— Нет ли какого-нибудь помещения понадежнее, где их можно было бы запереть? — спросил брат Пьетро. — Ведь до того, как они предстанут перед судом, их нужно где-то содержать. Нам придется послать за доном Лукретили. Ведь это он хозяин здешних земель. Вопрос о том, какое наказание понесут эти ведьмы, теперь вне нашей юрисдикции. Они совершили уголовное преступление, которое карается либо виселицей, либо костром; а судить и выносить приговор должен сам дон Лукретили.
— Подвал под привратницкой, — тут же предложила сестра Урсула. — Туда можно спуститься только через люк в полу.
Фрейзе поднял мавританку с земли и вскинул ее на плечо, точно мешок, ибо она была связана по рукам и ногам. А брат Пьетро, взявшись за веревку, которой были связаны руки аббатисы, повел ее к жилищу привратницы. Лука, оставшись наедине с сестрой Урсулой, спросил:
— Как ты поступишь с телом этой несчастной монахини?
— Я попрошу деревенских повитух уложить ее в гроб. Бедная девочка! Я ни за что не допущу, чтобы сестры ее увидели. Я пошлю за нашим священником — пусть благословит то, что осталось от ее бедного тела. Она может пока полежать в церкви, а потом я спрошу у дона Лукретили, нельзя ли перенести ее в их фамильную часовню. В мертвецкой я ее ни за что не оставлю. Как только деревенские женщины снова ее обмоют и облачат, ее нужно перенести подальше отсюда, а потом дать ей упокоиться на освященной земле.
Она вся дрожала и даже слегка покачнулась, словно вот-вот могла упасть в обморок. Лука обнял ее за талию, желая поддержать, и она на мгновение прислонилась к нему и даже положила голову ему на плечо.
— Ты вела себя очень храбро, сестра, — сказал он ей. — Для всех нас это было ужасное испытание, а уж для тебя тем более.
Она подняла на него глаза и вдруг, словно осознав, что нарушает обет — ибо мужчина обнимал ее за талию, а она бессильно к нему прислонялась, — резко от него отодвинулась, и он почувствовал, что сердце ее затрепетало, точно пойманная птица.
— Прости меня, — сказала она. — Я веду себя совершенно недопустимо…
— Ничего, — быстро сказал он. — Это ты должна меня простить. Мне не следовало тебя касаться.
— Это было так ужасно, я потрясена до глубины души… — Голос у нее сорвался, и она не смогла скрыть охватившее ее волнение.
Лука демонстративно заложил руки за спину, показывая этим, что более ни в коем случае к ней не прикоснется.
— Тебе бы нужно немного отдохнуть, — сказал он, понимая всю бессмысленность этого предложения. — Такое зрелище чересчур для любой женщины.
— Я не могу сейчас отдыхать, — надломленным голосом промолвила сестра Урсула. — Я обязана поскорее восстановить здесь порядок. Недопустимо, чтобы сестры стали свидетельницами столь ужасного зрелища и узнали, что тут произошло. Я позову мирянок, и они под моим присмотром все уберут и все приведут в порядок. А потом я встану во главе своих сестер и сумею вывести их на праведный путь; я сумею объяснить им, как сойти с дороги, ведущей во тьму, и устремиться к свету! — Она отряхнула и разгладила свое платье, и Лука явственно услыхал соблазнительный шелест шелковых нижних юбок. Потом она повернулась и быстро пошла прочь, дабы немедленно заняться делом.
Но на пороге больницы вдруг остановилась, оглянулась и успела заметить, что Лука смотрит ей вслед.
— Спасибо тебе, — сказала она с легкой улыбкой. — Ни один мужчина никогда не держал меня в объятиях. Ни одного раза за всю мою предшествующую жизнь! Я рада, ибо узнала, что такое мужская доброта. Я, скорее всего, проживу в этом монастыре, среди сестер нашего ордена, до конца своих дней и, возможно, стану здешней настоятельницей, но я никогда не забуду, как ты был добр ко мне в трудную минуту.
Лука чуть не шагнул к ней, чуть снова не обнял ее, ибо она еще несколько мгновений стояла там, глядя ему прямо в глаза, а потом резко повернулась и исчезла за дверью.
А Лука, глубоко потрясенный, так и остался стоять посреди вымощенного булыжником двора, пока к нему не подошли Фрейзе и Пьетро.
— Надежно ли вы заперли этих преступниц? — спросил у них Лука.
— Да у них там самая настоящая тюрьма! — сказал ему Фрейзе. — Там и цепи есть, в стену вмурованные, и наручники, и кандалы. Брат Пьетро настоял, чтобы мы их обеих в железо заковали, я и надел на них кандалы, точно обе они рабыни.
— В кандалах они пробудут только до приезда дона Лукретили, — защищаясь, пояснил брат Пьетро, — а если бы мы их всего лишь веревками связали, они наверняка сумели бы освободиться. Как бы ты тогда заговорил? И что бы мы тогда делали?
— Снова поймали бы их. Им ведь еще и крышку запертого люка поднять надо было бы, — нашелся Фрейзе и, повернувшись к Луке, сказал: — Там, под надвратной башней, такой округлый подвал, из которого можно выбраться только через люк в потолке, но до потолка им не достать, и через люк они смогут вылезти, только если его открыть и спустить им лестницу. Там и стены-то не просто из камня сложены, а вырублены в скальной породе. Так что наши милые пташки заперты там столь же надежно, как пара мышей в мышеловке. А он все-таки заставил меня их в кандалы заковать, точно пиратов!
