— Если хочешь что-то узнать обо мне, ты можешь просто спросить, — говорит Зейд, слегка приглушая музыку. На правой руке у него резиновые браслеты, и я замечаю, что названия групп, перечисленных в списке участников тура, совпадают. Интересно. Жаль, что я не очень слежу за популярной музыкой. Вместо этого я как тот чудак в углу, слушающий малоизвестные пьесы Карлоса Сальседо.
— Мой папа слушает некоторые песни твоего отца, — начинаю я, — но лично я провожу большую часть своего времени, слушая классическую музыку. Честно говоря — и не пойми меня неправильно — я понятия не имею, кто ты такой, кроме какого-то придурка, который ходит в мою школу.
— Какой-то придурок, да? — спрашивает Зейд, но, похоже, ему немного приятно это чувство. — Я четвёртое поколение в моей семье, у которого есть хит номер один. Мой личный капитал больше, чем семейный капитал некоторых из этих других засранцев. Я играю на четырёх разных инструментах, а мой менеджер трахается с заместителем директора.
Я моргаю, глядя на него, а затем приподнимаю бровь.
— Это мало, что говорит мне о тебе как о личности. Я имею в виду, есть ли у тебя какие-нибудь увлечения, кроме музыки и издевательств? — Зейд ухмыляется мне, его зелёные глаза сверкают, но он не отрывает своего внимания от дороги. Это тоже хорошо, потому что теперь, когда мы выехали за ворота академии, он разгоняется почти до ста миль в час (прим. — 161 км).
— Мне нравятся быстрые машины, красивые девушки и порочные чернила. Что ещё здесь нужно знать?
— Ты когда-нибудь садился и просто погружался в хорошую книгу? Ты чрезмерно эмоциональный или подавляешь свои чувства? Чего ты больше всего боишься и чему больше всего радуешься? — теперь Зейд действительно смотрит на меня, широко раскрыв глаза и приподняв брови. Он смотрит на меня так, словно я какое-то инопланетное существо.
— Что, чёрт возьми, с тобой не так? — спрашивает он, качая головой и поворачиваясь обратно к дороге. — Ты реально чертовски странная, ты же знаешь это? Большинство девушек либо попытались бы отсосать мне, либо проклинали бы меня прямо сейчас. Ты позволяешь нам издеваться над тобой, но ты едва сопротивляешься, ровно настолько, чтобы остаться на ногах. И всё же, ты могла бы уже трахнуть нас всех троих, если бы захотела. Так почему ты этого не сделала?
«Я могла бы переспать с ними?» — думаю я, а потом, хоть единственный человек, с которым я сейчас говорю — это я сама, добавляю: — Не то чтобы меня это волновало, потому что я определённо этого не хочу. Определённо нет. Ни за что».
— Тебе серьёзно нужно про это спрашивать? — я прислоняюсь спиной к двери и оглядываю Зейда. — Потому что, может быть, я не хочу заниматься сексом с парнями, которые обращаются со мной как с дерьмом. Тебя это как-то удивляет?
— Честно говоря, да, отчасти так оно и есть. Раньше ни одна девушка не говорила мне «нет», особенно когда я открыто предлагал себя. Большинство девушек из Бёрберри пускают слюни и вешаются на меня.
— Ну это их прерогатива, — говорю я, выдыхая и закрывая глаза. — Каждый ищет что-то своё.
— Что же ты ищешь, Работяжка? Романтику? Привязанность? Любовь?
— Хорошее образование, многообещающая карьера и возможность играть на арфе перед аудиторией. Вот и всё. — Я снова открываю глаза, но Зейд, похоже, не слушает. Вместо того, чтобы ответить мне, он просто делает музыку громче и подпевает тексту, идеально гармонируя со своим собственным голосом. Судя по всему, он не пользуется автотюном.
Купаюсь в лучах славы своих последователей, купаюсь в крови своих врагов, тону в волнах собственной лжи. Вот что это значит, вот как это ощущается, вот каково это — быть мной.
Я слушаю, как Зейд поёт свои собственные тексты, и мне интересно, правда ли что-нибудь из них.
Если это так, то мне его действительно жаль.
За деньги нельзя купить всё.
Должно быть, я устала, потому что в конце концов засыпаю по дороге и просыпаюсь в пустой машине. Зейда нигде не видно, и я остаюсь в недоумении, куда, чёрт возьми, я должна идти. Здание передо мной совершенно очевидно заброшено, окна и двери заколочены досками, дорожки заросли кустарником.
Стук в окно пугает меня, и я вскрикиваю, оборачиваясь, чтобы увидеть Зака, ожидающего меня с нахмуренными бровями. Я открываю дверь, и он помогает мне выйти, его рука прохладная и сухая касается моей.
— Мне стало интересно, где ты была, когда Кайзер пришёл на вечеринку без тебя. — Зак проводит пальцами по своим шоколадным волосам и вздыхает. — Я всё ещё не понимаю, почему ты тусуешься с этими парнями.
— Знаешь, меня также предупреждали держаться от тебя подальше, — говорю я ему и наблюдаю, как темнеют его глаза. — И ты предостерегаешь меня держаться от них подальше. Честно говоря, я склонна держаться от всех вас подальше.
— Зачем ты пришла сюда, Марни? Ты не член клуба и никогда им не будешь. — Мой рот сжимается, а ноздри раздуваются. Если мне придётся выслушивать, как Зак отчитывает меня за то, что я бедная, то сегодня вечером я сорвусь из-за этого дерьма.
