Я медленно отвела глаза от окна и взглянула на Рик, она тоже смотрела на меня, не зная, что сказать.
– Меня зовут Одри, – наконец, мне в голову пришли хоть какие-то слова. Я протянула ей руку. – Рада познакомиться.
Рик медлила, она задержала взгляд своих прозрачно-голубых глаз на моей перчатке с открытыми пальцами и на татуировках, покрывающих запястье кружевной вязью. Засмотревшись, свою руку она мне так и не протянула.
– Мама?..
Дверь в комнату открылась, и из нее показалась круглая детская голова. Когда ребенок повернулся к нам, меня словно пронзило: его лицо было в точности как у Эдвина и Томаса! Я видела перед собой их копию, только много младше.
Мальчик подбежал к Рик, а когда заметил меня, раскрыл рот. Ему было около четырех лет.
– А ты кто? – спросил он, с любопытством разглядывая мою одежду, состоящую из самых разных деталей, собранных по всем четырем частям света.
– Меня зовут Одри, – сказала я, подавив в себе странные противоречивые чувства. Слишком много всего, слишком много… Но, боги, это же его сын! Это сын Томаса, просто не верится! – Я твоя тетя. А тебя как зовут?
– Одри? – воскликнул он, широко распахнув голубые как у матери глаза. Я обрадовалась этому возгласу, подумав, что родители рассказывали ему о нас с Эдвином, и улыбнулась, готовая склониться к ребенку для знакомства. – Одри Кровавая Роза, ведьма, убившая старого короля и принцессу?!
Я округлила глаза и застыла, наклонившись наполовину.
– Простите его! – выпалила Рик и поспешила спрятать сына за собой. Она смотрела на меня с таким страхом, будто ждала, что я кинусь на него. – Томас запретил служанкам рассказывать ему эти выдумки, но Нилс слишком любит страшные истории и вечно их донимает…
Я не стала говорить ей, что все в порядке, это было неправдой.
Ведьма, убившая короля и принцессу?.. Вот кто я здесь?
Вспомнились взгляды, которые бросали на меня слуги на нашем пути во дворец. Рик смотрела на меня так, что я не сомневалась: она этим страшным сказкам верила даже больше, чем служанки, которые их рассказывали.
От слов ребенка на меня нахлынули воспоминания и что-то, тщательно оберегавшее мой разум, снова треснуло. В груди стремительно разливалось нехорошее тепло, к пальцам прилил жар, и я поняла, что могу не справиться.
Я подняла на Рик беспомощный взгляд, молча умоляя ее уйти, и она, почуяв неладное, поспешила убраться из моей комнаты вместе с сыном. Дверь за ними с грохотом захлопнулась.
Глава 2. Колодец
С того дня, как я впервые потеряла контроль, это случалось со мной постоянно – намного чаще, чем с другими колдунами. То и дело это происходило в моменты страха, а таких в путешествиях по дальним землям было немало. Разрушенная однажды стена не желала восстанавливаться, и мое счастье, что Эдвин всегда был рядом, чтобы успокоить меня или, если не выходило, остановить. Так было до сих пор.
После слов Нилса меня словно окутало легкой оранжевой вуалью, и из нее было не выпутаться, как ни дергайся. Пламя из памяти звало меня к себе, оно велело выйти из комнаты, отыскать и сжечь врагов, сжечь всех тех, кто заставлял меня бояться, кто ранил меня даже одним своим взглядом… но это были неверные, дурные мысли, и я снова и снова твердила это, заставляя себя оставаться в комнате.
Я пересчитывала камни в стенах и на полу, считала вдохи и выдохи, а когда пламя подступало к самой коже, я обращала его в свет, так что комнату то и дело озаряли слепящие вспышки.
Сжигаемая не только рвущейся наружу силой, но и собственным ужасом перед тем, что могу натворить, если не справлюсь с собой, я тратила вдвое больше усилий на то, чтобы оставаться в сознании.
Весь день я провела в комнате, мечась из угла в угол, как в лихорадке. Нэна попробовала зайти ко мне, но, стоило двери приоткрыться, очередная слепящая вспышка заставила служанку испуганно отпрянуть.
– Дай мне время, Нэна! – проговорила я, хотя за дверью, скорее всего, никого уже не было. – Я выйду позже.
Борьба вышла не из легких, и к вечеру мышцы ныли, как после дня в седле, а с кожи не сходил холодный пот. После заката дымка перед глазами, наконец, стала таять, и я с облегчением поняла, что победила. Мне хватило воли на этот раз, но следующий может произойти в любой момент, пока я остаюсь во дворце, где каждый камень хранит дурное воспоминание.
Ночью, когда все уснули, я собрала вещи, которые без труда могла нести, и тихо как мышь выбралась из своей комнаты. Я намеревалась вернуться домой, пока сама не спалила дворец, который меня оставили защищать.
Самая короткая дорога к выходу вела через галерею, и я решила пройти там, даже не задумавшись о том, какие могут быть последствия у этого выбора.
Стоило мне выйти туда, прошлое, от которого я бежала, взглянуло мне прямо в глаза. Томас не стал убирать со стен портреты моих предков, все они, начиная с самого первого, оставались на месте. Я снова увидела своего деда, словно живого, отца… у его портрета я задержалась дольше, с грустью вспоминая, каким хорошим человеком он был, и как сильно я любила его.
