И тут на горизонте появился какой-то промышленный посёлок. Над ним возвышалась труба, изрыгавшая в небо клубы серого дыма. Патрик нервно дёрнул ноздрями.
— Что это? — испуганно спросил он. — Откуда?
— Завод, — спокойно пояснил Никита. — Кажется, цементный.
А потом пошли картины одна страшнее другой.
Они видели озеро, покрытое тонким слоем мазута. Свалку, над которой с криком кружилось вороньё. Овраг, забитый ржавым, искорёженным, железом.
- Странные вы существа, — с горечью сказал Патрик. — Такая сила вам дана. Такая мощь разума. А вы что делаете? Разве можно так уродовать свой дом?
- Какой дом? — удивился Никита.
- Планету, на которой живёте. Другого дома у вас нет… — Патрик фыркнул и добавил: — Откуда у вас это вечное желание «урвать», «покорить», «заставить»? Ваши женщины носят на себе шкуры убитых животных. Не для тепла… Нет. Так они себя украшают. Как думаешь, красиво, если на моей шее будет висеть череп человека на золотой цепочке?
— Брось, Патрик! Ну что ты? — возмущённо воскликнул Никита.
Кентавр обиделся и замолчал.
В Ленинградский порт приехали поздно ночью. Здесь лошадей должны были погрузить на теплоход.
— Давай, пока все спят, выйдем в город, — стал приставать Патрик. — Я слышал по радио, на Аничковом мосту стоят прекрасные скульптуры коней. Так хочется посмотреть!
Никита сначала отнекивался, но потом уступил уговорам.
Свёл Патрика по сходням, и они направились к выходу.
Вахтёр встрепенулся в своей будке, стал испуганно протирать глаза. Наверно, подумал, это ему снится: из тумана, осторожно ступая по шпалам, вышел высокий, стройный жеребец и рядом с ним — худенький мальчик в свитерке и кепчонке.
Странная парочка приблизилась к воротам. Мальчик постучал в стекло и вежливо спросил:
— Извините, у вас нет схемы города?
Вахтёр ошалело открыл ящик стола, достал замусоленный план. Мальчик развернул лист и, показывая его коню, ткнул пальцем:
— Вот, мы — здесь. А это Невский проспект.
Жеребец внимательно посмотрел на схему, кивнул головой.
— Спасибо, — сказал мальчик и вернул план вахтёру. Затем он сел на коня, тронул поводья и снова исчез в тумане.
Вахтёр крепко сжал веки, снова открыл их и прошептал:
— Нет, пора на пенсию. Раз привидения стали появляться — пора!..
Пустынные улицы города были великолепны. Тишину нарушал только цокот копыт Патрика. Но вдруг из-за поворота выскочил фургон и с рёвом пронёсся мимо, оставив за собой облако сизой гари.
— Ужас! Эти проклятые коляски издают такой шум. А вонь… Какая вонь! Много их в городе?
— Тысячи… — ответил Никита.
— Что?! — Патрик даже привстал на дыбы.
— Как же вы живёте в таком аду? Представляю, что здесь творится днём! Бедные вы, бедные…
По проспекту с грохотом неслась стая подростков на мотоциклах: ослепительно сияли фары, дрожали от напряжения выхлопные трубы. Во главе кавалькады ехал «вожак» в ярко-красном шлеме, блестящей кожаной куртке, покрытой множеством металлических заклёпок.
Заметив Патрика, он вскинул руку, и вся компания остановилась.
— Эй, чувак, ты где такую кобылу взял? — весело воскликнул «вожак».
Никита не знал, что отвечать.
—Чего молчишь? Увёл из зоопарка?
Он соскочил с мотоцикла, ухватился за стремя.
— Дай покататься! Никогда на такой машине не ездил.
— Это не машина, — тихо сказал Никита. — Это живое существо. С ним нужно уметь обращаться.
— Чего? — парень угрожающе по смотрел на Зеленкова. Если с мотоциклом управляю, неужто с кобылой не справлюсь?
Патрик улыбнулся, и Никита услышал его голос:
— Пусть попробует…
Мальчик спешился, помог «вожаку» забраться в седло.
— Но! Пошёл! — заорал парень и дёрнул за поводья.
Патрик слегка взбрыкнул, парень поднялся в воздух, перевернулся два раза, но приземлился точно на ноги как акробат.
Его товарищи дружно загоготали захлопали в ладоши.
— Ну, молодец, Витек! — закричал кто-то. — Артист!
«Вожак» испуганно посмотрел на коня.
— Ведь убить мог! — хрипло сказал он.
— А зачем лезешь, если не разбираешься? — усмехнулся Никита Зеленков.
— Одна лошадиная сила, — уважительно оказал парень, — а надо же…
Такие слова понравились Патрику, он прошептал Никите:
— Пусть садится. Я его покатаю.
Мальчик еле уговорил «вожака» попробовать ещё раз. Наконец Витек согласился.
Патрик прошёл лёгким галопом. Потом начал гарцевать. Парни с восторгом смотрели на это представление.
Когда Витек выпрыгнул из седла, на его лице сияла ослепительная улыбка.
— Кайф! Ну, кайф! — радостно говорил он и только разводил руками — Вы что, из цирка?
— Вроде того, — уклончиво ответил Никита.
— А чего ночью по городу бродите?
— Да вот хочу другу Аничков мост показать.
— Это прямо до канала и налево…
И снова плыли в тумане старинные дома. С их фасадов молча взирали каменные чудовища, атланты и кариатиды, сфинксы и химеры… Вскоре друзья были у цели.