И Лука, глянув на клирика, понял, что тот до смерти перепуган загадочной и ужасной природой этих двух женщин, которые кажутся ему воплощением вселенского Зла.
— Ничего, Пьетро, ты поступил правильно, проявив осторожность, — сказал он, желая подбодрить клирика. — Откуда нам знать, каким могуществом обладают эти ведьмы.
— Великий Боже, когда я увидел их руки, по локоть выпачканные в крови!.. И вид у них при этом был самый невинный, точно у детишек за школьной партой! Чем же они все-таки там занимались? Какую дьявольскую работу выполняли? Неужели и впрямь отправляли дьявольскую мессу? Неужели и правда пожирали плоть этой несчастной и пили ее кровь?
— Не знаю, — сказал Лука и невольно прижал руку ко лбу. — Мне и подумать об этом страшно…
— Посмотрел бы ты на себя сейчас! — воскликнул Фрейзе. — Тебе бы в постели лежать следовало! Ты же на ногах еле стоишь! Господь свидетель, я и сам отвратительно себя чувствую, так что пойдем-ка лучше в больницу, тебе отдохнуть надо…
Лука так и отпрянул от него:
— Нет! Только не туда! Туда я больше ни за что не пойду. Отведи меня в мою комнату. Я постараюсь немного поспать, пока не прибудет дон Лукретили. Но как только он появится, сразу же меня разбуди.
А молодые женщины, оказавшись в подвале, точно саваном окутанном тьмой, чувствовали себя заживо похороненными. Обе тщетно моргали, изо всех сил напрягая зрение, но все было напрасно: они ничего не могли разглядеть в непроницаемом мраке подземелья.
— Я даже тебя не вижу, — со слезами в голосе сказала Изольда.
— А я тебя вижу, — спокойно ответила Ишрак. — И потом, я даже в такой темноте всегда чувствую, если ты рядом.
— Мы должны непременно объясниться с этим следователем. Надо отыскать какой-нибудь предлог, чтобы он согласился с нами побеседовать.
— Это верно.
— Они сейчас пошлют за моим братом, и он предаст нас суду.
Ишрак промолчала.
— Ах, Ишрак, — продолжала Изольда, — мне бы следовало быть уверенной, что Джорджо, мой родной брат, услышит меня и поймет, что он поверит моим словам и освободит нас; но я все чаще прихожу к мысли о том, что он давно уже меня предал. Это ведь он внушил принцу Роберто мысль, что тот может запросто явиться ночью ко мне в спальню; это он не оставил мне иного выбора и вынудил стать настоятельницей монастыря. Что, если все это было вызвано лишь его желанием навсегда изгнать меня из моего родного дома и лишить наследства? Что, если он попросту старался меня уничтожить?
— Вот именно. И у меня нет в этом ни малейших сомнений, — ровным голосом ответила Ишрак. — Ни малейших сомнений!
Некоторое время обе молчали; Изольда мучительно осознавала впервые высказанное ею вслух страшное предположение.
— Как он мог оказаться таким лживым? Таким… подлым?
Звякнули цепи — это Ишрак в темноте молча пожала плечами.
— И что же нам теперь делать? — безнадежным тоном спросила Изольда.
— Тише…
— Тише? Но почему? Чем это ты занята?
— Тише. Я формулирую свое желание…
— Ишрак… нам нужен конкретный план! Твое желание не спасет нас.
— И все же позволь мне его сформулировать. Это чрезвычайно глубокое и сильное желание. И оно, возможно, нам поможет.
Лука думал, что будет без конца ворочаться, не находя себе места от беспокойства и болей в шее и в плече, но стоило ему скинуть сапоги и коснуться головой подушки, как он провалился в глубокий сон. И почти сразу же к нему пришли странные сны.
Ему снилось, что он снова гонится за аббатисой, и она легко его обгоняет, и земля у него под ногами совсем другая — не булыжная мостовая монастырского двора, а листвяная подстилка в осеннем лесу. Сухие листья шуршали под ногами, и вокруг действительно была осень, но вдруг, оглядевшись, он увидел, что это листья из золота и бежит он среди золотых деревьев. Аббатиса тем временем умчалась далеко вперед, петляя меж деревьев и ловко подныривая под мощные золоченые ветви, и он, собравшись с силами, прибавил скорости и прыжками понесся следом за нею, точно горный лев за убегающей козочкой, и ему удалось ее поймать, крепко обхватить за талию и повалить на землю. Но, падая, она так повернулась у него в руках, что он увидел ее прекрасное лицо, и она так ему улыбалась, словно сгорала от страсти, словно только и ждала того момента, когда он наконец ее обнимет, ляжет подле нее… Ноги Луки плотно прижимались к ее ногам, его молодое крепкое тело льнуло к ее телу, гибкому и стройному; он смотрел ей прямо в глаза, и лица их сблизились, словно для поцелуя, и он почувствовал прикосновение ее густых светлых кудрей и головокружительный аромат розовой воды. Глаза Изольды были темны, так темны, что он удивился, ибо раньше ему казалось, что глаза у нее голубые или ярко-синие, но сейчас, приглядевшись, он заметил, что голубая радужка ее глаз превратилась в тоненький ободок вокруг невероятно расширившегося черного зрачка, и от этого глаза ее казались почти черными. Он вдруг вспомнил выражение «прекрасная дама» и подумал: «Да, она — поистине прекрасная дама!»