- Вставай... Вставай, Реувен, надо уходить... Дом сейчас рухнет...
Реувен, пошатываясь, встал, опираясь на руку дяди. В голове гудело, перед глазами все плыло.
- Ревекка... Натан... - просипел он, хватаясь за горло. - Я не нашел...
Исаак лишь покачал головой, и этого молчаливого жеста было довольно. Горе, словно черная туча, заволокло его лицо.
- Пойдем... - тихо сказал старик. - Ты теперь моя единственная родня. Должны выбраться отсюда...
Спотыкаясь, дядя и племянник побрели прочь от догорающего дома. Вокруг все так же бесновалась толпа, мелькали перекошенные лица, разносились крики боли и ярости. Но теперь все это доносилось до Реувена словно сквозь вату. Боль потери была так остра, что приглушала собой все остальное.
Вдруг откуда-то сбоку на юношу налетел рослый дуболом в монашеской рясе. Сбив Реувена с ног, он занес над ним здоровенный крест на толстой цепи, явно намереваясь проломить жертве голову.
- Смерть иудам! Смерть христопродавцам! - надрывался монах, с безумными глазами обрушивая на несчастного крест.
Зажмурившись, Реувен приготовился к неминуемой гибели. Но удара все не было. Открыв глаза, юноша увидел, что дядя Исаак, навалившись всем телом на монаха сзади, пытается вырвать у того из рук крест.
- Беги, Реувен! - хрипел старик, из последних сил удерживая разъяренного монаха. - Беги, спасайся! Я задержу его!
Реувен, шатаясь, поднялся на ноги. Сердце его разрывалось - как можно бросить дядю на верную смерть? Но Исаак, заметив колебания юноши, закричал:
- Уходи, глупец! Хоть ты живи! Помни о нас! Отомсти за семью! Беги!!
И Реувен побежал. Петляя меж горящих домов, увертываясь от ударов и тычков, он мчался прочь из объятого безумием города, спасая свою молодую жизнь. Слезы застилали глаза, дым першил в горле, но юноша не останавливался. Он бежал до тех пор, пока не рухнул от усталости на опушке леса в миле от горящего Йорка. Здесь, уткнувшись лицом в жесткую траву, Реувен дал волю слезам. Картины пережитого вставали перед мысленным взором, раздирая истерзанную душу.
Тетя Лея, тихо лежащая в луже собственной крови... Крики Ревекки и Натана, заглушаемые ревом пламени... Перекошенное лицо безумного монаха... И дядя Исаак, жертвующий собой ради спасения племянника...
- Я отомщу, - хрипло пробормотал Реувен, до крови прокусывая губы. - Клянусь всеми праотцами, я найду тех, кто это сотворил. И заставлю их ответить за каждую отнятую жизнь!
Он поднялся на ноги, полной грудью вдыхая пахнущий гарью и смертью ветер со стороны Йорка. Ветер перемен, ветер возмездия. Внезапно до слуха Реувена донеслись голоса. Кто-то приближался к его укрытию, весело переговариваясь. Судя по всему - христиане, возможно, те самые погромщики...
Не долго думая, юноша накинул на голову капюшон своего плаща. Если его сейчас опознают как еврея - конец.
Меж деревьев замелькали фигуры людей. Трое дюжих молодцов в крестьянских зипунах, громко хохоча и передавая друг другу объемистую флягу, вывалились на прогалину.
- Глянь-ка, Джон, никак чужак тут прячется! - гаркнул один из них, приметив застывшего под деревом Реувена. - Эй ты, в капюшоне! Ты кто таков будешь?
Реувен постарался принять самый беззаботный вид. Небрежно откинув капюшон, он шагнул навстречу мужикам.
- Робин я, из Локсли, лесничего покойного Альфреда сын.
Крестьяне недоверчиво оглядели юношу с головы до ног. Один из них, рыжий детина с бегающими глазками, хмыкнул:
- Из Локсли, говоришь? А чего ж в лесу-то ошиваешься, в такое время? Никак от веселья йоркского сбег?
Другой мужик, почесав в затылке, добавил:
- И то верно, Джон. С чего бы доброму христианину прятаться, когда иудеев режут? Ты, часом, не из их компании будешь, а?
Реувен похолодел, но виду не подал. Напустив на себя оскорбленный вид, он развел руками:
- Да вы что, мужики? Какой из меня иудей? Крещеный я, в церковь хожу исправно. Просто в город по делам зашел, а тут заварушка эта... Испужался малость, вот и сиганул в лес от греха. Делов-то.
Крестьяне переглянулись, потом дружно заржали.
- Вишь ты, какой пужливый выискался! - сквозь смех выдавил рыжий. - Спужался он... Ну, раз так - твое счастье.
- А капюшон-то зачем напялил? - подозрительно прищурился третий крестьянин, дотоле молчавший. - Прям как иудей какой лицо прячешь. Верно я говорю, а?
Реувен лихорадочно соображал, что бы такое соврать. И вдруг его осенило.
- Так я ж это... Робин Капюшон прозываюсь. Потому как с детства повадился капюшон таскать, от ветра там, от дождя... Вот и кличут меня так в наших местах – Робин Худ. Смекаете?
И юноша фамильярно подмигнул растерявшимся мужикам. Те снова переглянулись - и опять грохнули дружным хохотом.
- Ну, дела! И впрямь, Робин Как-его-там, Капюшон! Умора! - держась за живот, выдавил рыжий. - Ладно, парень, будь здоров, веселись. Пойдем, братцы, а то всех иуд без нас передушат!
