Третий человек, похожий на труп, смотрит на него с грустью.
Коромысло возносило пассажиров высоко в темнеющее небо и сдергивало вниз, к земле, клетки описывали в пространстве круги. Наш клиент стенал, приближаясь к нам, и стенал, удаляясь, его узилище вертелось пропеллером. Собрат по заключению орал от удовольствия и страха, а вращение ускорялось. Металлическое основание зловеще содрогалось, ритмические вибрации грозили развалить устройство на части.
Батраки взирали невозмутимо. Оператор увеличил скорость.
Вибрации усилились, сотрясавшаяся опора осатанело долбилась в фундамент. Клетки вертелись, как перекати-поле. Коромысло вращалось, как мельничные лопасти.
Она отдала ему фотоснимок их детей. «Помнишь?»
— Шеф позволил себе нынче днем изъять пару важных болтов, — пояснил Смерть. — Уже недолго осталось.
— Не уверен, что смогу на это смотреть, — сказал я ему.
— Тогда отвернитесь.
Но я смотрел.
В одной клетке распахнулась дверца. Она билась о коромысло, лязгала о замок, вновь распахивалась. Толпа хором охнула; бородач, наш клиент, закричал. Ближайший к аттракциону помощник дико замахал руками и завопил оператору; но оператор включился слишком неспешно — его ум потрясла неисправность вверенного ему аппарата. Разладившиеся рефлексы в конце концов поднесли его руки к рычагу управления, дернули его на нейтраль и отключили подачу тока.
Коромысло, сбрасывая скорость, зажужжало, но вскрытая клетка продолжила вяло вращаться, выбившись из ритма. При первом обороте дверца врезалась в опору и начала срываться с петель, а сама клетка закачалась. И вот дверца отвалилась совсем и с грохотом и лязгом рухнула под плетеную металлическую опору. При втором повороте вращение клетки замедлилось, наш клиент поник головой, тело его удерживали теперь распускавшиеся ремни у талии и щиколоток. Он вяло цеплялся за внутренние ручки, а клетку беспорядочно болтало так и сяк. На третьем обороте поясная привязь лопнула, и клиент выпал из клетки, вися из бреши на одних ножных ремнях. Коромысло, замерев, протащило его через металлические ячейки и порвало на части.
— Нам бы надо побыстрей, — сказал Смерть. — Необходимо забрать его в Агентство. У Шефа для него на воскресенье запланировано нечто грандиозное. — Он открыл медицинскую сумку и извлек два мешка для мусора, один выдал мне. — Армированные. Тройной прочности.
Время превратилось в студень. В мертвом застывшем воздухе стоял гул тысячи голосов. Люди-манекены бездеятельно пялились, пойманные на полуслове, полусмехе, полувзгляде.
— Что мне с ним делать?
— Собирать куски. Как можно больше.
Смерть протолкался через очередь и скользнул за ограждение, повторяя фразу:
— Пропустите. Врач. Пропустите. — Никто не воспротивился ни ему, ни ходячему мертвецу в его тени, и мы добрались до коромысла в считаные секунды. Разбитая клетка бородача вяло болталась у основания; вторая застряла в апогее, дверь — перпендикулярно земле, ее насельник таращился пустыми глазами на тошнотворную сцену внизу и орал. Один из помощников отвернулся от происшедшего, в омерзении закрыв лицо руками; второй присел на корточки и глазел на изуродованное тело. Пальцы оператора все еще держались за рычаг.
— Сюда. Скорее.
В дальнем углу металлической сетки лицом вниз на асфальте лежала отсеченная голова бородача. Я подобрал ее, повернул лицом к себе: один тусклый глаз, размозженная челюсть, ушей нет, череп проломлен, кожа и борода красны и мокры от крови. Лицо, видевшее высадку людей на Луну. Я положил голову в пакет, затем на миг опустился на колени, онемелый и ослабевший, поглядел на тупые лица толпы. Смерть двигался перед ними, словно богомол-великан, наклоняясь подобрать то палец, то ухо, то клок волос.
Я вернулся к работе. У погрузочной платформы, показывая пальцем на помощника, не способного на нее смотреть, лежала рука, что гладила когда-то беременный живот. В плетении металлической опоры я заметил его сердце, разбитое в последний раз. На бетоне нашелся второй глаз, теперь не способный видеть его единственного ребенка. Я собрал все плотские, костистые и окровавленные куски и части, какие смог найти, и бережно сложил их в пакет.
И меня вырвало.
Горло и желудок мне жгло яростью тошноты. Рот и нос заполнились кислым вкусом и резкой вонью рвоты, плескавшей из меня, будто насосом. Я забыл, какова она по цвету и ощущениям, до чего неуправляем сам процесс, до чего он сокрушителен и унизителен. Когда все закончилось, меня словно выскоблили изнутри. Желания жить не осталось.
Я все еще сидел скрючившись, когда Смерть опустился рядом на колени, положил ладонь мне на руку и объявил, что нам пора. Я поднял взгляд. Его мешок полнился оторванными и истерзанными конечностями, но он держал его за плечом, словно воздушный шарик.
— Пары частей недостает, — сказал он, — но это все, что нам по силам. Шефу придется довольствоваться.
Я кивнул, утер рот и медленно вскинул свой мешок.
— Куда идем?
Он показал на спиральную горку.
