Пятый раз Жанну вызвал де Бретель, который от запугивания снова перешёл к увещеваниям и уверениям в помощи, если она всё честно расскажет. Немного поразмыслив, графиня решила уступить. Да, она в курсе про ожерелье, но просто помогла кардиналу, который украл его, а потом передал ей для продажи часть камней. Де Бретель, мило улыбаясь, предложил ей для облегчения собственной участи вернуть бриллианты, но Жанна уже изменила показания. Нет, господин не понял, она ошиблась. Всё было не так или не совсем так. Во всём виноват Калиостро. Своим колдовством он принудил её и несчастную Леге участвовать в сомнительной афере. Отправляясь на свидание с кардиналом, обе женщины находились словно под гипнозом и не соображали, что делали. Де Бретель резонно поинтересовался, зачем Олива жила в одном из имений Калиостро, а Жанна часто навещала мага. Неужели всё это следствия проклятого гипноза? Если граф такой всемогущий, почему не добьётся своего освобождения магическим способом? Выслушав Бретеля, графиня отметила про себя, что это резонное замечание, и снова изменила показания. Да, гипноз имел место, но у неё возникло желание подшутить над своим любовником Роганом, и, когда Калиостро принудил её помогать, она не отказалась. Да, сейчас она не оговорилась, с кардиналом они действительно были любовниками. Пусть Рене-Луи честно признается в этом и расскажет, как потом они вместе смеялись над этой шуткой.
— Да, господин де Бретель, это была самая настоящая шутка! — сказала де Ла Мотт и захохотала хриплым смехом, от которого следователю стало не по себе. Его несчастная голова раскалывалась от бреда госпожи де Ла Мотт. Казалось, он сходит с ума. Не в силах больше продолжать, де Бретель приказал отправить заключённую в каземат, но через полчаса Жанна сама попросилась на допрос.
— Ладно, господин Бретель, я вам кое-что скажу. — Она встала, подошла к нему и прижалась к его плечу. От неожиданности бедный хранитель печати отпрянул, оттолкнул женщину, и она чуть не упала на грязные плиты, но не разгневалась, как он ожидал, а рассмеялась, и снова дрожь прошла по всему телу мужчины.
— С этим делом связана одна государственная тайна, которую я могу раскрыть только первому министру! Вы не сопроводите меня к нему?
Дикий блеск голубых глаз вызвал в Бретеле страх.
«Да она помешалась! — подумал он. — Бедняга сошла с ума. Нужно позвать тюремного врача».
Он соображал, как лучше себя с ней вести. Наверное, делать вид, что верит каждому её слову, и снова сопроводить в каземат. Если графиня сошла с ума, нужно немедленно доложить об этом королю. Пока в голове Бретеля шла усиленная работа мысли, Жанна начала стаскивать с себя платье, демонстрируя белое полное плечо с блестящей кожей.
— Я давно заметила, что нравлюсь вам, господин Бретель, — сказала она и призывно улыбнулась. — Отошлите прочь караульного, он нам только мешает. Останемся вдвоём и насладимся друг другом.
Женщина сильно сжала его в объятиях, и золотое пенсне свалилось на каменные плиты. Хранитель королевской печати попытался освободиться, но это ему плохо удавалось. Сознавая, что их могут увидеть и подумать бог весть что, де Бретель собрал все силы, оторвал жадные руки узницы от своего сухонького тела, усадил её на стул и истошно закричал:
— Караульный!
На его счастье, здоровый детина явился очень быстро.
— Графине плохо! — сообщил де Бретель, стараясь не смотреть на белизну оголённого плеча. — Проводи её в камеру и вызови врача.
Детина как пушинку поднял на руки Жанну, разыгравшую обморок. Бретель с ужасом смотрел им вслед.
Это сцена породила в нём страх. Он не знал, что графиня не помешалась, она мыслила так же здраво, как любой министр королевства, а её помешательство было не что иное, как искусная игра. Впрочем, эта игра принесла плоды, и Жанна добилась своего. Следователи стали с ней более доброжелательны, терпели все её капризы. На допросах графиня почти не разговаривала. Она билась в рыданиях, падала в обморок, кусала караульных, опасавшихся сопровождать её. Когда о поведении пленницы сообщили Калиостро, немилосердно топившему бывшую подельницу, он только улыбнулся.
— О, в ней погибла великая актриса!
Де Бретель, услышав его заявление, решил сделать им очную ставку. Кто знает, вдруг магия графа подействует на Жанну и она тут же выздоровеет? Однако графиня осталась верной себе. Увидев Алессандро, она что есть силы запустила в него довольно тяжёлым медным канделябром, стоявшим на столе. То ли магия, то ли хорошая реакция помогли Алессандро избежать неприятного столкновения. Он очень удачно увернулся, канделябр ударился о стену, оставив на ней след, а графиня заорала от боли: горевшая свеча полетела ей в глаз.
Маг и чародей поморщился.
— Не верьте этой истеричке, — сказал он, смахнув с костюма копоть. — Пусть в её отношении будет вынесено справедливое решение.
В ответ графиня разразилась площадной бранью. Её поспешили отвести обратно в каземат.