И весело гогоча, троица погромщиков скрылась меж деревьев, так же внезапно, как и появилась. Реувен перевел дух и бессильно привалился к стволу дуба. Пронесло.
Однако надолго задерживаться в этом месте не стоило. Натянув капюшон поглубже, он заспешил прочь, углубляясь в чащу. Теперь этот капюшон будет его вечным спутником - и символом того, что разыскиваемому погромщиками Реувену-еврею надлежит исчезнуть. А вместо него пусть живет прячущий лицо Робин Капюшон.
Остаток дня и всю ночь Реувен пробирался сквозь лесные дебри, удаляясь от страшного города. В голове роились мрачные мысли. Как теперь быть? Вернуться в Локсли, зажить прежней жизнью? Немыслимо. Слишком много горя и ненависти накопилось в душе. Родные - тетя Лея, Ревекка, Натан, дядя Исаак - взывали к отмщению из небытия.
На рассвете, обессилев, Реувен в изнеможении опустился на поваленное дерево посреди небольшой прогалины. Достав из-за пазухи уцелевший в погроме свиток с молитвами, он принялся читать священные строки. Слезы то и дело застилали глаза, но юноша упрямо продолжал. Губы его беззвучно шевелились, словно повторяя страшную клятву.
"Я отомщу. Всем, кто повинен в смерти моей семьи. Норманнским баронам и их прихвостням, подстрекавшим толпу. Церковникам, благословлявшим погром. Всем, кто ненавидит и притесняет мой народ. Клянусь, они заплатят за каждую пролитую каплю еврейской крови."
С этими словами он поднял взгляд к небесам, озаренным розовым светом рассвета. Робин Локсли, ставший Реувеном бен Йосефом, а теперь превратившийся в Робина Капюшона, принял решение. Обычная жизнь осталась позади. Теперь его домом станет этот лес, а семьей - такие же, как он, изгои и гонимые. Вместе они будут вершить свою месть - благородным разбоем, защищая слабых и карая притеснителей.
Поднявшись на ноги, Реувен, теперь уже Робин Худ, в последний раз окинул взглядом лесную прогалину - место своего второго рождения. Затем надвинул на лоб капюшон и решительным шагом двинулся в чащу - навстречу новой судьбе.
Лишь одна мысль омрачала его решимость - мать. Мария Локсли, так и не дождавшаяся весточки от пропавшего сына. Что будет с ней? Как сказать ей, что Робина, которого она растила, больше нет?
"Прости, мама, - беззвучно прошептал Робин, прикрыв глаза. - Не суждено мне вернуться. Теперь я принадлежу лесу - и делу отмщения. Я должен исполнить свой долг перед памятью убитых близких. А там, кто знает... Может, когда-нибудь еще и свидимся. А пока - прощай".
И он зашагал дальше, туда, где в утренней дымке уже виднелись очертания древнего Шервудского леса - его нового дома и укрытия. Дома, где ему предстоит стать легендой - Робином Худом, благородным разбойником в вечном капюшоне.
Глава 7: Засада
Декабрь 1193 года выдался на редкость морозным и снежным. Казалось, сама природа противилась возвращению Ричарда Львиное Сердце в родную Англию, воздвигая на его пути сугробы и непроходимые ледяные преграды. Однако не только стихия препятствовала королю. В заснеженных горах Австрии его уже поджидали совсем иные, рукотворные ловушки. И главным их творцом был не кто иной, как храмовник Бриан де Буагильбер.
Прознав от верных лазутчиков, что Ричард с горсткой приближенных тайно пробирается через австрийские земли, Бриан понял: вот он, долгожданный шанс! Здесь, в узких ущельях и извилистых горных тропах, легко будет подстеречь и пленить ненавистного монарха. А после, обнаружив у него пресловутый манускрипт, пустить в ход давно задуманную интригу.
Но в одиночку, даже имея за плечами бесценный опыт Палестинских кампаний, Бриану было не совладать с Ричардом Плантагенетом, гордо прозванным за отвагу и силу Львиным Сердцем. Требовались верные помощники, разделяющие его устремления. И первым из них, конечно же, должен был стать Леопольд V, герцог Австрии и Штирии. Этот знатный и могущественный властитель давно точил зуб на английского короля. Говорили, что оскорбленное самолюбие герцога не знало границ с тех самых пор, как при взятии Акры Ричард приказал сорвать с городской стены штандарт Леопольда. Такой обиды и прилюдного унижения тщеславный австриец стерпеть не мог. И теперь Бриан, зная об этой застарелой вражде, решил сыграть на ней, как на струнах лютни. Прибыв ко двору Леопольда в Вене, тамплиер сумел добиться тайной аудиенции с герцогом. И там, в роскошных покоях, устланных медвежьими шкурами, он поведал о своем дерзком замысле.
- Ваша Светлость! - говорил Бриан, бросаясь на колено перед герцогом. - Час мщения близок! Тот, кто оскорблял вас на глазах у всей Европы, сам идет к нам в руки. Ричард Английский тайно бредет через ваши земли, влекомый жаждой поскорее добраться до своего престола. Но! Что, если дорога приведет его прямиком в ловушку? Вы могли бы не только отомстить обидчику, но и снискать немалую славу, вознеся над надменным островитянином победоносный меч! И в этом славном деле орден Храма готов оказать вам всемерную поддержку.
Леопольд слушал тамплиера, задумчиво поглаживая русую с проседью бороду. В глазах его вспыхивали недобрые огоньки.