В течение вторника инспектор Ян Стигсон и его коллеги еще раз прошлись по домам в районе, где произошло убийство, показывая фотографии серебристого «мерседеса» всем живущим там. Это не дало ничего ценного. Зато вечером удалось найти еще одного свидетеля, сумевшего дополнить информацию о белых картонных коробках, ранее полученную Стигсоном от соседки убитого.
На сей раз другой сосед поведал, что он в четверг или в пятницу вечером, за два или три дня до убийства, видел, как адвокат Эрикссон выгружал пару белых коробок с заднего сиденья своей черной «ауди» и как он потом отнес их в свой дом. Он, конечно, сомневался относительно дня (четверг или пятница), но одновременно был уверен, что речь идет именно о каком-то из них на неделе, когда Эрикссона убили. Просто всю первую ее половину он отсутствовал по делам и вернулся в Стокгольм только в среду вечером, и в подтверждение этих слов даже показал свой ежедневник одному из коллег Стигсона.
Так же все обстояло и с концом недели. Рано утром в субботу он уехал в свою усадьбу в Вермдё поиграть в гольф и пообщаться с хорошими друзьями и вернулся лишь в понедельник утром, когда отправился прямо в свой офис в центральной части Стокгольма.
Оставались, следовательно, вечер четверга или пятницы, поскольку он обычно приезжал к себе на работу уже в семь утра, чтобы «избежать наихудших пробок и задолго до того, как Эрикссон и ему подобные даже приходят в себя от вчерашних возлияний», и в лучшем случае возвращался только около шести вечера, чтобы поужинать с женой.
Коллега Стигсона поблагодарил его за помощь и, кроме того, получил еще пару слов на прощание, покидая этого свидетеля и соседа.
– Говорят, нельзя болтать всякое дерьмо о тех, кто только что умер…
– Да, так говорят, – согласился коллега Стигсона и кивнул ободряюще в надежде узнать какой-то секрет.
– Сам я довольно старомоден, – начал свидетель, – и, возможно, поэтому привык оценивать каждого человека по тому, чем он или она занимались при жизни. Если верить прессе, Эрикссон ведь был обычным гангстером. Да, за исключением последних суток, после того как его убили. Трудно поверить, что это тот же человек, о котором пишут газеты.
– Да?
– Как там все обстояло на самом деле, был ли он негодяем в большом масштабе, не знаю, но у меня есть собственное мнение на сей счет. Все, написанное там, неправда, но по одному пункту, каким Эрикссон был, скажем так, в малом масштабе, я могу согласиться, поскольку мы соседствовали много лет.
– И какой он был?
– Исключительно мелкий негодяй, – констатировал сосед Эрикссона и кивнул в подтверждение своих слов.
– А ты не мог бы дать несколько примеров? Несколько конкретных примеров…
– Нет, – сказал сосед и решительно покачал головой. – Как раз по данному пункту, боюсь, мне придется разочаровать тебя. Пусть другие занимаются слухами. Просто прими мои слова на веру.
После вторничной встречи Петер Ниеми вошел в кабинет Бек-стрёма, кивнул в направлении стула перед его письменным столом и спросил, может ли он сесть.
– Конечно, – сказал Бекстрём и тоже кивнул.
«Если дать такому финику мизинец, он попробует оттяпать всю руку», – подумал он.
– Я полностью согласен с тобой, Бекстрём, – сказал Ниеми. – Никаких следов брызг крови, а при мысли о ранах на его голове они должны были разлетаться на несколько метров. Единственное объяснение состоит в том, что он был мертв уже несколько часов на тот момент, когда наш преступник разобрался с ним во второй раз. Свернувшаяся кровь не дает никаких брызг, как известно. О данном факте я вообще собираюсь просветить наших дорогих коллег как можно быстрей, пошлю им короткое письмо по электронной почте.
– Именно поэтому ты звонил дяденьке доктору сегодня утром? – спросил Бекстрём и улыбнулся.
«Даже такой финик, как Ниеми, имеет право на второй шанс», – подумал он.
– Отчасти, – ответил Ниеми, – и там между нами полное согласие, у эскулапа и у меня, если тебя это интересует.
– А еще почему?
– Из-за кровяного пятна, в котором он лежал, он же лежал лицом вниз, а значит, имело место обильное кровотечение через нос и рот. И это беспокоило меня, поскольку, выходит, он получил сильный удар прямо спереди, пока еще был жив. И простое объяснение состоит ведь в том, что от него он и умер.
– Вот как, – сказал Бекстрём. – У меня такое же мнение. И в чем проблема? С точки зрения судебной медицины, я имею в виду?
– Его раны возникли и до и после смерти. Переломы и трещины явно накладываются друг на друга, и, в общем, ему понадобилось время, чтобы подробнее выяснить, в каком случае возникли какие повреждения.
– Чертовы академики, – сказал Бекстрём. – Неужели трудно понять, что парень умер, поскольку его кто-то треснул по башке. А все эти детали, кого они волнуют.
