Колдуны вокруг меня зашептались, их ряды дрогнули, но волнение утихло, как только один из них подошел к телу и объявил, что их товарищ еще жив.
Бледнолицый не обращал внимания на суматоху, он не сводил с меня жадного взгляда. Заметив это, я замерла, чувствуя себя олененком под прицелом охотника.
Его болезненно красные глаза горели, как у похотливого юнца, а рот расплылся от предвкушения: увиденное насквозь проняло его истлевшую душу. Встретив его взгляд, я, наконец, поняла, что означало это представление.
Они и не думали убивать меня – более того, моя жизнь в гораздо большей безопасности, чем чья-либо в этом зале. Старейшина, скорее, бросит против меня еще пару-тройку своих людей, просто чтобы посмотреть, как легко я вытряхну из них жизнь, чем позволит кому-то причинить мне вред – по крайней мере, пока я не научу его этим фокусам.
Так началась моя жизнь в клане.
Его глава называл себя Салтр, это имя казалось слишком зловещим, чтобы быть настоящим. Я узнала, что он создал клан Хранителей Жизни и десятилетиями совершенствовал свою технику, обучая ей немногих последователей, вместе они пили силы из других колдунов ради обретения могущества, но все, на что они его тратили, это поддержание клана и собственного бессмертия.
Повелитель жизни и смерти, как ни странно, заинтересовался фокусом с магией воды, и со временем я поняла, почему. Нарушить любую стабильную систему с помощью магии было непросто: или ты подстраиваешься под природные процессы, или ломаешь их ценой своих жизненных сил. Убить человека заклинанием – не каждый маг был способен на это, и дело не в морали, а в колоссальных усилиях, которые нужны для разрушения столь сложной системы. Если ты, конечно, не прибегаешь к физическому воздействию. Эдвин мог валяться без движения неделю, просто развеяв проклятие, ломавшее человеческую природу, при этом и я, и он могли останавливать вышедшие из берегов реки и гасить лесные пожары, чувствуя после этого не больше усталости, чем от денька на грядках у лесного домика.
Салтр и его клан обращали чужие жизни в свою силу и обратно с легкостью ребенка, играющего с водой и парой ведерок, но ни один из них не мог умертвить за мгновения, как Тью. Их пугало и завораживало то, с какой легкостью простое колебание стихии способно развеять по ветру пылающую бесценной энергией жизнь.
Салтр предложил мне быть их гостьей и потратить немного времени на то, чтобы обучить его странной иноземной магии. Он не запрещал мне уходить и не заставлял меня остаться, однако я не обманывалась этой вежливостью: стоило мне возразить хоть единожды, и меня ждала участь оказавшихся внизу. Я знала свое место и была послушной пленницей.
Мы занимались примерно по часу в день, – едва ли в пещерах можно было уследить за временем. Я придерживалась тактики, которую в свое время использовал Эдвин, чтобы проводить со мной побольше времени. Я начинала с простейшего, разбавляя полученные от Тью знания рассказами десятков других магов воды, и каждый раз оставляла урок незавершенным, чтобы спустя время Салтр звал меня снова. Тогда я заканчивала объяснять старый трюк и переходила к новому, который так же не успевала закончить.
На мое счастье, Салтр уставал очень быстро, и я точно могла рассчитать время, на которое его хватит. Вскоре я стала подозревать, что он может быть вдвое, а то и втрое старше, чем казался внешне, и силы, поддерживающие в нем жизнь, давно ему не принадлежали. Вот почему он так быстро выматывался.
Выходить и спускаться к ямам с пленниками мне не позволяли, однако по пещерам я могла перемещаться, как и когда захочется. Мне выделили комнату убитого мной мага, кормили, дали одежду, в которой было не так холодно. Не только Салтр заинтересовался моими умениями, остальные колдуны тоже хотели научиться, но им, в отличие от старейшины, я могла отказать, а им приходилось принимать мои отказы. Если бы я рассказала старику, что его приближенные хотят научиться убивать одним жестом, это вызвало бы у него никому не нужные подозрения. В связи с этим я заняла в клане неоднозначное, почти забавное положение любимой обезьянки главаря.
Я была пленницей, нелепой ведьмой, играющейся со стихиями, в кругу вечно живущих вампиров. Они следили за каждым моим шагом из тени, но избегали преграждать мне дорогу. Их неиссякаемое высокомерие причудливым образом переплеталось с заискивающими улыбками, а немая угроза с пугливой доброжелательностью. Никому из них не хотелось проверить мои таланты на себе, к тому же меня запрещалось трогать, пока я развлекаю Салтра. Но соверши я хоть один промах, и они разорвали бы меня без единого сожаления. Негласное перемирие, ненадежное, как водная гладь, но и я, и колдуны делали все, чтобы не нарушать его.
Я избегала их попыток сблизиться, а тем, кто пытался давить на меня, давала отпор, но только от одного из колдунов отделаться так и не смогла.
Его звали Сирил, бледный взъерошенный парень, чей облик, в отличие от остальных, еще хранил черты живого человека. Его кожа была не такой бледной, а глаза лучились мягкой зеленью южных болот. Единственный цвет, который выделялся на фоне невыносимой серости пещер.