Я сосредоточился на согбенной спине Смерти, замаранной красными пятнами, и пошел за ним сквозь толпу: мимо «Комнаты страха», ряда палаток с призами, ветрового органа и закусочных баров, «Вальсера», большого чертова колеса, «Ротор-диско». У спиральной горки Смерть свернул вправо, обогнул памятник жертвам войны и вошел через двойные кованые ворота на кладбище святого Эгидия. Не останавливался, пока не оказался на полпути к церкви, после чего взял левее, мимо купы деревьев и к маленькой лужайке.
Сбросил пакет, раскрыл медицинскую сумку и извлек ее содержимое, кивая себе:
— Скотч. Строительный степлер. Бечевка. Очень хорошо.
— Это все нам для чего? — спросил я.
— Для сборки, — ответил он.
Я смотрел, как он вытряхивает все из пакетов на траву, раскладывает части тела приблизительно в анатомическом порядке, принимается отрезать куски скотча перочинным ножом.
— Вам ничего делать не обязательно, — сказал он наконец, — но если поможете мне, это, вероятно, поможет вам.
И, как выяснилось, он был прав.
Мы присоединили степлером одинокое ухо к голове. Склеили скотчем голову и торс, торс и руки, руки и кисти, кисти и пальцы. Набили грудь и живот внутренностями, какие смогли найти, кое-как сцепили их бечевкой и степлером, запечатали скотчем. Приделали степлером пенис к паху. Соединили скотчем торс и бедра, бедра и колени, колени и икры с голенями, далее щиколотки, стопы. Когда добрались до пальцев на ногах, наши успехи стали гораздо заметнее. Голова болталась и противоестественно скалилась, зато ноги получились безупречно.
Сборка почти закончилась. Мы заделали степлером раны, обмотали бечевкой все конечности, чтобы получилось устойчивее, и отступили на шаг полюбоваться своей работой.
Я обнаружил всего одну небольшую ошибку.
— Думаю, с правой рукой непорядок, — сказал я.
Смерть крутанул ее так, как должно быть.
— Красота какая, — сказал он, садясь на колени рядом с лоскутным трупом. — А теперь последние штрихи.
Он извлек из сумки еще один сюрприз: шорты с гавайским рисунком, красные парусиновые туфли с белыми шнурками и черную футболку, украшенную надписью «КАЧЕСТВЕННЫЕ ГРОБЫ ПО СНИЖЕННЫМ ЦЕНАМ» и телефонным номером на спине. Я помог ему одеть труп, после чего устало сел. По крайней мере сборка трупа пригасила во мне тошноту.
Но Смерть еще не закончил: он прижал губы к израненному рту трупа и вдохнул. Грудь надулась, как воздушный шар, натянула бечевку и скотч до предела. Смерть вдохнул еще раз, и бородач задышал с ним вместе. Когда Смерть отнял губы, грудь у бородача вздымалась и опадала, как полагается.
— Встаньте.
Труп пренебрег приказом.
— Ну же. Встаньте.
На сей раз он подчинился, неуклюже сел, затем шатко, будто пьяница, встал. Смерть прижал пальцы к лицу покойника и поднял ему веки. Труп вяло взирал на нас, а к прочей окружающей среде никакого интереса не явил. Он не спросил про шум с ярмарки. Не полюбопытствовал, почему он на кладбище. Не узнал своего растерзанного тела. Его смерть оказалась холодной и бесчувственной, словно машина изучила его, проанализировала, что он такое, и полностью его отвергла. Мне стало его жаль, и я ободряюще потрепал его по руке.
— Как мы его доставим? — спросил я. — Он к ходьбе не пригоден.
— Запросто, — ответил Смерть. — Придется лишь предаться одной из двух моих слабостей. — Он разгладил пропитанную кровью одежду, повернулся к трупу и взял его за руку. — Потанцуем?
— Что такое «потанцуем»? — тупо спросил покойник.
ПРАВИЛО 1. Танец исключительно парный. Один партнер желательно Смерть, но достаточно и любого Агента Апокалипсиса. Второй партнер должен представлять собой труп, желательно свежий.
ПРАВИЛО 2. Рекомендуемые танцы включают в себя гальярду, менуэт, вальс и квикстеп. Ча-ча-ча, ламбада и фокстрот воспрещены.
ПРАВИЛО 3. В пределах условий Правила 2, см. выше, паре предписывается воспроизвести произвольную последовательность широко известных танцевальных движений, согласно преобладающему настроению.
ПРАВИЛО 4. Музыка допустима, но не обязательна.
ПРАВИЛО 5. Танец считается завершенным, когда достигнут пункт назначения, когда один из партнеров устанет или же в обстоятельствах непреодолимой силы.
Приняв нашего клиента в объятия, Смерть принялся напевать мелодию, которую я тут же узнал: «Щекой к щеке», версия Билли Холидей[36]. Смерть даже напел несколько слов, удаляясь, пируэт за пируэтом, с поляны и танцуя дальше, по гравийной дорожке, не теряя ритма; так он доскользил до кладбищенских ворот. Двигался он с не виданным прежде изяществом, огибая зевак, словно ступал по воздуху, ни к кому не прикасаясь. Труп не годился ни в какое сравнение — то и дело спотыкался и оттаптывал партнеру пальцы, вскидывал склеенные руки невпопад, а то и просто терял ритм. Но усилий от него никаких не требовалось. Смерть вел танец, все бремя взял на себя.