– У каждого свой взгляд на такие вещи, – ответил Ниеми. – Если ты спросишь меня, наверное, также именно поэтому он не видит причин менять свое предварительное заключение. Что Эрикссон умер в результате многочисленных ударов по голове и по шее.
– Приятно слышать. И что мне теперь, кланяться ему за это, – буркнул Бекстрём.
После обеда во вторник суд удовлетворил просьбу прокурора о проведении обыска в офисе фирмы «Эрикссон и партнеры» на Карлавеген в Стокгольме. Сами адвокаты после короткого совещания решили не подавать аппеляцию.
– Так мы, наконец, все-таки сможем когда-то избавиться от вас, – заявил адвокат Даниэльссон, разговаривая с Лизой Ламм по телефону, тем самым подытожив то, как он сам и его коллеги смотрели на это дело.
В четыре часа пополудни два детектива и эксперт начали методично исследовать служебный кабинет жертвы убийства в присутствии представителя адвокатской фирмы. Все в соответствии с ходатайством прокурора и решением суда.
В компьютере Эрикссона, в его шкафу, ящиках и на книжных полках полиция нашла несколько сотен тысяч страниц документов, которые в девяноста случаях из ста имели то общее, что все они, как, например, материалы собственных предварительных расследований полиции, приговоры и другие судебные решения без проблем можно было получить самыми разными путями. И уж точно для этого не требовалось проводить обыск в офисе покойного. Если же говорить об общей обстановке в кабинете и о том, что она говорила о личности его владельца, здесь все было просто и ясно. Он принадлежал привыкшему трудиться не покладая рук адвокату по уголовным делам, который посвящал все свое время в нем исключительно работе.
И помимо этого, по большому счету, ничего. Если судить по ежедневнику, все его дни главным образом проходили в визитах в полицию, где он присутствовал на допросах своих клиентов, посещений следственного изолятора и просиживании штанов в суде. Чем он, похоже, и зарабатывал себе на жизнь. Отдельные обеды и ужины фигурировали, конечно, там тоже, но, во-первых, их было не особенно много, а, во-вторых, в записях о них обычно не указывалось, где они имели место и кто в таком случае составлял ему компанию.
Проведением обыска руководил инспектор Блад, который среди своих коллег слыл ужасным педантом, и на этот раз он тоже, похоже, полностью остался верным себе. И уже около восьми вечера позвонил Наде Хёгберг и доложил предварительные результаты.
– Почти исключительно рабочие бумаги, – сообщил Блад.
– Ага, да, – ответила Надя. Ничего другого она собственно и не ожидала. – Его компьютер? – спросила она. – Вы проверили, никто другой не залезал в него после того, как он ушел с работы в пятницу?
– Проверили, – сказал Блад. – Можешь быть совершенно спокойна. Из него ничего не изъяли, ничего в него не добавили и ничего в нем не изменили. Возможно, по той простой причине, что они узнали о случившемся, только когда мы появились у них в офисе и опечатали его комнату. Если говорить о вещах приватного характера, то таких мы нашли всего три. Во-первых, ежедневник. Во-вторых, папку, где он, похоже, собирал все послания, где отправители угрожали ему или выражали свое неодобрение. У меня создалось впечатление, что он уделял этому делу большое внимание.
– Там были угрозы смертью? – спросила Надя.
Это не было удивительным при мысли о доме, где он жил. Обо всей сигнализации, камерах и датчиках движения, которые оказались совершенно бесполезными, когда настал решающий момент, поскольку он сам отключил их, целиком и полностью доверяя тому, кто пришел его убить.
– Одиннадцать штук, если я правильно посчитал, где отправители обещают отправить его на тот свет самыми разными способами. Одновременно ничего особенно сенсационного тоже. Главным образом, из тех, где клеят марки вверх ногами и заканчивают каждое предложение одним и несколькими восклицательными знаками.
– А третье? – спросила Надя. – Что это?
– У него, похоже, имелось персональное задание помимо всех уголовных дел, – предположил Блад. – Различные бумаги, которые он собирал в отдельную папку. Не слишком много, где-то сотня страниц. Частично довольно странного содержания, поэтому их я тоже решил взять с собой.
– Хорошо, – сказала Надя. – Звони, если найдешь что-нибудь стоящее, не бойся разбудить меня. Что-то еще?
– Печать на его комнате, – ответил Блад. – Даниэльссон достает меня постоянно, и, помимо всего прочего, по этой причине у меня возникает огромное желание оставить все как есть еще на денек, и наша прокурорша, судя по всему, разделяет мое мнение.
– Этого еще не хватало, – сказала Надя с ощущением, явно уходившим корнями в те времена, когда она жила в Советском Союзе. – Передай ему привет от меня и объясни, что все может серьезно затянуться, если он не будет вести себя нормально и делать, как мы ему говорим.
Росита Андерссон-Трюгг после обеда в первую очередь связалась с коллегами из группы по защите животных, чтобы получить от них фотографии известных живодеров, которые пока попали в обычные полицейские регистры. И эта задача оказалась не такой простой, какой она могла представляться.