«Bella donna», «прекрасная дама» — эти слова, произнесенные на латыни, звучали и звучали у него в ушах, и он вдруг понял, что произносит их голос Ишрак, рабыни-мавританки, и в голосе ее слышится странный чужеземный акцент, и она с невероятной настойчивостью все повторяет: «Bella donna! Лука, послушай! Bella donna!»
Разбудил его скрип осторожно приотворенной двери. Лука резко сел и тут же схватился за голову, ибо виски его пронзила острая боль.
— Не бойся, это всего лишь я, — сказал Фрейзе, наливая из кувшина в кружку подогретое пиво. Все это — и кувшин с пивом, и поднос, нагруженный хлебом, мясом и сыром, — он заботливо притащил в комнату своего «маленького господина».
— Пресвятые отцы! Как хорошо, Фрейзе, что ты меня разбудил! Мне снился совершенно невероятный сон.
— Мне тоже, — сказал Фрейзе. — Всю ночь мне снилось, что я собираю ягоды на живой изгороди, словно цыган какой-то.
— А мне снилась прекрасная женщина и слова bella donna.
И Фрейзе тут же запел:
Ах, белла донна, подари мне любовь… Ах, белла донна, звезды светят нам вновь…
— Что это ты несешь? — удивился Лука, садясь за стол и позволяя слуге расставить перед ним еду.
— Это же просто песня, причем очень даже известная. Разве ты никогда ее в монастыре не слышал?
— Мы же пели только в церкви и только гимны и псалмы, — напомнил ему Лука. — А вовсе не любовные песни на кухне!
— Ну, так или иначе, прошлым летом эту песенку все вокруг напевали: «Bella donna», «Прекрасная дама».
Лука отрезал себе ломоть мяса, откусил приличный кусок, задумчиво его прожевал, сделал три больших глотка пива и с каким-то странным выражением сказал:
— А ведь есть и другое значение слов bella donna, а не только «прекрасная дама». Так еще называется одно неприметное растение, что встречается возле зеленых изгородей.
Фрейзе хлопнул себя по лбу.
— Так ведь это самое растение мне только что и снилось! Мне снилось, что я хожу возле зеленой изгороди и ищу там какие-то черные ягоды; но хотя мне вроде бы нужны были ягоды ежевики, или терна, или хотя бы бузины, я сумел отыскать там только смертоносные ягоды черного паслена… его еще белладонной или «сонной одурью» называют.
Лука вскочил, не выпуская из руки ломоть хлеба.
— Белладонна очень ядовита, — сказал он. — Помнишь, аббатиса говорила, будто им показалось, что ту монахиню отравили. Она еще объясняла, что они вскрыли ей живот, желая выяснить, чем ее накормили…
— Я же говорю, что эту траву не зря «сонной одурью» называют, — сказал Фрейзе. — Ее в застенках людям дают, чтобы им язык развязать. А иногда с ее помощью в пыточной камере людей с ума сводят — она способна самые дикие сны вызывать и видения всякие. А еще она способна… — Фрейзе не договорил, и Лука закончил за него:
— Целый монастырь с ума свести. С ее помощью можно у любой здешней монахини странные видения вызвать, любую из них заставить ходить во сне… видеть или воображать себе самые невероятные вещи… А если белладонны дать слишком много… она человека попросту убьет.
И Фрейзе с Лукой, не говоря больше ни слова, выскочили за дверь и поспешили прямиком в больницу. В центре двора напротив ворот сестры-мирянки складывали две огромные груды дров, явно готовясь к казни — сожжению ведьм на костре. Фрейзе на минутку остановился возле них, а Лука прошел мимо, даже не взглянув на эти страшные приготовления; его куда сильней интересовало то, что происходило сейчас в больнице. Через открытое окно было видно, что те монахини, которые обычно ухаживают за больными, поспешно приводят помещение в порядок. Дверь оказалась, как всегда, распахнута, и Лука вошел, но тут же в изумлении остановился и огляделся.
Там было так чисто и аккуратно прибрано, словно никакого беспорядка и не случалось. Дверь в мертвецкую стояла открытой, тело покойной монахини вынесли, исчезли и свечи с курильницами. Полдюжины кроватей, застеленные грубыми чистыми простынями, были полностью готовы к приему больных, на одной из побеленных стен висело распятие. Лука, совершенно ошеломленный этими преобразованиями, так и стоял на пороге, пока мимо него не прошла какая-то монахиня с кувшином воды, набранной во дворе у колодца. Вылив воду в таз, она опустилась на колени и принялась отмывать пол.
— А куда перенесли тело той сестры, что умерла? — спросил у нее Лука, чувствуя, что голос его звучит слишком громко в этой пустой безмолвной комнате. Монахиня выпрямилась, села на пятки и сказала:
— Она теперь у нас в часовне лежит. Сестра Урсула сама закрыла ее гроб и забила крышку, а потом приказала сестрам бодрствовать у гроба покойной. Если хочешь, я отведу тебя туда — помолись за душу сестры нашей Августы.
