С этими словами папский легат вышел из камеры, оставив Бриана де Буагильбера наедине с его горькими мыслями и запоздалым раскаянием. А сам он направился в покои, отведенные ему в прецептории, погруженный в тяжелые раздумья.
Хьюберт Уолтер понимал, что разоблачение заговора тамплиеров было лишь первым шагом на долгом и трудном пути искоренения скверны и лжи, поразивших Святую Церковь. Теперь ему предстояла нелегкая задача - провести тщательное расследование, доискаться до корней зла и предать виновных заслуженному наказанию. Причем сделать это, привлекая как можно меньше внимания к делу, дабы не скомпрометировать Святой Престол.
Но епископ Солсберийский был готов к этому нелегкому испытанию. Он знал, что на его стороне правда, справедливость и сам Господь. И пока в его сердце горел огонь истинной веры и любви к ближним, он был способен свернуть горы и обратить в прах любое зло и нечестие. С этой непоколебимой решимостью Хьюберт Уолтер и приступил к своему новому священному долгу - быть пастырем и судьей, карающим мечом и исцеляющим словом.
Глава 27: Последний бой
Внутренний двор прецептории Темплстоу был залит ярким солнечным светом, словно сама природа решила стать свидетельницей необычного и трагического события. На каменных плитах двора был очерчен белым песком круг - арена для Божьего суда с помощью поединка. Вокруг этого круга собралась странная и пестрая толпа - суровые рыцари Храма в белоснежных плащах с алыми крестами, вольные стрелки Шервудского леса в зеленых куртках и широкополых шляпах, богато одетые саксонские таны и норманнские бароны, смиренные монахи в коричневых рясах. А в центре этой толпы стояли главные участники и вершители этой драмы - Хьюберт Уолтер, епископ Солсберийский и папский легат, Уилфред Айвенго, отважный рыцарь и защитник справедливости, Седрик Ротервудский, благородный тан и хранитель саксонских традиций, Робин Худ, легендарный разбойник и борец за права угнетенных. А чуть в стороне, окруженные сочувствующими взглядами, застыли в молчаливом ожидании прекрасная Ревекка и ее престарелый отец Исаак из Йорка.
Но все взоры были прикованы к двум фигурам, застывшим по краям песчаного круга. Это были Бриан де Буагильбер, обвиняемый в тягчайших преступлениях против Бога и людей, и Уилфред Айвенго, вызвавшийся быть поборником правого дела и защитить честь оклеветанной девы Ревекки.
По знаку Великого Магистра Храма двое оруженосцев вынесли на середину круга оружие для поединка – кольчуги, шлемы, тяжелые копья и большие щиты. Бриан де Буагильбер окинул это снаряжение мрачным взглядом и покачал головой.
- Я не стану надевать на себя эти доспехи, - произнес он громко и твердо, обращаясь к Великому Магистру. - Я предстану перед судом Божьим таким, каков я есть - без брони и защиты. Ибо мне нечего более скрывать и не от чего защищаться. Я принимаю свою судьбу и готов искупить свою вину собственной кровью."
Эти слова вызвали ропот удивления и одобрения среди собравшихся. Даже суровые лица храмовников дрогнули, выражая невольное восхищение мужеством и достоинством своего бывшего собрата. Сам Великий Магистр выглядел растерянным и смущенным.
Зато Уилфред Айвенго расценил этот жест как вызов и оскорбление. Молодой рыцарь, все еще бледный и ослабленный недавними ранами, с негодованием обратился к Хьюберту Уолтеру:
- Ваше преосвященство! Этот человек пытается превратить священный обряд Божьего суда в фарс и издевательство! Он отказывается от положенного ему по праву оружия, словно насмехаясь над нашими законами и обычаями! Я требую, чтобы ему не давали такого преимущества и заставили сражаться на равных условиях!
Но Бриан де Буагильбер лишь презрительно рассмеялся в ответ на эту тираду.
- Сэр Уилфред, вы так ничего и не поняли. Я не ищу преимуществ и не страшусь боли или смерти. Я лишь хочу встретить свой конец так, как подобает истинному рыцарю - без страха и упрека, с высоко поднятой головой и чистой совестью. Вы можете взять самое лучшее оружие и самые крепкие доспехи - это не поможет вам одолеть меня, если на то не будет воли Господней. Ибо в этом поединке победит не сила, а правда, какой бы горькой она ни была.
С этими словами Бриан де Буагильбер подошел к краю круга и опустился на одно колено, как для обычной молитвы. Его мужественное лицо исказилось от боли и тоски, когда опальный храмовник на мгновение поднял глаза и встретился взглядом с побледневшей и трепещущей Ревеккой. В этом прощальном взоре промелькнули и запоздалое раскаяние, и затаенная нежность.
Но вот Буагильбер стряхнул с себя это наваждение и решительно поднялся на ноги. Он перекрестился и сел в седло, занимая место на одном конце арены. Айвенго, смирившись с причудой противника, тоже вступил в круг и поднял копье, готовясь к атаке.
Великий Магистр Храма подал знак, и трубы вострубили, возвещая начало поединка. Толпа затаила дыхание, следя за сближающимися фигурами бойцов. Вот они сшиблись с громким лязгом и скрежетом металла, и копье Айвенго с треском переломилось о щит Буагильбера. Но сам храмовник даже не шелохнулся, лишь слегка покачнулся под силой удара. Он широко раскинул руки в стороны, отбросив свое копье, которым даже не воспользовался, словно распятый на невидимом кресте, и застыл в этой позе, подставляя незащищенное тело под новый выпад соперника.