Глава 19
Устав от бесплодных допросов, вымотавших его и прибавивших немало седых волос, де Бретель доложил королю, что преступница продолжает всё отрицать, симулирует невменяемость и отказывается сотрудничать. Немного поразмыслив, Людовик XVI назначил заседание суда на ближайшее время. На суде Жанна, изрядно исхудавшая, измученная, с посеревшей от недостатка воздуха кожей, потускневшими чёрными волосами, в которых после всех испытаний засеребрилась прядь, и красными от бессонницы веками, продолжала всё отрицать, пытаясь играть на чувствах судей и вызвать жалость к себе. Услышав приговор, женщина упала без чувств. Судьи не почувствовали никакого сострадания к преступнице, почти не слушали выступление адвоката, кишевшее противоречиями, и приговорили её к избиению кнутом, клеймению и пожизненному заключению в тюрьме.
Калиостро, Николь-Оливу и кардинала освободили. Им нечего было вменить. Да, расследование показало, что де Роган плохо думал о королеве, считая её способной назначить свидание в таких местах, как тёмные уголки версальского парка, и приобрести драгоценность мошенническим путём. Но усмотреть в этом состав преступления не получилось. Каждый человек может думать что угодно о ком угодно, не так ли? Против великого мага тоже не нашлось никаких улик. На суде он, упиваясь собой, стал красочно рассказывать, как побывал в Египте, как возлежал с Клеопатрой. В общем, наплёл много, но не по существу. Впрочем, это ему уже не повредило. Судьи определили виновную и невиновных.
Монсеньор и маг покинули зал суда с видом триумфаторов. Когда они вышли на улицу, народ, усмотревший в их действиях противоречия королевской власти, к которой давно не питал уважения, дикими криками радости приветствовал новоявленных героев. Бесчисленная толпа чуть ли не на руках донесла их до Бастилии, откуда они забрали свои вещи, и проводила по домам. Расчувствовавшийся граф, оказавшись в своём отеле, выходил на балкон через каждые пять минут. Он бросал народу мелкие монеты и кланялся, подобно уличному артисту, прижимая руку к сердцу. За его аферу должна была отвечать графиня де Ла Мотт, дама, ловко его обдурившая, и он чувствовал и радость, и досаду одновременно. Всё же бриллианты уплыли из его рук, будто маленький косяк ставриды.
Итак, все были свободны и счастливы, кроме бедняги графини. Униженная, оскорблённая, с растоптанной душой, она ожидала исполнения приговора.
Позорная процедура должна была состояться на площади в центре Парижа, и Жанна с горечью подумала, что теперь о ней действительно узнает весь город. Поглазеть на яркое зрелище наверняка соберутся все знатные особы, в том числе августейшая чета. Но её не могут просто так высечь и заклеймить! Её! Родственницу Валуа, знакомую кардинала и королевы! Это просто не должно случиться! Однако приказ короля звучал устрашающе — всё, кроме смерти. Может быть, лучше смерть, чем позор?
Узнав от Бретеля время своего официального падения, графиня принялась писать прошения о помиловании, но ни Мария-Антуанетта, ни Людовик XVI на них не реагировали. Жанна присмирела, уже не закатывала истерики, всё время лежала на грязной постели, уставившись в потолок, и умоляла небеса, чтобы этот день никогда не наступил. Пусть ему помешают самые страшные события! Пусть тюрьма сгорит! Пусть сгорит вместе с ней, если так угодно высшим силам! Пусть случится Апокалипсис и весь Париж провалится в тартарары! Но высшие силы не внимали просьбам несчастной, страшный день приближался и наконец наступил.
Двадцать первое июня выдалось очень жарким. Графиня с самого утра находилась словно во сне. Она не сопротивлялась, когда на неё надели грубую льняную одежду белого цвета, когда, взяв под руки, помогли взойти на помост, где палач в чёрной маске, из-под которой поблёскивали стальные глаза с золотистыми крапинками, раскаливал клеймо на огне. Глашатай зачитал королевский указ, согласно которому графиня де Ла Мотт приговаривалась к клеймению. Бордовое пламя напомнило женщине детство. Ребёнком она любила смотреть на огонь в камине. Если у них появлялись деньги, отец разжигал его, и Жанна, греясь, заворожённо наблюдала за язычками пламени.
Но этот огонь казался зловещим, словно вырывался из ямы Ада, улюлюканье толпы, окружившей помост, походило на пляски чертей, и Жанна подумала о Дьяволе. «Сейчас меня высекут и заклеймят, — пронеслось у неё в голове. — Но я не буду молиться. Бог отвернулся от меня. Что ж, да будет так. Я обращаюсь к Дьяволу. Именно его сила помогла мне завести знакомство с королевой и кардиналом и украсть ожерелье у них из-под носа. Значит, Дьявол поможет и сейчас. Пусть получает взамен мою душу. Пусть, пусть, пусть. Ты слышишь? — прошептала она, глядя на небо. — Если слышишь, дай знак. Поверь, вдвоём мы составим с тобой прекрасную пару!»
Стоило графине произнести эти страшные слова — и на безоблачном небе показалась серая тучка. На мгновение она сверкнула молнией, которую, может быть, никто, кроме неё, не заметил. «Ты услышал меня, о Вельзевул!» — сказала женщина уже громче и вдруг захохотала. Толпа с изумлением взирала на грешницу, которая с минуты на минуту должна была испытать муки ада, но никто из них не подозревал, что эта грешница была к ним готова и даже жаждала их.