Он смотрел на меня со стены с прежней улыбкой, любящей и всепрощающей, и от этого к глазам подступали слезы.
Разве мог он представить, что я решусь оборвать династию и передам власть чужакам?.. Я знала, что, если бы даже он стал свидетелем моего решения, он бы простил меня, хотя вряд ли пережил бы такое. От этого я чувствовала себя еще более виноватой, неважно, могла я поступить иначе или нет.
Я утерла навернувшиеся слезы и отвела взгляд в сторону, однако сразу за портретом отца с удивлением обнаружила и свой. При мне его тут не было, эту картину написали за месяц до моего совершеннолетия, здесь ее вешать не собирались, но Томас, видимо, распорядился иначе.
Застыв на месте, я рассматривала девушку, которую когда-то часто видела в зеркале. «Одри, Подлунная Роза» гласила подпись, и ей это шло: рыжие с красным отливом волосы, глубокий цвет темно-розового платья, она пылала изнутри, ее руки крепко сжимали скипетр. Та Одри еще только готовилась стать королевой и изменить мир, не зная, что всего через месяц рассыплется под собственными силами, как раздавленная чашка.
Я смотрела на нее, завидуя ее силе и решимости, и едва верила, что была склеена Эдвином и годами странствий из осколков этого изысканного сосуда. Теперь я была серой мышкой, сбежавшей в поле, и даже колдовство мне давалось сложнее, чем ей, несмотря на все полученные знания.
Из гордости королевства – в бродяжку без фамилии.
В путешествиях мне было чем занять голову, нас с Эдвином окружали люди, большая часть которых выросла на улицах, и там мое прошлое было даже чем-то похвальным, мол, сама отказалась от богатства ради свободы, да кому вообще нужны эти золотые ночные горшки…
Но здесь, в замке, все ощущалось по-другому, тут мне некого было обманывать, и под взглядами своих предков я особенно остро почувствовала свою никчемность. Стыд, который я испытала еще перед Нэной, теперь вырос десятикратно, и я поспешила скрыться от глаз девушки с портрета.
Однако после него висел еще один, и я снова остановилась. Он отличался от всех остальных так сильно, что это резало глаз. С предыдущих смотрели рыжие мужчины, в большинстве своем полноватые, одетые в военную форму или традиционные темно-зеленые костюмы, – все они были чем-то неуловимо похожи друг на друга. Неизменна была корона. На этом же портрете я видела темноволосого хорошо сложенного мужчину в белой одежде, сшитой на основе охотничьего костюма. Его лицо с прямыми чертами и недлинной, но густой черной бородой сильно отличалось от округлых лиц прежних королей, его взгляд был ясен и тверд, он источал непоколебимое благородство и вместе с тем внушал чувство защищенности. Одной рукой он держал за плечо Рик, ее я сразу узнала. Невероятно красивая и тонкая, ее прозрачные глаза смотрели с портрета с тем же выражением, что и у ее мужа. Они были единым целым.
Я наклонила голову, рассматривая картину.
Мне всегда казалось, я знаю Томаса лучше кого-либо другого, но с портрета на меня смотрел человек, который был мне знаком лишь внешне.
Нилсу около четырех лет, наверное, Томас женился, когда мы с Эдвином еще были здесь, в королевстве. Мы жили в нескольких часах пути отсюда, но он не пригласил нас на свою свадьбу и не позвал на день рождения своего сына. Все эти годы мы наивно полагали, что Томас правит королевством в одиночку, даже подшучивали над ним из-за этого, а у него, оказывается, уже были жена и ребенок…
Я могла понять, что остановило Томаса от того, чтобы обратиться к Эдвину за помощью в наступившей войне, но это… Чего он опасался, скрывая от нас свою семью?
Ответ пришел сам собой и довольно быстро.
Я с грустью подумала о том, что ни я, ни Эдвин не принесли в его жизнь ничего хорошего. Первый разрушил его дом и его судьбу, а я… я отвергла его чувства и оставила в пропахшем гарью дворце разбираться с тем, что натворила. По отношению к нам Томас всегда вел себя преданно и самоотверженно, и потому мы никогда не задумывались о том, что в нас он не видит ни своей опоры, ни даже своей семьи. Возможно, он даже боялся, что я наврежу его жене, увидев ее в своей диадеме, или, чего доброго, Эдвин обратит его сына оленем. Это звучало так глупо, но, если вдуматься, так ли безосновательны были эти опасения со стороны Томаса? Мы с Эдвином оба показали, на что способны.
Я тяжело вздохнула, встречая суровый взгляд молодого короля с портрета.
Значит, вот, что ты думал о нас все это время?
К страху за то, что во дворце я могу не справиться и повторить прежние ошибки, прибавилось еще одно чувство, что я больше недостойна находиться в этих стенах. Я сама отдала Томасу все свое наследие и трусливо сбежала на поиски приключений, я даже не знала о том, что моя страна ведет войну – даже не пыталась узнать об этом.
Небо! Всего три года назад Контуара перед нами раскланивалась, а теперь война, уже целых два года! Не было сомнений, что Бейзил здесь действовал не по своей воле: просто в этот раз контуарцы решили положить на наших землях не своих солдат. Я точно знала, что всего этого не было бы, останься я на месте, которое завещал мне отец. Вот только девушка,