А потом Ролле с опасностью для собственной жизни попытался обезоружить Эрикссона, и тот, когда они боролись за его оружие, случайно произвел еще один выстрел прямо в потолок, прежде чем Ролле наконец удалось обезоружить его. И Ролле в связи с этим нанес так называемый расслабляющий удар открытой рукой, попав Эрикссону по носу и по щеке, прежде чем вырвал у него револьвер. Относительно того, что Ролле потом, когда все уже закончилось, якобы свернул Эрикссону нос, он также не верил. По данным судмедэксперта, ничто не указывало на чрезмерное насилие подобного типа.
– Я понимаю, куда ты клонишь, – сказал Ролле, кивнул и, судя по его виду, глубоко задумался.
– Легко ведь перепутать детали, – объяснил Бекстрём.
– Если подумать, мне кажется, все было точно так, как ты говоришь, – сказал Столхаммар, чье настроение явно изменилось в лучшую сторону, и он поднял свой бокал. – Когда я подумал сейчас, у меня не вызывает сомнения, что именно так все и происходило. Выпьем, Бекстрём.
– Выпьем Ролле, – сказал Бекстрём.
«Наконец», – подумал он.
К кофе и коньяку Бекстрём и Ролле Столхаммар добрались до конца этой печальной истории. Кроме того, они разобрались с несколькими практическими деталями. Что, собственно, произошло после того, как Ролле обезоружил Эрикссона и они удалились?
Не особенно много, по словам Ролле. Сначала он помог Марио спуститься по лестницам и покинуть дом. Оставил его сидеть на крыльце. Марио чувствовал себя не лучшим образом. Ныл, что пуля просвистела прямого у него над головой. К сожалению, он одновременно обмочился и наложил в штаны, когда это случилось. Сам Ролле вернулся наверх и прихватил с собой две картонные коробки с картинами, за которыми они и приходили.
– Эрикссон выглядел вполне живым и здоровым, если тебя это интересует. У него из носа шла кровь, и я одолжил ему мой платок, чтобы он смог вытереться, а когда спросил, все ли нормально, он только заорал на меня. Послал к черту.
– И как ты поступил?
– Ушел, – ответил Ролле. – А что мне оставалось делать? Спускаясь по лестнице, вспомнил о револьвере этого идиота, оставшемся у меня в кармане куртки. Поэтому, дойдя до прихожей, выбросил его в вазу с цветами, стоявшую там. Возвращаться к Эрикссону у меня и мысли не возникло, как ты наверняка понимаешь.
– И что дальше?
Сначала он помог Марио добраться до машины. Усадил его на заднее сиденье, и только затем погрузил коробки с картинами в багажник. Они уехали оттуда. Домой к Марио. Он помог ему подняться в квартиру и отнес туда же их добычу. Убедился, что Марио почувствовал себя лучше. Затем оставил его и отправился к себе домой пешком.
– Сколько было времени, когда вы уехали от виллы Эрикссона?
– Почти ровно половина десятого, – сказал Ролле. – Если тебе интересно, откуда я это знаю, просто собирался посмотреть программу о старых чемпионах мира по боксу из той поры, когда сам боксировал, а она начиналась в одиннадцать. Когда произошли кое-какие события, скажем так, я захотел проверить, не пропущу ли ее. Поэтому взглянул на часы, когда мы убирались от Эрикссона.
– Во сколько ты добрался домой?
– В половине одиннадцатого. А потом просидел перед телевизором, пока не пришло время идти на боковую.
– Мы ничего не забыли, по-твоему? – спросил Бекстрём.
– Пожалуй, не помешало бы еще немного коньяка, прежде чем поедем к вам и заполним все бумаги.
– Я предлагаю разобраться с этим делом завтра, – предложил Бекстрём. – Я подумал, пусть Утка позаботится о допросе и всем таком. А потом, по-моему, прокурор, пожалуй, пожелает обменяться с тобой парой слов. Я хочу, чтобы ты поговорил с Марио. Объясни ему, что нам надо побеседовать с ним. Вы ведь лучшие друзья, поэтому, мне кажется, здесь не возникнет проблем.
– Никаких проблем, ни малейших, – заверил его Ролле, с трудом скрыв свое удивление.
– Меня интересует еще одно дело, – продолжал Бекстрём.
– Давай, Бекстрём.
– Я и понятия не имел, что Марио интересуется искусством, – закинул удочку комиссар.
– Я тоже, – согласился Ролле. – Марио ведь приличный человек, вполне нормальный. Он любит поесть и выпить, и баб тоже, и все другое. Бокс, лошадей, футбол, хоккей. Сейчас, когда ты говоришь это… Искусство? Ни один нормальный человек не занимается подобным дерьмом. Только старухи и педики.
– Но у него ведь явно имелась целая коллекция русского искусства, – настаивал Бекстрём. – Откуда он ее получил?
– Возможно, купил, – предположил Ролле и пожал плечами. – Марио ведь торгует всем между небом и землей, если хочешь знать. Проще всего тебе поинтересоваться у него самого.
– У меня создалось впечатление, что с ним не так легко разговаривать. Согласно всевозможным медицинским справкам, которые я сам и многие другие коллеги видели, он вроде как страдает болезнью Альцгеймера.
