видев чужака, испуганно шарахались в тень переулков.
Поборов горечь, Робин двинулся прямиком к дому дяди Исаака. К немалому облегчению, жилище старого ростовщика уцелело, хоть и обветшало изрядно. В окнах теплился слабый свет.
Трижды стукнув условным стуком, Робин замер, затаив дыхание. Дверь приоткрылась - и на пороге показался седой, сгорбленный старик. В первый миг Робин не признал в нем былого Исаака - так он одряхлел и сдал за минувшие месяцы. Но узнавание в глазах старого еврея вспыхнуло мгновенно. Сцапав Робина за грудки, он втащил его в дом и крепко обнял, шепча на иврите слова любви и облегчения.
- Реувен, дитя мое! Жив, невредим! Какое счастье! Но как ты посмел вернуться? Ведь здесь для тебя смерть, ты же знаешь!
Робин через силу улыбнулся, похлопывая дядю по спине.
- Не бойся, дядя. Я теперь не тот беспомощный мальчик. Меня Робином Худом кличут - так мое разбойничье имя. Я пришел лишь повидать тебя и Ревекку, узнать, как вы. Долго не задержусь.
Исаак, утирая слезы, повел племянника вглубь дома. В скудно освещенной комнате за столом сидела Ревекка - все такая же прекрасная, но бесконечно печальная. Увидев Робина, она вскрикнула и бросилась ему на шею.
- Реувен, брат мой! Ты цел, ты пришел! Но зачем, зачем так рисковать? Ты ведь теперь вне закона, тебя ищут...
- Потому и пришел, сестрица, - усмехнулся Робин, крепко обнимая дрожащую девушку. - Должен был своими глазами увидеть, что вы живы. И проститься. Ведь я теперь и впрямь вне закона. Мое место в Шервуде, среди таких же отверженных. Мы вершим свою войну - за справедливость, за отмщение. Вам с дядей лучше уехать отсюда, из Англии. Здесь евреям не будет покоя...
Поникнув, Ревекка всхлипнула, но спорить не стала. Даже ей, с ее чистым и мягким сердцем, стало ясно - прежней жизни не вернуть. Англия отторгла их, изгнала, ограбила. Путь отныне лежал на чужбину.
Исаак, кряхтя, опустился на стул и подозвал Робина к себе.
- Вижу, племянник любимый, твоя дорога определилась. Что ж, иди по ней смело. Только об одном прошу - не забывай, кто ты. Реувен бен Йосеф, сын нашего народа. Не позволяй ненависти выжечь в тебе любовь и веру.
- Я не подведу, дядя. Обещаю. Прощайте... Береги себя, сестренка. Даст бог, еще свидимся.
Последнее объятие, последний взгляд - и Робин, пряча лицо, выскользнул за дверь. Сердце его разрывалось от горя и облегчения. Самые родные люди живы - но дороги их расходятся, быть может, навсегда.
Вихрем промчавшись по улицам города, Робин вылетел за ворота - и дальше, прочь, туда, где вдали темнела спасительная стена Шервудского леса.
Теперь он знал точно - пути назад нет. Робин Локсли, Реувен бен Йосеф - они остались там, в прошлом. В чаду погромов, в отблесках пожаров, в лицах убитых близких. Теперь был лишь Робин Худ - стрелок в вечном капюшоне, разбойник с большой дороги, мститель и защитник.
Он будет вести свою войну - тайную, непримиримую. Он станет ночным кошмаром богатых и сильных, надеждой и опорой простых людей. Рыцарь без титула и герба, он положит свою жизнь на то, чтобы однажды восторжествовала истинная справедливость. В груди Робина разгорался жаркий огонь решимости, в висках стучала отчаянная дума - как же покарать истинных виновников его бед? Тех, кто пролил кровь близких, опустошил еврейские кварталы, безнаказанно глумился над слабыми? Он узнает их имена - баронов, епископов, чернь подстрекавших. Он найдет подход к каждому, нанесет удар в самое сердце. Ведь месть, как говорят, блюдо, которое следует подавать холодным.
А пока - в Шервуд, к верным друзьям по несчастью! Пусть лихое братство растет и крепнет. Ведь чем их больше - обездоленных, но не сломленных - тем громче прозвучит на всю Англию их глас. Глас возмездия. Так думал Робин, шагая лесными тропами. Вечерело, дневной зной спадал, в вышине затягивали свои песни первые птицы. Лес принимал своего беглого сына - укрывал листвой, утешал шепотом ветвей, манил прохладой тенистых чащоб. Возносил над суетным и жестоким миром, где правят алчность, ложь и насилие.
Робин вдыхал смолистый аромат сосен, слушал плеск ручья, вторящий стуку сердца - и ощущал, как возвращаются силы. Лес придавал ему храбрости, очищал мысли, наполнял жаждой борьбы. В Шервуде, среди вольных изгоев, Робин был не просто предводителем. Он стал живым символом непокорства, надежды на избавление. Духом свободы, что живет в каждом человеке - но лишь единицы решаются ему довериться.
"Что ж, отныне я - слуга и охранитель этого духа, - решил Робин, вступая под сень родного лагеря. - Здесь, в лесной глуши, мы взрастим древо новой жизни. Жизни без угнетения, лжи и подлости. И да поможет нам Господь!"
С этой мыслью Робин, улыбаясь, шагнул навстречу приветственным возгласам лесного братства. Они ждали его - друзья, сподвижники, собратья по мечте. Прошлое осталось позади - там, за завесой листвы, в душных городах и тесных переулках. Здесь и сейчас начиналась новая история. История Робина из Локсли по прозвищу Худ. Защитника слабых, карателя спесивых богатеев, народного заступника. Вольного стрелка в вечном капюшоне.
