— Куда это вы направляетесь? — удивилась Изольда.
— Нам необходимо побеседовать с женой одного здешнего крестьянина, матерью этого вот молодого человека, — сказал Лука. Брат Пьетро молча стоял рядом с равнодушным выражением лица, но все же поглядывал на Луку с явным неодобрением.
— А можно, и мы с вами пойдем? — спросила Изольда. — Мы как раз хотели немного прогуляться.
— Это судебное расследование, а не светская прогулка, — буркнул брат Пьетро.
Но Лука ответил:
— Конечно, почему же нет? — И Изольда пошла с ним рядом.
Маленький пастушок шагал впереди всех, гордо подняв голову, поскольку все обращали на них внимание, но внутренне явно терзался из-за того, что нарушил материнский запрет. Его пес — крупная пастушья собака, все это время лежавшая в тени повозки рядом с гостиницей, — завидев хозяина, насторожил уши и потрусил за ним следом.
От пыльной рыночной площади мальчик свернул за угол и стал подниматься по неширокой каменной лестнице с грубоватыми стесанными ступенями. Лестница вывела их на тропу, которая вилась по склону горы вдоль быстрого ручья, и вскоре они увидели маленький домик; перед ним расстилался прелестный утиный пруд, а чуть дальше, за домом, на утесе сиял на солнце небольшой водопад. Несколько обветшалая кровля из кирпично-красной черепицы; стены, сплетенные из прутьев и обмазанные смесью штукатурки с соломой, когда-то побеленные, но теперь приобретшие цвет буйволовой кожи; окна без стекол, но с широко распахнутыми навстречу полуденным лучам ставнями — все это отнюдь не свидетельствовало о большом достатке. Во дворе, правда, имелись куры и свинья с поросятами в загончике, а в поле за домом паслись две поистине драгоценные коровы и теленок. Когда вся компания уже приближалась к дому по вымощенной булыжником дорожке, дверь домика приоткрылась, и на крыльцо вышла женщина средних лет. Волосы она тщательно забрала под платок, а поверх домотканого платья надела рабочий передник из какой-то дерюги. Увидев богатых незнакомцев, женщина замерла от удивления, но потом, поглядывая то на одного, то на другого, сказала:
— Доброго вам дня, синьоры. Как это ты посмел, Томмазо, привести сюда таких благородных господ? Надеюсь, он вам никаких хлопот не доставил? Могу я предложить вам что-нибудь прохладительное?
— Это тот человек из гостиницы, который сюда оборотня притащил, — чуть слышно сообщил ей Томмазо, мотнув головой в сторону Луки. — Он хотел непременно с тобой повидаться, хоть я и говорил ему, что не надо этого делать.
— Тебе вообще ничего не надо было ему говорить, — заметила мать. — Таким маленьким грязным мальчишкам никогда не следует вступать в разговоры со взрослыми людьми, да еще и значительно выше их по положению. Ступай, принеси из кладовой кувшин самого лучшего пива, и больше чтоб я от тебя ни слова не слышала. Синьоры, не угодно ли вам присесть? — И она указала на скамью, вделанную в низкую каменную ограду перед домом.
Изольда и Ишрак благодарно ей улыбнулись и с удовольствием уселись на скамью, давая отдых ногам.
— К нам сюда редко кто заглядывает, — сказала женщина, — а уж такие знатные синьоры — и вовсе никогда.
Маленький Томмазо притащил два грубо сколоченных трехногих табурета и поставил перед Лукой и братом Пьетро; затем снова метнулся в дом и принес кувшин легкого пива, один стакан и три кружки. Стакан он смущенно предложил Изольде, а всем остальным подал пиво в кружках.
Лука и брат Пьетро уселись, а женщина продолжала стоять перед ними, комкая край своего грубого передника, потом все же решилась и сказала:
— Томмазо — мальчик хороший. Он обычно не лезет, когда его не спрашивают. Прошу прощения, коли он вас чем обидел…
— Нет, нет, он никуда не лез и вел себя вполне вежливо. Он, кстати, очень помог нам, — поспешил успокоить ее Лука.
— К тому же он очень воспитанный мальчик, и это делает честь его родителям, — добавила Изольда.
— Ваш сын вырастет крупным и сильным мужчиной, — сказала Ишрак.
Гордость осветила лицо матери.
— Это правда, он такой, — сказала она. — Я за него каждый день Бога благодарю.
— Но ведь у вас, говорят, еще один мальчик был, старше Томмазо. — Лука, отставив в сторону кружку с пивом, ласково посмотрел на нее. — Это я от Томмазо узнал. Он рассказал нам, что у него старший брат был.
Тень пробежала по широкому миловидному лицу женщины, и на нем вдруг отчетливо проступила многолетняя горькая усталость.
— Был. Да простит меня Господь, я ведь всего на несколько минут его из виду выпустила, и он… — Вспомнив пропавшего сына, она отвернулась, будучи не в силах продолжать разговор.
— А что случилось? — спросила Изольда.
— Потеряла я его. В одно мгновение потеряла, да только весь век себя казнить буду за это мгновение! Мы с ним в лес пошли, а я тогда еще совсем молодая была; присели мы отдохнуть, и я нечаянно задремала. Вот только когда через несколько минут очнулась, его уже не было. Исчез!
— Он в лесу исчез? — уточнил Лука.
