настоящая, где? Ты хоть знаешь, как звали мою мать, отца? Остался кто в живых из них после резни той?
Мария беспомощно развела руками, не в силах сдержать рыданий.
- Не ведаю я, дитятко. Та женщина, упокой Господь ее душу, лишь имя твое назвала, а про семью ни слова не обмолвилась. В Йорке, поди, искать надо, там вся трагедия-то приключилась.
Робин стиснул зубы, чувствуя, как решимость затапливает сердце. Мысли его заметались, завертелись вихрем.
"В Йорк. Я должен ехать в Йорк. Выяснить, кто я таков, отыскать своих. И узнать, кто учинил тот погром, кто ответит за смерть моей настоящей семьи."
Он резко обернулся к Марии и произнес твердо, чеканя каждое слово:
- Собери мне котомку, мам. Я отправляюсь в Йорк. Дознаюсь там до своих корней, разузнаю, как да что. Авось, уцелел кто из моей родни. А коли нет - так хоть имена их узнаю, помяну, как положено. Да, и полотенце это возьму, кто знает, что там написано!
Мария ахнула, всплеснув руками, но, видя решимость сына, лишь покорно склонила голову.
- Воля твоя, Робин. Не мне тебя неволить. Знамо дело, правду искать пойдешь. Только ты это... Возвращайся, слышь. Какой ни есть, а сын ты мне, родной. Я так-то всегда в душе это ведала.
Робин шагнул к приемной матери и порывисто обнял, пряча невольные слезы.
- Прости, коли обидел чем невзначай. Ты мне мать, что та, покойница, что ты. Обе родные. Обеих почитать буду. А покуда - пойду судьбу свою искать.
И он, не оглядываясь более, зашагал в горницу - собираться в дальнюю дорогу. В Йорк, навстречу неизвестности. Навстречу правде и, быть может, мести. За спиной его, в красном углу под образами, тихо плакала, крестясь, приемная мать. Но слез этих Робин уже не видел. Сердце его билось о ребра пойманной птицей, а в голове билась одна лишь мысль - узнать, отыскать, покарать.
Глава 5.
Дорога до Йорка заняла у Робина без малого неделю. Покинув родные леса Ноттингемшира, юноша пешком отправился на север, в сторону древней столицы Севера. Путь его лежал по тенистым дубравам и березовым рощам, вдоль сонных речушек и прохладных ручьев. Робин шагал бодро, почти не чувствуя усталости - так сильно было его желание поскорее достичь цели.
На привалах он доставал из заплечного мешка краюху черствого хлеба да кусок сыра, скупо перекусывал и вновь пускался в путь. Ночевал, где придется - то под раскидистым вязом, то в стогу сена на краю чьего-нибудь поля. Просыпался с первыми лучами солнца и, стряхнув росу с волос, устремлялся дальше, на зов неизвестности.
Чем ближе подходил Робин к Йорку, тем сильнее щемило сердце непонятное чувство. Казалось, сама судьба влечет его в этот древний город, сулит встречу с чем-то до боли близким и важным.
Наконец, на исходе шестого дня показались могучие стены Йорка, его высокие башни и острые шпили соборов. Робин, ощутив невольную дрожь, вступил в городские ворота и очутился на шумных, многолюдных улицах. Поначалу он растерялся, ошеломленный пестрой толпой, снующей туда-сюда, криками разносчиков, скрипом телег, ржанием коней. Но вскоре любопытство взяло верх. Робин принялся расспрашивать прохожих, как пройти в еврейский квартал. Ему отвечали неохотно, с опаской косясь на чужака. Но Робин был настойчив. Блуждая петляющими улочками, он в конце концов набрел на обособленный район, отгороженный от остального города глухой стеной с массивными воротами. Над воротами красовалась надпись на иврите.
Робин, поколебавшись, шагнул внутрь. Здесь, в тесных пределах квартала, ютились покосившиеся дома, слышалась гортанная речь, пахло пряностями и печеным луком. В распахнутых настежь дверях лавок виднелись мужчины в странных накидках. Робин робко приблизился к одному из них:
- Прошу прощения, добрый человек. Не подскажете ли, где мне найти Исаака из Йорка?
Еврей смерил юношу настороженным взглядом, погладил седую бороду.
- Исаак, говоришь? А тебе зачем? Дела у тебя до него али как?
Робин замялся, подыскивая слова. И впрямь, не станешь же рассказывать первому встречному о своей подноготной.
- Я... Я его ищу. По семейному делу. Скажите, как найти его дом, будьте так любезны.
Еврей окинул Робина еще одним пытливым взглядом, вздохнул.
- Ну, коли по делу, так ступай. Вон там, за углом, увидишь дом с зелеными ставнями. Там и обитает Исаак со своим семейством. Только смотри, парень, не обидь старика. Он и так натерпелся лиха за свой век.
Робин горячо заверил, что и в мыслях не имеет чинить обиды, поблагодарил словоохотливого еврея и заспешил в указанном направлении. Сердце его колотилось, как бешеное. Вот и нужный дом - добротный, каменный, с резными наличниками на окнах. Робин взбежал по ступенькам и решительно постучал в дубовую дверь.
Спустя минуту створка приоткрылась, и на пороге показался древний, как показалось Робину, старик в длиннополом халате. Из-под меховой шапочки виднелись редкие седые пряди, перехваченные на лбу черным шнурком. Глаза старика - удивительно ясные и молодые - вопросительно уставились на Робина.