Айвенго на миг опешил от столь неожиданного приема. Но, видя, что Буагильбер не делает попыток ни защищаться, ни нападать, он стремительно подскочил к нему, выставив вперед тяжелый меч, готовясь пронзить беззащитного врага. Однако в последний момент что-то удержало руку молодого рыцаря. То ли он устыдился такой легкой и бесславной победы над безоружным противником, то ли в его благородном сердце шевельнулась жалость к падшему собрату, готовому принять искупительную смерть.
Этим мгновением замешательства воспользовался Бриан де Буагильбер. Внезапным и стремительным движением он бросил коня вперед и грудью нанизался на выставленный острием вперед меч Айвенго. Острое лезвие вошло точно в незащищенное горло и вышло сзади, пробив его насквозь.
Бриан де Буагильбер захрипел и пошатнулся. Алая кровь хлынула из его рта и раны, заливая траву под ногами. Покачнувшись в седле, он тяжело рухнул на песок арены, увлекая за собой остолбеневшего и еще не оправившегося от прошлых ран Айвенго.
Мертвая тишина воцарилась над двором прецептории. Казалось, сама природа застыла в немом потрясении, оплакивая безвременную кончину одного из своих лучших сынов. Люди вокруг онемели и не смели шелохнуться, пораженные не столько исходом поединка, сколько тем поистине царственным величием, с которым встретил свою смерть опальный рыцарь.
Первым опомнился Хьюберт Уолтер. Епископ Солсберийский решительно шагнул в круг и приблизился к распростертому телу Бриана де Буагильбера. Несмотря на всю тяжесть преступлений покойного, Уолтер не мог сдержать слез, катившихся по его суровому лицу.
- Встань, сэр Уилфред, - мягко произнес он, помогая ошеломленному Айвенго подняться и оттаскивая его в сторону. - Божий суд свершился, и правда восторжествовала. Ты выполнил свой долг как истинный рыцарь и защитник невинных. Но не будем слишком строги к поверженному врагу, ибо и в нем, несмотря на все его грехи и заблуждения, жила искра Божьего света. Помолимся же о его грешной душе и предадим его тело земле с подобающими почестями.
С этими словами Хьюберт Уолтер опустился на колени рядом с Брианом де Буагильбером и начал читать заупокойную молитву. К нему присоединились все собравшиеся, даже сарацинские невольники из свиты храмовников, чуждые христианской вере, но чтящие воинскую доблесть. И только Ревекка не могла унять рыданий, сотрясавших ее хрупкое тело. Она припала к груди своего престарелого отца, ища утешения и поддержки, но сердце ее разрывалось от горя и сострадания к тому, кто так любил ее и так жестоко обошелся с ней.
Когда последние слова молитвы отзвучали, рыцари Храма бережно подняли тело своего бывшего собрата и понесли его в часовню прецептории. Следом за ними двинулись все остальные, храня скорбное и почтительное молчание. Последними шли Ревекка и Исаак, поддерживаемые сочувствующим Уилфредом Айвенго.
Когда траурная процессия скрылась за дверьми часовни, Хьюберт Уолтер повернулся к оставшимся во дворе людям. Его лицо было строгим и решительным, но в глазах светилась печаль и сострадание.
- Дети мои, - обратился он к собравшимся. - Сегодня мы стали свидетелями не только справедливого возмездия, но и глубокой человеческой трагедии. Судьба Бриана де Буагильбера должна послужить нам всем уроком и предостережением. Горе тому, кто возомнит себя равным Богу и попытается диктовать свою волю Церкви и миру! Горе тому, кто прельстится властью и богатством и утратит веру и совесть! Ибо рано или поздно на его голову падет карающий меч Господень, и никакие хитрости и уловки не спасут его от расплаты. Так пусть же пример этого несчастного послужит нам всем напоминанием о тщете земного величия и необходимости всегда хранить в сердце любовь и смирение.
Люди внимали речи епископа Солсберийского с благоговением и трепетом. Даже самые черствые и закоснелые сердца не могли не проникнуться мудростью и праведностью его слов. Когда Уолтер закончил, над двором прецептории воцарилась благостная тишина, словно сам Господь простер над ним свою незримую длань.
Но папский легат не мог позволить себе предаваться унынию или бездействию. Он знал, что должен довести начатое дело до конца и искоренить самые корни зла и ереси, поразившие орден Храма. Поэтому, дав людям несколько мгновений на то, чтобы осознать и принять услышанное, Хьюберт Уолтер повелительно поднял руку, привлекая к себе всеобщее внимание.
- А теперь я обращаюсь к вам, братья-храмовники, - произнес он громко и властно. - Вам дается единственный шанс на искупление своей вины и заблуждений. Вы должны немедленно покинуть Англию и вернуться в Святую Землю, дабы с удвоенным рвением продолжать священную войну против неверных. Только кровью и потом, пролитыми на полях сражений во имя Господа нашего, вы сможете смыть тот позор и грех, которым покрыли себя, поддавшись козням дьявола и алчности. Я беру с вас клятву вечно хранить верность Святому Престолу, Церкви и своему истинному призванию - быть воинами Христовыми, а не политиками и интриганами. И горе тому, кто посмеет нарушить эту клятву - на него падет такая же страшная кара, как на Бриана де Буагильбера!