Бедная мать подтвердила это безмолвным кивком, а Изольда, мгновенно вскочив со скамьи, обняла женщину, буквально силой усадила ее на свое место и тихо спросила:
— Уж не волки ли его унесли?
— Думаю, что так, — ответила та. — Даже тогда поговаривали, что волки из нашего леса на скот нападают, вот я и пошла ягненка искать, который от матери отбился. Надеялась до темноты его найти. И сынишку с собой взяла… — Она махнула рукой в сторону поля, где паслось небольшое стадо овец. — Овец-то у нас немного, каждое животное на счету. Ходили мы долго, устали, вот я на минуточку и присела. Мой мальчик сразу уснул — ему ведь тогда и четырех лет еще не исполнилось, благослови его Господь. И я с ним на руках прикорнула ненадолго. Глаза открыла, а его и нет…
Изольда, желая утешить и подбодрить бедняжку, ласково положила руку ей на плечо.
— Мы потом его рубашонку нашли, — продолжала женщина, и голос ее дрожал от непролитых слез. — Только это уже через несколько месяцев было. Один деревенский парнишка птичьи гнезда в лесу искал и увидел ее под кустом.
— Была ли на ней кровь? — спросил Лука.
Женщина покачала головой.
— Нет, дожди ее прямо-таки выбелили. Если что и было, так давно смылось. Но я все равно рубашонку эту священнику отнесла, и он отслужил мессу по невинной душе моего сыночка, а мне сказал, что я должна похоронить свою любовь к нему и родить другое дитя. Вот Господь мне Томмазо и послал.
— Жители вашей деревни поймали какое-то животное и утверждают, что это волк-оборотень, — сказал брат Пьетро. — А ты как думаешь: повинна эта тварь в гибели твоего ребенка?
Он, видно, думал, что бедная мать так и взовьется и сразу начнет обвинять оборотня в смерти сына, но она лишь устало на него посмотрела. Казалось, эта мысль не дает ей покоя уже очень давно — слишком давно!
— Конечно, я слышала об этом оборотне, — довольно спокойно сказала она. — Конечно, и мне в голову мысль приходила, что, может, это он моего маленького Стефано забрал. Но я не уверена. И наверняка не могу сказать даже, что его волки утащили. Он вполне мог просто забрести глубоко в лес и оказался так далеко от меня, что даже моих криков не слышал; он мог упасть в ручей и утонуть, мог в овраг свалиться… Я и впрямь тогда волчьи следы у ручья видела, да только следов моего сына там не было. Я все время об этом думаю, думаю каждый день, но по-прежнему не могу понять, куда он так внезапно исчез.
Брат Пьетро кивнул, скептически поджав губы, и посмотрел на Луку:
— Ты хочешь, чтобы я записал эти показания? Только пусть она под ними распишется, если сможет, или хоть знак какой поставит.
Лука покачал головой.
— Не стоит. Мы сможем это сделать и позже, если сочтем, что в этом есть необходимость. — Он встал, поклонился женщине и сказал: — Спасибо тебе за гостеприимство, милая хозяюшка. Как мне называть тебя?
Она вытерла краешком передника заплаканное лицо и ответила так:
— Я — Сара Фейрли, жена Ральфа Фейрли. Нас в этой деревне все уважают, вам каждый это подтвердит, и каждый скажет, кто я такая.
— А ты согласишься выступить свидетелем, когда мы станем судить этого оборотня?
Сара ответила ему слабой улыбкой, пряча за ней свою вечную скорбь.
— Я не люблю говорить о том, что тогда случилось, — честно призналась она. — И стараюсь вообще об этом не думать. Я пыталась поступить так, как посоветовал мне наш священник, — похоронить свое горе вместе с рубашонкой сына, но у меня ничего не вышло. И я безмерно благодарна Богу за своего второго мальчика.
Брат Пьетро хоть и несколько неуверенным тоном, все же сказал:
— Мы наверняка подвергнем это существо допросу, и если будет доказано, что он — оборотень, он умрет.
Она согласно кивнула и тихо заметила:
— Но мальчика моего это не вернет. Хотя, наверное, я порадуюсь тому, что отныне моему сыну и всем остальным пастушкам опасность грозить не будет даже на дальних пастбищах.
Распрощавшись с хозяйкой дома, они отправились в обратный путь. Брат Пьетро предложил Изольде опереться о его руку, и она приняла его помощь, а Лука помогал идти явно уставшей Ишрак.
— Почему брат Пьетро не поверил этой несчастной матери? — тихо спросила Ишрак, взяв его под руку и так близко к нему склонившись, что более никто не смог бы ее услышать. — Почему он всегда такой подозрительный?
— Это не первое его расследование, — ответил Лука. — Ему уже довелось много странствовать, и он многое видел. В том числе и немало обмана. Зато твоя госпожа была с этой бедняжкой очень ласкова.
— У Изольды нежное сердце, — сказала Ишрак. — Дети, женщины, нищие — для них ее кошелек всегда открыт, да и сердце тоже. У нас в замке на кухне каждый день готовили две дюжины обедов для бедных. Она всегда была такой.
— А она любила кого-нибудь? Ну, особенно сильно? — как бы между прочим спросил Лука. На тропе лежал большой валун, и юноша, первым переступив через него, обернулся, чтобы помочь Ишрак преодолеть это препятствие. Она посмотрела на него, рассмеялась, но ответила довольно резко: