— Вы мне новое тело нашли? — спросила она.
Я растерялся и промолчал. Голова, не смутившись, продолжила чередой еще более странных реплик, которые я списал на распад мозга.
— Вы не слишком рано меня вынули?
— Не знаю.
— Сколько меня не было?
— Не знаю.
— Тогда что я здесь делаю?
Я глянул на Смерть, ища помощи, но из-за его маски робел и не хотел лишний раз его тормошить. Попытался ответить, как мог.
— Вы мертвы.
— А чего я с вами разговариваю?
— Я тоже мертвый. По крайней мере был. Меня воскресили…
— Ой, да ладно.
— Как угодно, — сказал я.
Смерть повернулся ко мне. Голос его из-под маски звучал гулко и тихо.
— Первый выбор вы совершили.
— Но она такая упрямая!
Он дал по тормозам. Голова без тела скатилась со своей полки и, проскакав по салону, упокоилась в конце концов у меня на коленях. Два трупа на заднем сиденье дернулись вперед и с тошнотворным треском стукнулись черепами о спинки кресел. Третий, сидевший посередине, проскочил в зазор между сиденьями, влепился лицом в ветровое стекло, плюхнулся головой на торпеду и некоторое время не двигался. Во всей этой неразберихе что-то слетело на трассу, отскочило от асфальта и укатилось под чью-то припаркованную машину. И лишь тело, лежавшее на полу, избежало неприятностей и не отказало себе в удовольствии подчеркнуть это неоднократно. Смерть не обратил никакого внимания ни на кого из них. Снял маску и твердо обратился ко мне:
— Ее нужно убедить в вашей искренности. Некоторые трупцы пренебрегают бледностью собственной кожи и хладом крови, не чувствуют пустоты в легких, не видят тусклости своих глаз… Обращайтесь с ней по-доброму, участливо. Спросите, как она себя чувствует, как именно умерла. Говорите с ней на ее языке. Это вопрос почтения. — Он вновь нацепил маску.
Его слова заставили меня осознать, сколько всего я забыл с тех пор, как воскрес. Важнейший вопрос для любого мертвеца — как его прекратили, лишь об этом я и разговаривал со своими соседями по грунту. Как вы? Как вы умерли? Бывайте. Что тут еще скажешь?
Тело, лежавшее между нами, зашевелилось. Потерло череп, огляделось и горестно застонало.
— Надо было пристегиваться, — сказал Смерть.
— Как вы? — спросил я у головы.
— Если не считать поездки в машине на бешеной скорости с психом за рулем и разговора с кем-то, кто утверждает, что он умер, — вполне.
— Как вы умерли?
— Может, это вы мне скажете, как умерли?
Я пожал плечами. Подробности для меня теперь ничего не значили, но помнил я их неплохо.
— При жизни я работал частным сыщиком. Последнее мое дело — женщина, которую я когда-то любил, она попросила меня собрать изобличающие данные о своем супруге. Это долгая история и заканчивается она тем, что я упал с семиэтажного дома. Падение меня не убило, меня убил тот самый супруг. Они с напарником отвезли меня в зоопарк и швырнули в яму с аллигаторами.
— Не повезло.
— Да.
— И маловероятно.
Я не понимал, как возразить.
Смерть показал пальцем на бардачок. Я открыл его. Помимо замши и скребка для льда в нем лежал его личный карманный компьютер и причудливая авторучка. Он затребовал два последних предмета, я передал. Ведя коленями, он чиркнул кончиком авторучки по бляхе, прикрепленной к правому уху головы. Я услышал краткий писк.
— Инфракрасный считыватель штрих-кодов, — пояснил Смерть. — Гляньте на экран.
Он протянул мне компьютер. На экране был Отчет о прекращении. Я видел такие, пока ходил в подмастерьях, но этот оказался подробнее: кроме обычного списка физических показателей и перерабатываемых материалов, касавшихся этой головы, там содержались подробности ее необычной кончины.
— Прочтите вслух, — сказал он.
