– Нет, – мотнул головой Жора, – давно к тебе не заходил. Это кто?
– Как кто? Гусыня, – удивленно посмотрел на меня Григорыч и продолжил: – купил ее на Новый год, хотел зажарить в духовке. Привез домой, а внучка давай умолять, мол дед, не убивай, жалко птичку. Словом, не смог свернуть гусю шею, махнул рукой, думаю, пусть живет. А потом оказалось, что это не гусь, а гусыня. Так вот она по сей день у меня живет во дворе. Ты знаешь, лучшей охраны не придумаешь. Если где-то малейший шорох, первой начинает крякать Манюня и только потом подключается собака. Видимо, не зря существует легенда, будто гуси спасли Рим. Что ни говори, а они умные птицы. Ты знаешь, как Манюня мою собаку приручила? Расскажу, не поверишь. Ротвейлер мой, Малыш, днем на цепи сидит. Так вот гусыня каждый раз подходила к нему на такое расстояние, что вроде и вот она, а ухватить пес ее не может, иными словами – дразнила кобеля. Малыш цепь натягивает до предела, а все равно не достать. И такой фокус гусыня проделывала на протяжении долгого времени. Приходила, лложилась нос к носу с кобелем и смотрела на него, будто гипнотизировала. Малыш первое время рвался, видимо, хотелось ему шейку Манюне перехватить одним щелчком. Потом смотрю, пес с каждым разом все спокойней и спокойней стал реагировать на птицу. Уже не дергается, перестал цепь натягивать. А в один прекрасный день сижу на кухне, пью чай и поглядываю в окно. Вдруг вижу, Малыш срывается с цепи. Первая мысль – Манюня, думаю, ну вот и все, пришел твой конец, птичка. Не знаю, как он умудрился выдернуть крепление, в общем бежит он с этой цепью по двору, как кентервильское приведение прямо на гусыню. Да не тут-то было. Пока я выбежал на улицу, смотрю, а пес подбежал к гусыне, они обнюхались, как старые приятели и пошли по двору парой. Я чуть не рухнул от удивления. И по сей день так и ходят вместе. Каждый раз смотрю на них и вспоминаю выражение: «мы с Тамарой – ходим парой». Так что вы тут с котом не гоните бочку на гусей, нормальные они птицы, – громко рассмеялся сосед.
Может быть они и не плохие животные, но теперь я все же буду держаться от них подальше. А то точно домой вернусь безшерстным котом.
Глава 16
А недавно я познакомился с творческими муками. Нет, вы не подумайте, что они меня посетили. С ними я еще ни разу не сталкивался, меня в основном одолевают философские мысли, да порой так, что спать не дают. Однажды возвращался посреди ночи со свидания с Матильдой, не успел еще подойти к дому, как услышал громкий голос Жоры, доносящийся из открытого окна. Когда до моего уха долетели заковыристые слова, произнесенные разгневанным тоном, понял, хозяин ругается. Думаю, кто же его так разозлил. Обычно он всегда спокойный, как удав. За все время, что живу у него, ни разу не видел его сердитым. А тут прямо слышу, как он негодует. Крадучись пробрался в дом, ожидая увидеть незваных гостей. Но в доме, кроме Жоры, никого не оказалось. Хозяин сидел на стуле перед мольбертом, уронив голову на грудь. На холсте заметил наброски рисунка женщины. Я тихонько подошел, потерся об ногу. Заметив меня, Жора поднял голову, уставившись на полотно и обращаясь ко мне, спросил:
– Тайсон, вот скажи, только честно, тебе нравится то, что изображено на этом подобие портрета?
Я молча посмотрел на рисунок, пытаясь определиться, нравится мне или нет.
– Вот и я говорю – дерьмо, – резко произнес мужчина.
Странный человек, я еще ничего не ответил, а он уже за меня сделал вывод. Понятно, что портрет не окончен. Если честно, пока еще ничего не понятно. Поэтому давать ему оценку считаю неуместным.
– Разве это голова, – Жора вскинул в воздух руку с кистью, зажатой в пальцах, – это же какой-то арбуз. Как можно было так изобразить голову женщины?
Голова, как голова. Ничего особенного я в ней не заметил.
– Руки из задницы растут, – продолжил ругаться хозяин, – тебе не то что рисовать, тебе даже сидеть рядом с мольбертом нельзя.
Не пойму, чего он так злиться? Сам же нарисовал, а теперь недоволен.
– К черту все, – Жора подскочил со стула и начал судорожно малевать по рисунку красками, приговаривая, – дерьмо, полное дерьмо. Бездарный художнишко. Тебе только в электричках шаржи писать, а ты за серьезную работу взялся.
Мужчина так разошелся, махал кисточкой, как шашкой, при этом продолжая сыпать ругательствами. Я невольно втянул голову в плечи, боясь попасть под горячую руку. Когда женщина на полотне спряталась под толстым слоем краски, Жора схватил со стола нож и принялся полосовать холст, разрезая его на тонкие ленточки, постоянно приговаривая и обзывая себя никчемной личностью и никудышным художником.
От увиденного я потерял дар мяукать. Впервые видел мужчину в таком гневе.
– За что мне это наказание? – Жора поднял руки вверх и посмотрел в потолок.