- Мир дому сему, - выдавил юноша, кланяясь. - Вы ли будете Исаак из Йорка?
- Я буду, - степенно кивнул старик. - А тебе, молодой человек, что до меня?
Робин, чувствуя, как у него начинают подкашиваться ноги, шагнул вперед.
- Прошу вас, уделите мне толику времени. Я прибыл из Ноттингема и разыскиваю моих родичей... вернее, тех, кто мог знать мою настоящую семью.
Глаза Исаака расширились. Он внимательно оглядел гостя с головы до ног, будто пытаясь угадать в нем знакомые черты.
- Занятно. И что же привело тебя ко мне, юноша? Почему ты решил, что я могу знать твою родню?
Робин глубоко вздохнул. Сейчас или никогда.
- Меня зовут Робин Локсли... в смысле, так назвали меня приемные родители-христиане. Но родился я, похоже, евреем. Вот, взгляните.
С этими словами он извлек из-за пазухи сложенный талит - тот самый, в который был завернут младенцем. Исаак, ахнув, бережно принял ткань и, расправив ее, жадно всмотрелся в вышитые на полотне письмена.
- Не может быть... - пробормотал он, и губы его задрожали. - Это же... Это же покрывало моего покойного брата Йосефа! Вот его имя, вышитое в уголке. А здесь... Реувен бен Йосеф! Мой пропавший племянник!
Исаак порывисто обнял остолбеневшего Робина, разрыдавшись ему в плечо. Юноша стоял, боясь пошевелиться, чувствуя, как по его собственным щекам текут слезы.
- Значит, я и вправду Реувен? И вы... вы мой дядя? - спросил он наконец срывающимся шепотом.
- Да, сынок. Ты Реувен, сын моего брата, пропавший во время страшного погрома. Твои родители тогда погибли, но, видно, Всевышний сохранил тебя и привел обратно домой. Входи же скорей, дитя мое! Сколько лет я молил Творца вернуть тебя!
И старик, обняв Робина за плечи, повел его в дом, не переставая бормотать слова благодарности вперемежку с еврейскими молитвами.
В просторных покоях, увешанных гобеленами и заставленных резной мебелью, Исаак представил Робина-Реувена своему семейству - жене Лее и двоим детям, семнадцатилетней Ревекке и двенадцатилетнему Натану. Домочадцы с изумлением и радостью приветствовали нежданного родича. Особенно Ревекка - стройная черноволосая красавица с лучистыми карими глазами. При виде двоюродного брата она вспыхнула румянцем и потупилась, пряча лукавую улыбку.
Робин, очарованный прелестной родственницей, тоже смущенно улыбнулся. А в глубине души дал себе зарок во что бы то ни стало узнать больше о своих несчастных родителях и отомстить за их гибель.
Месяцы летели незаметно. Робин, ставший теперь Реувеном, с жадностью постигал премудрости иудейской веры, учился читать священные книги и понимать древний язык. Дядя Исаак сам занимался образованием племянника, мечтая видеть в нем продолжателя семейных традиций.
Реувен оказался способным учеником. Вскоре он уже почти свободно изъяснялся на иврите, знал наизусть множество молитв и с удовольствием участвовал в субботних трапезах и праздничных церемониях.
Дядя Исаак не скрывал своей радости. Он сам занимался образованием племянника, мечтая видеть в нем продолжателя семейных традиций. Долгими вечерами они просиживали над свитками Торы и Талмуда, обсуждая тонкости иудейского закона и мудрость древних раввинов.
Реувен впитывал знания, как губка. Его сердце трепетало всякий раз, когда он слышал звуки родного языка, когда постигал глубинный смысл священных текстов. Словно пелена спадала с глаз, и мир представал в новом, удивительном свете.
Особенно близка стала Реувену кузина Ревекка. Прелестная черноокая девушка оказалась не только красавицей, но и умницей. Она охотно помогала двоюродному брату разбираться в хитросплетениях иврита, терпеливо растолковывала ему обычаи и устои еврейской жизни.
Между молодыми людьми завязалась трогательная дружба. Они могли часами говорить обо всем на свете - о книгах, о вере, о смысле жизни. Оба чувствовали, как крепнет и расцветает меж ними некое чувство - пока еще робкое, неуверенное, но уже согревающее души теплом и негой.
Дни летели за днями, складываясь в недели и месяцы. Незаметно минуло полгода с тех пор, как Робин-Реувен поселился в доме дяди Исаака. За это время он не только изучил язык предков и освоил все премудрости иудаизма, но и проникся той особой атмосферой покоя и единения, что царила в этих стенах.
И однажды утром, во время молитвы, он ощутил, как сердце его преисполняется непреодолимым желанием. Желанием стать не просто гостем, но полноправным членом этого дома, этой общины. Окончательно принять веру и судьбу своего народа. В тот же день Реувен отвел дядю Исаака в сторону и поведал ему о своем решении. Со слезами на глазах он просил посвятить его в иудаизм - веру отцов, которую он потерял и вновь обрел. Старик крепко обнял племянника, и долго не мог вымолвить ни слова - так велико было его волнение.
- Благословен Ты, Господь Бог наш, Владыка вселенной, давший нам дожить до этого дня! - произнес он наконец древнюю молитву, глядя в глаза Реувену. - Я всегда надеялся, что ты вернешься к своим истокам, дитя мое. И вот свершилось! Да пребудет с тобой милость Всевышнего на этом пути.