«Вот тебе, защитница животных, пища для размышления», – подумал он. И не только для нее, если судить по выражению лиц других участников встречи.
«Наверное, новый рекорд для пятиминутных перерывов», – решил Бекстрём, когда последним занял свое место в точно оговоренное время.
– Ну что ж, – сказал Бекстрём и улыбнулся дружелюбно, – самое время для жертвы номер два, Петер.
– Да, – согласился Петер Ниеми. – Не самая красивая картинка.
Потом он вывел на экран снимок мертвого ротвейлера, который лежал на лоджии снаружи от зала на втором этаже, в десяти метрах от того места, где, вероятно, убили его хозяина.
– Псине, похоже, перерезали горло, – констатировал Ниеми и показал огромную рану на шее собаки и полукруг крови, забрызгавшей светлый пол лоджии.
– Когда это случилось с ней? – спросил Бекстрём.
– Если судить по звонку в службу экстренной помощи, скорее всего, около двух часов ночи…
– Через четыре часа после того, как ее хозяин переместился в мир иной, странно, – констатировал Бекстрём.
– Да, – согласился Ниеми. – Это дело, похоже, не самое простое. Мы отправили собаку к ветеринарам. У нее в пасти нашли остатки ткани. Нити и приличный кусок материи, как я полагаю, от джинсов.
– Она явно цапнула нашего злодея за ногу, – предположил Бекстрём, оперся локтями о поверхность стола и сформировал свод из пальцев. – У тебя есть еще что-то интересное, чем ты можешь поделиться с нами?
Все очень странно, если верить Ниеми. Адвокату размозжили череп тупым предметом, его собаке перерезали горло четыре с лишним часа спустя, и, кроме того, словно этого еще было мало, в зале на втором этаже, по крайней мере, дважды стреляли.
Ниеми вывел на экран новые фотографии, показывавшие пулевое отверстие в потолке над письменным столом и такое же в спинке дивана. Затем последовало увеличенное изображение двух расплющенных пуль, снятых на белом листе бумаги на письменном столе жертвы, чтобы получить максимально хорошую картинку.
– Перед вами пули, – констатировал Ниеми. – Я думаю, они выпущены из одного и того же оружия. У них в любом случае одинаковый 22-й калибр, и они того же самого типа. Свинцовые, безоболочечные. Мы не нашли гильз, что говорит о револьвере, и, вероятно, стреляла жертва, поскольку мы обнаружили следы пороха на ее правой руке и снизу на рубашке. Вдобавок у убитого имелась лицензия на револьвер 22-го калибра. Для использования при норной охоте и чтобы добивать животное, попавшее в ловушку. Всего он имел лицензии на шесть видов охотничьего оружия. Три штуцера, два дробовика и уже названный мною револьвер. У него в подвале стоит оружейный шкаф, но, поскольку он заперт, пришлось подождать с этим делом.
– Но вы не нашли никакого револьвера, – сказал Бекстрём.
– Нет еще, – подтвердил Ниеми и покачал головой. – Мы только начали искать, и у нас хватит работы на целую неделю. Он жил в огромном доме. Первый этаж почти двести пятьдесят квадратных метров, второй – сто пятьдесят плюс лоджия в сотню квадратов. В самом низу, в подвале, у него большой гараж, кроме того, тренажерный зал, баня, биллиардная, винный погреб, прачечная и кладовая. Если говорить о поисках, мы едва успели начать.
Никакого тупого предмета и никакого револьвера. Хотя удалось найти нечто иное, если верить Ниеми. В верхнем ящике письменного стола лежал толстый коричневый конверт, который, как оказалось, содержал девятьсот шестьдесят две тысячи крон тысячными купюрами, разделенные на десять пачек и по отдельности перетянутые резинками. На самом письменном столе лежал старый и хорошо использованный носовой платок со следами как крови, так и соплей. Там стоял также наполовину полный хрустальный графин с виски и один почти пустой стакан, где напитка осталось на донышке. Ниеми еще особенно не задумывался относительно значения этих находок. Имелось другое, привлекшее его внимание.
– Есть еще один стакан, – сообщил Ниеми и показал фотографию. – Он стоит на столике перед диваном с той стороны, где в его спинку попала пуля. Если провести линию между стаканом и графином на письменном столе и пулей в спинке дивана… то стакан на придиванном столике оказывается на той же прямой… хотя примерно на метр ниже… перед пулевым отверстием в диване, значит… и если мы сейчас предположим, что тот, кто пьет из него, сидит так, как обычно делают… вполне вероятно, ему или ей могли попасть в верхнюю часть туловища или в голову… но этого, однако, судя по всему вроде бы не случилось.
– Человек на диване уже не находился там, – предположила Анника Карлссон. – Он или она уже успел переместиться.
– Нет, я почти уверен, что он… или она… все еще сидел на диване, хотя в него не попали. И причиной этому в моем понимании являются следы, которые мы нашли на диванной обивке, – сказал Ниеми и показал новую картинку, увеличенный снимок обивки. – Обратите внимание на темное пятно, примерно там, где у сидевшего на диване должен был находиться зад, – продолжил Ниеми и показал на фотографии.
– Да он просто наложил в штаны, когда у него около уха просвистела пуля, – констатировал Бекстрём.