Глава 10: Встреча в хлеву
Осень 1193 года выдалась на редкость промозглой и ненастной. Казалось, сама английская природа скорбит и стенает о незавидной доле Туманного Альбиона. Ведь в эту пору страна переживала один из самых мрачных периодов своей истории.
Король Ричард Львиное Сердце томился в плену у вероломных германцев. Принц Джон, воспользовавшись отсутствием брата, запустил свои загребущие руки в государственную казну и принялся притеснять вассалов. А по всей стране, словно чума, расползалась ненависть к евреям - подогреваемая алчными баронами и фанатичными церковниками.
Именно в эти смутные дни в родное графство Йоркшир возвращался измученный и израненный рыцарь - Уилфред Айвенго. Плащ пилигрима укрывал его плечи, грубый посох заменял меч, а широкополая шляпа надежно скрывала лицо. Лишь преданнейший из вассалов узнал бы сейчас в этом усталом страннике гордого сына тана Седрика Сакса.
А узнавать было нельзя. Слишком многие в Англии жаждали отыскать беглого оруженосца опального короля, дабы заполучить некий манускрипт, якобы спрятанный Айвенго. Уилфред и сам пока слабо представлял ценность пергамента, кою ему доверил государь - но рисковать не хотел. Потому и пробирался окольными тропами в отчий дом, сторонясь людных трактов.
Вечерело. Небо заволокли тучи, зарядил мелкий промозглый дождь. Продрогший и окончательно изнемогший Айвенго уже готов был постучаться в первую попавшуюся крестьянскую лачугу - как вдруг из-за деревьев послышался до боли знакомый голос:
- Эй, странник! Далеко ли держишь путь в эдакую непогодь? Не заплутал ли часом?
Сердце Уилфреда екнуло от радости. Он мигом узнал говорившего - то был Гурт, верный раб его отца, смотритель за свиньями. Не раз они с Гуртом в детстве бегали наперегонки меж дубов в здешнем лесу, состязались в стрельбе из лука. Гурт был привязан к молодому господину всей душой.
- Мир тебе, добрый человек, - откликнулся Айвенго, с трудом узнавая собственный голос. - Ищу крова на ночь, да заплутал малость. Не подскажешь ли, как мне добраться до усадьбы тана Седрика?
На миг Гурт смешался. Прищурился, вглядываясь из-под ладони в лицо незнакомца. И вдруг, ахнув, бухнулся на колени прямо в грязь.
- Господин мой! Уилфред! Вы ли это? Живой! Невредимый!
И верный раб, не боясь запачкать господскую одежду, порывисто обнял Айвенго за ноги. Тот, растроганный, бережно поднял Гурта и заключил в объятья.
- Тише, друг мой, тише! Никто не должен знать, что я вернулся. Ни одна живая душа, слышишь?
Гурт часто закивал, размазывая по лицу слезы вперемешку с дождем и грязью.
- Понимаю, господин. Неспроста вы в наряде пилигрима явились. Ох и лихие же нынче времена настали! Но вы не бойтесь - я вас не выдам. Пойдемте скорее, в хлеву моем спрячу, обогрею, раны перевяжу.
И Гурт, цепко ухватив Айвенго за локоть, повел его вглубь чащи по одному ему ведомым приметам. Спустя четверть часа они вышли к хозяйственным постройкам поместья - и юркнули в покосившийся хлев на отшибе.
Внутри было сумрачно, пахло сеном и навозом. В стойлах похрюкивали свиньи. Где-то мерно стрекотали сверчки. Гурт проворно засветил масляную лампу и кивком указал гостю на ворох относительно чистой соломы в углу:
- Располагайтесь, господин. Обождите тут, я мигом метнусь в дом за едой и целебными снадобьями. Небось, умаялись с дороги, голодны?
Айвенго благодарно стиснул плечо Гурта и опустился на солому. Только сейчас он почувствовал, как гудят от усталости ноги, как ломит от долгой скачки спину. Прикрыв глаза, Уилфред откинулся на душистое сено и мгновенно забылся тяжелым сном.
Разбудил его голос Гурта и аромат горячей похлебки. Верный раб, уже вернувшийся из господского дома, склонился над ним, протягивая дымящуюся миску:
- Кушайте, господин. Вам сейчас сил набираться надо. А я пока расскажу, что в ваше отсутствие приключилось.
И Гурт принялся сбивчиво выкладывать последние новости. Об измене принца Джона и его беспутном правлении. О лишениях, выпавших на долю Седрика Сакса и его домочадцев. О притеснениях евреев по всей стране - от Йорка до Нориджа.
Айвенго слушал, нахмурив брови и машинально прихлебывая похлебку. Сердце его тяжелело с каждым словом Гурта. Как? Неужели родина, едва оправившись от потрясений норманнского завоевания, вновь погрузилась в хаос? И какова же теперь участь самого Уилфреда - сына опального тана, соратника плененного короля?
Внезапно скрипнула, отворяясь, дверь хлева. В проеме, на фоне дождливых сумерек, возникла сгорбленная фигура в просторной мантии и остроконечной еврейской шапочке. Незнакомец, шаркая, вошел внутрь и принялся отряхиваться от воды, бормоча что-то на иврите.
Гурт аж подскочил от негодования. Грубо схватив еврея за грудки, он рявкнул:
- Ты кто таков? Как посмел сюда заявиться, пархатый? А ну пшел вон, не то спущу на тебя собак!