— Тристан сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться, — отвечаю я, прикусывая нижнюю губу и глядя на многоуровневое казино. Название на вывеске трудно прочесть, но я почти уверена, что когда-то это было заведение коренных американцев. Это объяснило бы удалённое местоположение. Я думаю, что здесь, возможно, была одна из резерваций (прим. — территория, отведённая для поселения (в прошлом насильственного) остатков коренного населения). Мою кожу покалывает, и я чувствую себя неуважительно из-за того, что вообще стою здесь. Очевидно, что казино закрыто. Может быть, они предпочли бы, чтобы надоедливые белые люди не рыскали по всей их земле?
— Что он тебе предложил? — спрашивает Зак, засовывая руки в карманы своей куртки своей студенческой команды. Она голубая с золотом, и я полагаю, что это, должно быть, цвета Подготовительной Академии Ковентри. Академия Бёрберри — это всё о красном и чёрном, хотя спортсмены определённо не правят нашей школой: это делают деньги.
— Месяц, когда никто не беспокоил бы меня по поводу моего статуса стипендиата — или чего-либо ещё, если уж на то пошло. — Я бросаю на него взгляд, но он, как всегда, непроницаем. — Он хочет сыграть со мной в покер. Ты же знаешь, что я могу надрать ему задницу. — Едва Заметное подобие улыбки касается губ Зака, прежде чем снова исчезнуть.
— Просто будь осторожна с этими парнями. Они Идолы не просто так. Они требуют жертвоприношений. — Он начинает спускаться по тропинке, не потрудившись объяснить этот загадочный маленький кусочек информации. Вздохнув, я иду следом, обходя дом сзади, где развешаны белые гирлянды, расставлены бочонки и люди уже танцуют. Сзади тоже выстроилась стайка великолепных спортивных автомобилей, на капотах которых развалились девушки или целуются с парнями внутри.
Зак ведёт меня через заднюю дверь мимо прилавков с тёмными экранами, за которыми посетители обычно выпивали и играли в игровые автоматы. Некоторые аппараты, подключённые к сети, ярко светятся, и хриплый смех наполняет комнату, когда студенты дёргают за ручки и наблюдают, как загораются экраны.
— Полагаю, на самом деле они не выдают денег? — Зак качает головой в ответ на мой вопрос.
— Любые сделанные ставки являются частными. Машина просто делает всё это рандомным. — Он показывает мне на помещение, огороженное наполовину стеной. Похоже, раньше здесь был ресторан или что-то в этом роде. Растения, обрамляющие его и свисающие с потолка, все искусственные, поэтому он выглядит странно современным, даже среди странного городского упадка остального помещения.
Тристан, Крид и Зейд сидят за столом с тремя девушками, все они топлесс.
Я морщу нос, когда девушки хихикают и притворяются, что не знают, что делать со своими картами. Либо так, либо они действительно понятия не имеют, как играть в покер.
— Покер на раздевание, — объясняет мне Зейд, ослепительно улыбаясь. — Тебе следует поучаствовать с нами, Работяжка.
— Нет, спасибо. — Я скрещиваю руки на груди. — Если бы я сыграла с вами в покер на раздевание, я бы выиграла, а потом была бы вынужден пялиться на вас троих голыми. Извини, мне это неинтересно.
— Ты стала слишком храброй, — протягивает Крид, выглядя так, словно он наполовину засыпает от скуки. Даже три девушки с обнажённой грудью не привлекли его внимания. Нет, единственный раз, когда я видела его живым — это когда он уничтожал того парня с Вышки. — Мы были слишком ленивы, показывая тебе твоё место, не так ли? — Тристан и Зейд бросают на него пару загадочных взглядов, на которые он не утруждает себя ответом. — Вы трое, вставайте. Мы здесь закончили.
Все девушки таращатся друг на друга, хватают свои рубашки и бросают на меня мрачные взгляды, как будто это я виновата, что игра окончена.
— Полагаю, ты сможешь развлечь их всех четверых, — начинает она, тыча большим пальцем в сторону Тристана, Зейда, Крида и Зака, — в одиночку. Неудивительно, что тебя называют Работяжкой. — Рыжеволосая отталкивает меня с дороги бедром, и я стискиваю зубы. По правде говоря, мне её жаль. Должно быть, это ужасно — всё время быть такой злой.
— Присаживайся, Черити, чтобы я мог размазать твою задницу по полу. — Тристан тасует карты, а затем раздаёт новую комбинацию, делая паузу, когда смотрит на Зака. — Какого хрена тебе нужно? Я не помню, чтобы приглашал тебя.
Они так долго смотрят друг на друга, что Крид на самом деле закатывает глаза, и на его скучающем, величественном лице появляются первые признаки жизни. Длинными, элегантными пальцами он откидывает со лба прядь своих белокурых волос. Жаль, что Миранды здесь нет, но поскольку она в поездке, спонсируемой академией, телефоны запрещены. Я даже не могу написать ей.
— Позволь ему сыграть, Тристан. Кого он волнует? Я не боюсь этого засранца.
— Не возражаешь, если я тоже заскочу? — спрашивает Эндрю, подходя со стороны игровых автоматов. На нём форма академии, а его каштановые волосы гладкие и блестящие. Он улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. Тристан, с другой стороны, совершенно застывает, и его глаза превращаются в серебристые щёлочки.