«Что происходит с нашими преступниками, – подумал он. – Обосраться, как только какой-то педик-адвокат открыл стрельбу. Сам я достал бы своего малыша Зигге и ответил вдвойне».
– Следы и кала, и мочи, – кивнул в знак согласия Ниеми. – Не впервые подобное случается, если хотите знать мое мнение.
Ниеми улыбнулся и убрал фотографию с экрана.
– Какие-то вопросы? – добавил он.
– Мы вернемся к этому позднее, когда будем знать больше, – вмешался Бекстрём, чтобы избежать ненужной болтовни. – Если я тебя правильно понял, у нас более важные дела на очереди, – продолжил он и посмотрел на прокурора и руководителя расследования Лизу Ламм.
– Если говорить об обыске в жилище Эрикссона, то никаких проблем, – сказала Ламм и покачала головой. – То же самое касается его компьютера, поскольку тот находился в доме и стоял на месте преступления. Остается адвокатская фирма, и с ней могут возникнуть определенные сложности, как вы понимаете. Пока я решила опечатать офисное помещение Эрикссона. А через два часа должна встретиться с его партнерами и обсудить, какие меры нам, возможно, еще придется принять.
«Ничего себе», – подумал Бекстрём.
– У кого-то еще есть вопросы? – спросил он.
Дальше все покатилось по накатанным рельсам (вопросы, размышления вслух и обычная болтовня), пока он не решил, что хватит, не поднял правую руку и не поставил точку в первом совещании своей розыскной группы.
– Закончили болтать, – сказал Бекстрём. – Сейчас все за работу. Постарайтесь поймать идиота, сделавшего это. А толочь воду в ступе мы сможем, когда он будет сидеть в кутузке.
«Мне надо поесть, – подумал Бекстрём. – Как следует пообедать, выпить рюмочку и по крайней мере бокал очень холодного пива. А потом нужно спокойно поразмыслить. И сейчас, когда перевалило за полтретьего пополудни, медлить уже нельзя», – решил он.
Его ближайшая помощница, Анника Карлссон, сидела за письменным столом в их комнате руководящего звена и демонстрировала свою известную способность делать несколько дел одновременно: ела салат из пластикового контейнера и печатала на компьютере, а также еще и кивнула Бекстрёму.
– Руководитель розыска решил выйти пообедать, – констатировала она и улыбнулась.
– Я собираюсь прогуляться, – ответил Бекстрём. – Подумать в тишине и покое.
– Ты собираешься прогуляться? Я начинаю за тебя беспокоиться. Ты, случайно, не заболеваешь?
– Нет, – ответил Бекстрём и покачал головой. – Мне просто нужно поразмышлять в тишине.
– Первый по-настоящему летний день, – подумал Бекстрём, когда вышел на улицу, успев по пути зайти к себе в кабинет и прихватить в такую пору крайне необходимую вещь – очки сыщика, которые обычно доставал, как только приходило лето и солнце заставляло женщин обнажаться. Тогда благодаря их заключенным в металлическую оправу черным зеркальным стеклам никто уж точно не мог принять его за одного из многочисленных извращенцев, бродящих по улицам в такое время года и ищущих почву для своих болезненных фантазий.
Уж никак не Эверта Бекстрёма в темных солнечных очках и желтом льняном костюме, когда он сейчас (вне всяких подозрений относительно низких мотивов), оставив здание полиции, не спеша прошел вниз по улице, кратчайшей дорогой пересек торговый центр Сольны, миновал футбольный стадион Росунда и через полчаса переступил порог своего любимого кабака в Фильмстадене.
По дороге у него хватало на что посмотреть, а о последнем расследовании даже мысли не возникло.
«Всему свое время», – подумал Бекстрём. Конечно, он был беззаботным прожигателем жизни и модником, прославился на всю страну благодаря криминальным программам на телевидении, имел собственный фан-клуб в Сети, а также соответствовал тайным мечтам любой женщины, но помимо всего этого существовала и другая сторона его личности. И там он выступал в роли некоего наблюдателя, стоявшего над грязной мышиной возней, на которую его более примитивное окружение, похоже, тратило большую часть жизни.
«Всему свое время, и ты даже отчасти философ, Бекстрём», – констатировал он, усаживаясь за свой постоянный столик, в то время как владелец заведения, как обычно, оказал ему самый радушный прием и сразу же поставил перед ним в меру большой бокал очень холодного пива.
– Добро пожаловать, Бекстрём, – приветствовал он давнего клиента. – Что думает комиссар о хорошо прожаренной рубленной котлете с беарнским соусом и печеным картофелем? Без салата.
– Звучит просто замечательно, – признал Бекстрём. – Плюс все как обычно – маленький бокал воды и графин с настоящей водой сбоку.
– Естественно, естественно, – ответил ресторатор и закивал энергично.
Потом Бекстрём ел в тишине и покое, постепенно возвращаясь в свое нормальное состояние. И скоро стал чувствовать себя как обычно. К концу совещания, в то время как его помощники наперебой делились идеями и планами расследования, теснившимися в их головах, Бекстрём почувствовал себя разбитым корытом и, по большому счету, очень хотел уединиться и поразмышлять. Нечто подобное он обычно испытывал, когда суперсалями получала свое, и его единственным желанием становилось остаться одному и чтобы лежавшая рядом с ним в его огромной кровати дамочка куда-то исчезла и не докучала ему больше своим присутствием.