Он часто подкарауливал меня на пути к пещере, отведенной под столовую, или когда я бывала у подземного ручья. Возникая из ниоткуда, он усаживался рядом и делал вид, что хочет поддержать меня, помочь освоиться в клане или вроде того. Он болтал со мной и неловко шутил, словно мы были парой приятелей, встретившихся на прогулке. Его нелепые попытки вытянуть из меня секреты Тью ничем не отличались от хитростей остальных, но другие в конце концов отступали, а он и не думал. Он с таким упорством искал моего общества… в конце концов я увидела в нем возможность для будущего побега и решила принять его внимание.
– Ну что за нелепость! – Сирил смеялся, наблюдая, что я вытворяю с водой. По моему желанию струи отделялись от потока ручья, и носились по поверхности тройкой лошадей или обращались в дельфинов.
Я делала вид, что развлекаюсь, хотя на самом деле ходила к подземному ручью, чтобы слушать воду. Сливаясь мыслями с потоком, я вместе с ним преодолевала подземные озера и разбивалась на ручьи, исследовала даже самую худенькую струйку, отделявшуюся от основного русла, в надежде однажды почувствовать теплый свет солнца. Я не могла унестись отсюда следом за ручьем иначе, чем в мыслях, но вода должна была показать мне верное направление. Чем дальше мне удавалось забраться, тем ближе я становилась к тому, чтобы найти выход из пещер.
– Одри, это детские шалости, – говорил мой самопровозглашенный друг в черном балахоне. Он сидел рядом и болтал ногами, нелепо раскачиваясь всем телом. – С твоим талантом тратить время на стихии просто глупо! Настоящая магия намного интереснее и сложнее… Ты просто не захочешь возвращаться к такой ерунде, когда почувствуешь этот мир по-настоящему!
– Когда-то я тоже так считала, – проговорила я, вспоминая, как умоляла Эдвина научить меня чему-то серьезнее фокусов с переплетающейся в воздухе водичкой. Позже мне выпал шанс сполна ощутить металлический вкус «настоящей» магии, и больше она меня не прельщала. – Магия, о которой ты говоришь, несложная и неинтересная. Она беспощадна и жестока, и забирает волю, давая взамен лишь ложное чувство собственного превосходства над жизнью. Стихии – твои союзники, вы живете в одном мире и питаетесь силами одной природы, а то, о чем говоришь ты… это насильно привнесенное в мироздание чудо. Оно противоестественно.
Я сама удивилась собственному красноречию, давно я не слышала в своем голосе столько силы и уверенности. Сирилу, кажется, понравилась моя вдохновенная тирада. Он глядел на меня, склонив голову к плечу, как любопытный звереныш, его глаза восторженно поблескивали в свете магических огней.
– Я готов согласиться со всем, что ты скажешь таким голосом, – проговорил он, озорно улыбаясь. – И все же огоньков и пузырьков слишком мало, чтобы жить в мире сильных, Одри. Ты многое знаешь, я восхищаюсь твоим талантом, но, смею допустить, что у тебя просто не было достойного учителя…
Он взял мою руку, и это было так неправильно, что меня пробрала дрожь. Однако отдергивать ладонь я не стала: чем крепче будет вера Сирила в мою заинтересованность, тем легче мне будет воспользоваться им, чтобы сбежать отсюда и увести остальных.
Он положил свою ладонь поверх моей, и я чувствовала, как холодна его кожа, но стоило ему поднять руку чуть выше – и между нашим пальцами показалось фиолетовое пламя. Оно двигалось спокойно и плавно, словно языки костра, но намного медленнее. Блики на их гребнях оставались едва различимы, но их танец завораживал.
– Ну что в этом противоестественного? – спросил он, улыбаясь. Его пальцы дрогнули, и я почувствовала, как его силы переходят ко мне, затем отправила их обратно, подтолкнув едва заметным импульсом воли. Вышло так легко, почти непринужденно… я с удивлением попробовала перетянуть фиолетовый туман к себе, и обнаружила, что ощущаю его ничуть не хуже, чем привычные стихии, и могу управлять этими силами с той же легкостью, пусть они мне и не принадлежат.
Эта игра продолжалась недолго, Сирил забрал импульс между нашими ладонями и бережно поместил его на голубой мох, покрывающий стены пещеры густым ковром. Когда я пришла к ручью в следующий раз, на том месте мох вырос намного больше и образовал рисунок в виде сердца.
Наши встречи продолжались. После того как я прикоснулась к силам, с которыми не смогла справиться, я боялась даже чувствовать их, и Эдвин был не в состоянии помочь мне преодолеть эту стену, потому что и сам видел за ней угрозу. Сирил же обращался с опаснейшими потоками, как с игрушкой, восторгался своими умениями, как ребенок отцовским мечом, уговаривал меня проворачивать такое, на что я бы никогда не пошла раньше… Но теперь от того, как быстро я освоюсь, зависела моя жизнь и свобода, жизнь и свобода людей, которых я оставила в нижних пещерах.
Я училась чувствовать силы, наполняющие тело Сирила, так же как природу. Он становился моим материалом, моей каплей воды или свечкой, отдавал в мои руки биение своего сердца, свое дыхание, и я орудовала ими, чтобы учиться.