Что-то я не понял, к кому он обращается? О каком наказании идет речь? Он, словно, услышав мои мысли продолжил:
– Ну почему я не родился нормальным человеком. Ходил бы на работу, как все люди, сидел бы в офисе, протирал штаны и получал зарплату. Жил бы себе просто и легко. И эти идиотские муки творчества были бы мне не ведомы. Посмотри, как спокойно живут люди, которые ничего не создают, не сочиняют, не рисуют, не строят. Их мозг не разрывается от идей. Они просто живут в свое удовольствие. А я? Ты посмотри, как я живу. Семью потерял, остался один, как бобыль. Мне же всегда наймется, надо что-то писать. У меня руки чешутся, когда я долго не беру кисть в руки. Я постоянно думаю, мне иногда кажется, мой мозг когда-нибудь не выдержит и взорвется. Даже во сне я пишу эти долбанные картины. Тебе не кажется, что я похож на психа? – хозяин вдруг резко повернул голову в мою сторону и вопросительно посмотрел на меня.
– Мяу, – ответил я, имея ввиду, что не замечал за ним каких либо отклонений.
– Вот и я говорю – похож, – ухмыльнулся Жора.
Нет, вы посмотрите на него. Ну что ты будешь делать? Он слышит то, что хочет слышать.
– Не могу так больше. Устал я, – мужчина обессиленно рухнул на стул, – так можно сойти с ума.
Я запрыгнул ему на руки и потерся о грудь, исполняя симфонию под названием «Кошачья ласкательная».
– Тайсон, ты меня успокаиваешь? – хозяин погладил меня по голове.
Как же мне его поддержать, чтобы он взял себя в руки. Я побежал за шкаф, туда где стояли полотна и стал тереться о них, давая ему понять, что они замечательные и что он совершенно не бездарный художник.
– То есть ты хочешь сказать, тебе нравятся мои картины? – легкая улыбка коснулась уголка губ Жоры.
Говорил же, хозяин мой догадливый и умный мужик. Именно, именно это я хочу сказать. Нельзя опускать рук и лап. Вот увидишь, ты непременно станешь известным и знаменитым. И люди будут покупать твои картины.
– Мяу, – ответил я, продолжая нарезать круги вокруг холстов.
– Понимаешь, когда пишешь с натуры, это одно, – тяжело вздохнув, произнес мужчина, – вот например, как с портретами Евгения. Его женщины позируют, а я рисую.
А когда хочешь осуществить идею, которая поселилась в голове и не дает жить, тут все по-другому. Самое сложное, передать характер вымышленного образа на холсте. В голове есть представление о нем, а на полотне не всегда выходит то, что задумал. Вот тогда и наступают такие моменты, как сегодня, когда хочется разнести все в пух и прах. Понимаю, это выглядит как сумасшествие. Но ты не бойся, так бывает не всегда. Иногда случается, что с первого мазка все идет, как по маслу. А порой приходиться помучиться. Я не один такой. Этим страдают все творческие люди. И писатели, и ученые, и художники, и композиторы, мы все больны. Все страдаем от творческих мук. Я же тебе рассказывал про своего друга писателя. Так вот он говорит: « для меня творческие муки – это когда хочется писать, а нет возможности, потому что у жизни на меня свои планы. А я живу со своим героями, сплю с ними, ем, разговариваю, переживаю за них, а когда появилась идея и не получается сразу записать ее, пока она свежа, я просто схожу с ума от этого. А потом, когда роман окончен и приходит время расстаться с героями, моя душа разрывается на части от тоски, потому что уже тяжело жить без них. Мне говорят, надо уметь прощаться, но это сложно сделать, когда на протяжении долгого времени они были моими самыми близкими людьми», – Жора посмотрел на меня и продолжил, – а для меня творческие муки – это не когда пытаюсь высосать идею из пальца. Она у меня есть и сидит в голове, а когда не удается передать на холсте, то, что задумал. Нарисую, а потом смотрю и понимаю, что мне не нравится то, и тогда я прихожу в бешенство. Сегодня пересплю со своими мыслями, еще все хорошенько обдумаю и начну всё сызнова.
Жора тяжело поднялся со стула, собрал с пола все что осталось от несостоявшейся картины, сложил в мусорный пакет и вынес на террасу. Я следовал за ним по пятам, как… тень отца Гамлета. Помните, так однажды про меня сказала Алла? Затем открыл холодильник, посмотрел в него, как в зеркало и произнес:
– Что-то жрать захотелось невыносимо. Ты как, куснешь?
Естественно…Разве я когда-нибудь отказывался от такого предложения.
– Мяу, – говорю в подтверждение своих мыслей.
– Я знаю, ты всегда меня поддержишь, – хозяин достал пищевой контейнер и, открыв его, произнес, – здесь как раз осталось два куска курицы, – улыбнулся Жора и положил в мою миску один из них.
Себе выложил на тарелку другой, достал большой красный помидор, разрезал его на дольки, обильно посолил и присел рядом со мной на стул.
– Давай, приятель, налетай, – предложил Жора и добавил, – ешь, а потом спать.
Завтра предстоит сложный день.
Когда мы улеглись в кровать, Жора, несмотря на позднее время, как обычно взял в руки книгу и принялся шелестеть страницами. А я растянулся и, закрыв глаза, переваривал услышанную исповедь хозяина.
Никогда не думал, что писать картины такая сложная работа. Мне казалось, малюй да малюй себе на здоровье. Но, оказывается, нужно не только нарисовать, передать характер. Во как! Честно сказать, из того, что Жора мне рассказал, я половину не понял.