Он кивнул. Было нечто сверхъестественное в том, насколько быстро и полно в больнице был восстановлен порядок. Он просто поверить не мог, что не так давно, вломившись в эту дверь, они с Фрейзе буквально охотились за аббатисой и ее рабыней, а перед тем собственными глазами видели, как эти женщины с ножами в окровавленных по локоть руках стоят над вспоротым телом мертвой монахини. И ведь после еще пришлось гнаться за ними через весь двор, а потом он, Лука, сбил аббатису с ног и прижал к земле; а затем они поместили преступниц в каменный подвал без окон и дверей и заковали в цепи…
— Сестра Урсула сказала, что усопшая должна лежать на освященной земле в часовне замка Лукретили, — сообщила Луке монахиня, пока они шли из больницы в монастырскую часовню. — Так что вскоре ее перевезут туда, и до похорон она останется там. А дон Лукретили должен прислать особую повозку, чтобы ее туда переправить, и всю ночь сестры будут бодрствовать возле ее гроба, а потом ее похоронят на нашем монастырском кладбище. Благослови, Господь, ее душу.
Когда они проходили мимо двух пирамид дров, приготовленных для костра, к Луке подошел Фрейзе и сказал, почти не разжимая губ:
— Два костра они готовят. Два костра для двух ведьм. Дон Лукретили уже направляется сюда, чтобы устроить суд и вынести приговор, хотя они, похоже, все и так уже решили и готовятся к казни. Вон уж и столбы в землю вбиты, и костры почти готовы, осталось только сжечь этих ведьм.
Лука в ужасе повернулся к нему:
— Нет!
Фрейзе с мрачным видом пожал плечами.
— Почему же нет? Ведь мы собственными глазами видели, чем эти особы занимались. Нет сомнения: они замешаны в колдовстве и расчленении тела, а может, и в том, что служили мессу самому дьяволу! А все эти преступления караются смертью. Что тут еще скажешь? Хотя эта твоя сестра Урсула времени даром не теряет, это уж точно. Вон как быстро по ее указке два костра сложили, а ведь суд еще и не начинался.
Поджидавшая их монахиня нетерпеливо топталась рядом, и Лука спросил у нее:
— Для чего здесь эти дрова сложены?
— По-моему, их собирались кому-то продать, — неуверенно ответила она. — Сестра Урсула велела сестрам-мирянкам их здесь сложить. Можно я теперь провожу вас в часовню? Мне еще нужно в больнице пол домыть.
— Да, конечно. Извини, что я тебя задержал.
Лука и Фрейзе поспешили следом за монахиней. Миновав трапезную, они по галерее прошли к часовне, и монахиня настежь распахнула тяжелую деревянную дверь. Из часовни доносилось негромкое пение монахинь, бодрствующих у тела усопшей. Моргая, так как после яркого света они плохо видели в полутьме часовни, Лука и Фрейзе медленно прошли по боковому нефу к алтарю и увидели, что все пространство перед алтарем застелено белоснежной тканью, а посреди этого белого поля стоит новенький деревянный гроб с закрытой и накрепко заколоченной крышкой.
Лука поморщился.
— Нам необходимо осмотреть тело, — шепнул он Фрейзе. — Только так мы сможем узнать, была ли она отравлена.
— Тогда уж лучше ты это на себя возьми, — честно признался Фрейзе. — Мне бы не хотелось убеждать эту сестру Урсулу, что я должен открыть освященный гроб, потому что мне якобы какой-то странный сон приснился.
— Но мы должны его открыть и узнать, была она отравлена или нет.
— Она ни за что не допустит, чтобы еще кто-то увидел тело покойницы, — шепотом ответил Фрейзе. — К тому же тело это было ужасающим образом исполосовано ножами. А если те ведьмы и впрямь пожирали плоть несчастной? Ведь бедняжка, спаси, Господи, ее душу, кровью исходить станет, как только ее из гроба вынут! Нет, сестра Урсула ни за что не допустит, чтобы монахини это увидели и обо всем узнали.
— Тогда мы должны получить разрешение на осмотр тела у здешнего священника, — не сдавался Лука. — Пожалуй, и впрямь лучше обратиться к нему, а не к сестре Урсуле. Мы сделаем это в письменном виде. Пьетро напишет, что нам нужно.
Они отступили назад и стали наблюдать за священником, мерно размахивавшим тяжелым серебряным кадилом, от которого, окутывая гроб со всех сторон, исходили струи душистого дыма. Когда воздух стал казаться удушливым от чрезмерной насыщенности благовониями, священник передал кадило одной из монахинь и, приняв у сестры чашу со святой водой, окропил гроб. Затем, подойдя к алтарю и повернувшись спиной ко всем присутствующим, он воздел руки к небесам и стал громко молиться о душе усопшей.
Лука и Фрейзе перекрестились, поклонились алтарю и тихонько выбрались из церкви. И почти сразу же услышали на конюшенном дворе шум, топот множества лошадей и скрип распахиваемых настежь огромных ворот.
— Прибыл дон Лукретили, — догадался Лука и рысью поспешил ему навстречу.
Хозяин здешних земель, великолепного замка и этого аббатства въехал во двор монастыря на огромном боевом коне, который рыл копытом землю так, что из-под его железных подков искры летели. Лука видел, как дон Лукретили, бросив красные кожаные поводья мальчику-пажу, легко спрыгнул с седла, и к дону тут же подошла сестра Урсула. Она низко ему поклонилась и замерла в неподвижности, спрятав руки в длинные рукава своего монашеского одеяния и низко опустив голову, покрытую капюшоном плаща.
Дона Лукретили сопровождало полдюжины слуг, одетых в ливреи, украшенные гербом — мечом, обвитым оливковой ветвью; это означало, что он мирный потомок знатного рыцаря-крестоносца. Затем во двор верхом въехали трое или четверо клерков, имевшие весьма мрачный вид, и за ними последовал главный настоятель аббатства с целой свитой священников.