– Можно представить себе. – Ролле Столхаммар ухмыльнулся. – Если ты спросишь меня, все гораздо проще. Марио разговаривает только с теми, с кем хочет говорить, и говорит лишь о том, о чем хочет. Проблема не в том, что у Марио не все в порядке с головой. Он хитрее всех других, вместе взятых, в нашей стране. Но это ведь не его проблема, а всех остальных. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Вот как, – сказал Бекстрём. – И какой он тогда? Как человек?
– Я и Марио знакомы с тех пор, когда были совсем маленькими, – ответил Ролле Столхаммар и отмерил несколько дециметров между большим и указательным пальцами правой руки. Марио – друг своих друзей и враг своих врагов. Поскольку мы с ним лучшие кореша чуть ли не с пеленок, я никогда не имел проблем по данному пункту.
– А его враги?
– Давай я скажу так, – продолжил Ролле Столхаммар. – Если есть человек на земле, с кем тебе лучше не ссориться, так это Марио Гримальди. А на то, что он случайно обмочился, когда Эрикссон попытался причесать его пулей с помощью своего револьвера, тебе не стоит обращать внимания. Подобное может случиться с лучшими. Вполне естественно, со стариком вроде Марио. Это даже однажды случилось со мной.
– Случилось с тобой?
– Сорок лет назад. Я и еще один коллега должны были забрать пациента психушки, сбежавшего из Лонгбру. Женщину, и она направилась прямиком к своей тетке, а та позвонила и попросила нас забрать ее. Маленькая худая девчонка, самое большее двадцати лет, а выглядела еще моложе, ничего не говорила, стояла просто и смотрела на меня большими голубыми глазами. В такой ситуации теряешь бдительность. Потом, когда я поднимаю удостоверение и собираюсь объяснить, кто я, она направляет финку прямо мне в живот. Еще на пару сантиметров вправо, и она перерезала бы мне аорту.
– И тогда ты обделался?
– Да, – подтвердит Ролле Столхаммар. – Хотя, сделал я это, когда она полоснула меня или позднее, лежа в «скорой», не помню.
– Выпьем, – предложил Бекстрём.
«А что еще говорят в таком случае?» – подумал он.
После одного и другого заключительного коньяка Бекстрём заказал такси и позаботился о том, чтобы его гость добрался домой в полном порядке. Ролле Столхаммар даже заключил его в свои медвежьи объятия, прежде чем они расстались. Кроме того, дал ему подсказку относительно его продолжавшихся изысканий.
– Я тут подумал об одном деле, – сказал Ролле.
– Я слушаю.
– Мне кажется, спрашивать Марио о его интересе к искусству не самая удачная идея. Просто он не любитель отвечать на вопросы.
– И что ты предлагаешь?
– По-моему, тебе стоит поболтать с Клушей.
– Клушей?
– Да, Клушей, ты знаешь. Большая любовь Марио. Ты же встречался с ней. Когда делал доклад в строительной фирме. Несколько недель назад. Высокая привлекательная дамочка. Дьявольски приятная, пусть и красивая женщина. Она ведь вроде бы какая-то графиня на самом деле.
– Да, сейчас припоминаю, – наморщил лоб Бекстрём.
«У нее еще бриллианты размером с лесной орех», – подумал он.
– Ты должен найти ее номер, – сказал Ролле. – Поболтай с Клушей. Она имеет власть над Марио. Он ест с ее рук. Влюблен как мальчишка.
Крестный отец, который влюблен как мальчишка, графиня, которая кормит с рук старого макаронника… Эта страна уже на пути в ад, подумал Бекстрём, когда ехал в такси домой.
Оказавшись дома, Бекстрём сначала разобрался с практической стороной дела. Позвонил Аннике Карлссон и рассказал все, что ей требовалось знать, а потом дал инструкции на завтра. Чтобы они как следует допросили Ролле Столхаммара и Марио Гримальди. Естественно, не забыли взять у них пробы ДНК, проверили навигатор интересующего их «мерседеса», поговорили с судмедэкспертом и Ниеми относительно соответствия рассказов обоих результатам экспертиз. Позаботились, чтобы Лиза Ламм не слишком упиралась, а закрыла дело как можно быстрее.
– Печальная история, если подумать о случившемся с нашим свидетелем, – сказала Анника Карлссон.
– Я услышал тебя, – проворчал Бекстрём. – И что мы можем сделать на сей счет?
– Ничего, – ответила Анника Карлссон. – Как мы поступим с завтрашней встречей?
– Отмени ее. С тортом они могут подождать, пока не заполнят все бумаги. Передай им привет от меня.
– А чем ты сам думаешь заняться?
– Буду в отгуле, – сказал Бекстрём.
«Кроме того, у меня есть дела поважнее», – подумал он.
Бекстрём потратил вечер и половину ночи на мрачные размышления. Предположил, что, как ни прискорбно, именно Марио Гримальди владел всеми произведениями искусства. Или еще хуже. Он и его родня владели ими постоянно в результате того, что один или несколько мафиози старшего поколения семейства Гримальди вломились домой к принцу Вильгельму и Марии Павловне в их напоминающую дворец виллу в Юрсгодене и забрали с собой все, что смогли унести.
«Слишком много макаронников в этой истории», – подумал Бекстрём, наливая себе еще грога.
Сам он возлагал надежды на его величество короля Швеции или, по крайней мере, на кого-то из всех других принцев и принцесс из его окружения. Даже бодибилдер из Окельбу стал бы даром Божьим по сравнению с Марио Гримальди, пусть сам он слишком поздно попал бы в круг владельцев, чтобы как-то повлиять на цену в позитивном направлении.