Патрик долго смотрел на бронзовых коней.
— Всегда завидовал вам! — взволнованно сказал кентавр. — Природа подарила человеку руки. Я так глубоко чувствую красоту. Но могу выразить это только в беге…
В Северном море теплоход попал в шторм. Земфира и Сириус еле стояли на ногах, а Патрик был молодцом. Он всё просился, чтобы Никита вывел его на палубу.
— Хочу поглядеть на «большую воду».
Улучив момент, когда жокей и тренер, измученные качкой, отключились, Зеленков выпустил друга на волю.
Патрик жадно потянул ноздрями сырой, прохладный воздух. Но что это? Всё тот же резкий, удушливый запах. Он повернул голову — прямо из волн поднимался частокол ажурных башен.
— Буровые вышки. Нефть со дна добывают, — перехватив взгляд кентавра, пояснил Никита.
Рядом с бортом судна плавал и, будто живой, шевелился большой, лохматый остров из пустых банок, пакетов, бутылок…
Патрик тяжело вздохнул и сказал:
— Всё ясно. Пошли вниз.
В Лондоне, узнав, что русские привезли скаковых лошадей, на теплоход нагрянула вся таможня — Англию не зря называют «страной скачек».
Сначала на берег вывели Сириуса. Это был неописуемой красоты жеребец. К тому же задавака и позёр. Чувствуя всеобщее внимание, он играл на публику: гневно тряс гривой, бил копытом, грыз удила. Одним словом, «из ушей дым валит, из ноздрей — пламя».
Над толпой пролетел восторженный полувздох — полустон: «О-о-о!..»
Потом вышла прелестница Земфира. Тут уж знатоки умилённо зачмокали губами, заулыбались, зашушукались.
И, наконец, Никита вывел Патрика.
- А это что такое? Какая порода? — послышалось со всех сторон. — Лоб — как у барана. Губа отвисла… Зачем они притащили это чучело? Разве его можно даже рядом ставить с нашими конями?
Услышав такие речи, Никита и Патрик переглянулись.
- Ничего, будут их скакуны нашу пыль глотать, — усмехнувшись, сказал кентавр.
И вдруг где-то сбоку- вспыхнул блиц фотоаппарата, Зеленков повернулся и увидел стройного, светловолосого парня, стоявшего рядом с шикарным спортивным автомобилем. Глаза его сияли от восторга, руки дрожали. Он не отрывал глаз от Патрика. Затем перевёл взгляд на Никиту и как-то многозначительно, злорадно ухмыльнулся.
Лондон жил в ожидании больших скачек. У конюшен появились «жучки» — эта порода известна на всех ипподромах мира. Они шныряют между специалистами, прислушиваются, вынюхивают, выясняют шансы.
Жокей выигрывает, когда приходит к финишу первым. «Жучок» выигрывает, если угадает победителя и сделает на него ставку. Особенно важно вычислить «тёмную лошадку» — неизвестную, не фаворита, которая побеждает неожиданно. Тут уж готовь карман пошире! Деньги потекут рекой…
Каждое утро Никита выводил Патрика на проминку. Кентавру нравились прогулки. Голубоватый парок клубился над полем, вдали виднелся Виндзорский замок, радовала глаз нарядная «королевская ложа».
Патрик присматривался к дистанции, изредка переходил на лёгкий аллюр, как бы примеряясь к дорожке.
Иногда, казалось, прямо из-под земли появлялась особая фигура с неизменной тросточкой. Зрачки горят, в кулаке зажат секундомер.
- Простите, сэр, вы не скажете, какая резвость на круге у вашего крэка[2]?
- Извините, сэр, это служебная тайна, — вежливо отвечал Никита.
— Я вас понимаю, сэр… — печально отвечал английский «жучок» и тут же исчезал.
А через несколько сот метров невесть откуда возникал новый, и вся сцена повторялась.
И вот наконец настал долгожданный день. С утра на конюшне собрались все заинтересованные лица. Дед ещё раз проверил Патрику копыта, нет ли на них трещин, втирал в мышцы ног специальные мази. Жокей Иван Петрович, голодный, злой — уже месяц он сидел на диете, с позеленевшим лицом бродил вдоль стойла, а за ним по пятам следовал тренер и всё долбил, долбил:
— Главное, не просидись на старте. На последней прямой будешь делать посыл — хлещи, не жалей! А то всё миндальничаешь с Патриком, как с барышней!
Один кентавр был спокоен. Он ел свою малую (скаковую) порцию овса, болтая с Никитой.
- Как настроение?
- Знаешь, я так за тебя волнуюсь.
- Ох, какие же вы нервные существа. Допустим, приду вторым. Ну и что? И-го-го… Главное — не победа, главное — участие.
- Слышал бы тебя сейчас Никодим Сергеевич.
— Ты этого карьериста даже близко ко мне не подводи, а то я его лягну.
Сквозь стены стал доноситься густой гул многотысячной толпы. Грянули оркестры.
- Всё! — воскликнул тренер. — Через полчаса церемониальный выход! Седлай, Никита!
Петрович совсем посерел и, путаясь в рукавах, стал надевать свой алый камзол.
Открылась дверь — ослепительный солнечный свет ворвался в полумрак конюшни. Появился Маршал (так называется эта должность) в огромном, лоснящемся цилиндре. Зычным голосом провозгласил:
— Ваш черёд, джентльмены!