Я послушался.
— Клиент номер 469312758. Прекращен Мором, при помощи Агента-подмастерья. Следуя процедуре прекращения, клиента сняли с опеки Агентства и поместили в криогенное хранилище. После различных охлаждающих процедур голову запечатали в термоизолирующий пакет и подвесили в перевернутом виде в ванне с жидким азотом… — Я поморщился. — Вряд ли было удобно.
— Не было, — сказала она.
— Через полтора года компания, ответственная за хранение клиента, обанкротилась…
— Я оставила им свою страховку жизни!
— …и вскоре поставки жидкого азота прекратились. За две недели останки 469312758 испортились, были запрошены Агентством и помещены в Хранилище. Местонахождение туловища, рук и ног на данный момент неизвестно.
— Это шутка? — спросила она с надеждой.
Я наклонил монитор компьютера так, чтобы она могла прочесть сама. Глаза забегали, внимательно вчитываясь в каждую строку.
— Я просила их сжечь остальное тело, — призналась она наконец. — Денег мне хватило только на это… Болезнь отняла все. Мне сказали, что, когда я проснусь, будет найдено лечение, и мне дадут новое тело. — Она вздохнула. — Мне снился такой чудесный сон.
Она закрыла глаза. Я мягко погладил ее по волосам, слушая, как тужится двигатель, как жалобно стонут мертвые.
Дождь прекратился. Смерть мчал прочь из города, дразня камеры записи скоростного режима, запечатлевшие его выезд. Мы добрались до громадной развязки, где Смерть выполнил резкий поворот на ручнике, вылетел на второстепенную трассу и запихнул визжавший «метро» на шоссе-двухрядку. Маска придавала ему невозмутимый вид, но из-за его вождения я нервничал — труп на крыше переживал нечто похожее. Во время всех этих бешеных маневров он просунул руку в люк, подергал меня за шапку и попросил сказать Смерти, чтоб сбросил газ.
— Ему, вероятно, будет интересно узнать, что благодаря его испытанию тормозов я некоторое время назад утратил руку — к счастью, ту довольно бестолковую конечность, которую вы столь любезно выдернули. Однако я бы желал сохранить оставшиеся конечности при себе до конца этой поездки.
Смерть ответил еще большим ускорением к холодной зимней луне, лежавшей низко в ночном небе.
Я глянул вниз. Глаза головы были открыты.
— Эй, — сказал я.
Она улыбнулась, но не отозвалась.
— Я подумал, можно ли задать вам вопрос.
— Да.
— Из-за чего имело смысл жить вашу жизнь?
— Я помню только одно. Это сон, который мне снился, пока я была в заморозке. Память о жизни — может, лишь та часть, которую и стоило помнить… Любому нужно одно прекрасное воспоминание, которое можно забрать с собой в другой мир, и все же, боюсь, вам оно ничего не даст.
— Я бы желал послушать, — сказал я.
— Тогда слушайте. — Она говорила медленно, грустно, однако продолжала улыбаться. — Пока жила, я путешествовала. По местам, о которых читала, когда была ребенком. Объездила все континенты, проплыла по всем морям, и я благодарна за эти странствия, и за людей, которых я узнала, и за время, что провела в пути. — Она примолкла. — Надеялась проснуться и продолжить, но, похоже, это путешествие будет последним. Да и все равно. Я и сейчас верю в то, во что верила тогда. Странствие — свобода, и лишь работа сковывает нас.
— Не выношу ездить, — перебил ее однорукий труп. — Я был из книгочеев. Всегда говорил, что все необходимое знание можно добыть у себя в комнате…
Смерть попросил его помолчать.
— Сейчас я помню лишь одну свою поездку — и всего одну ее подробность. Я тогда была гораздо моложе. Задолго до того, как меня удушила болезнь. Путешествовала по Европе и как-то раз поздним вечером приехала в маленький городок на итальянском побережье. Красиво там было: белые здания на террасах, вырезанных в скалах, извилистые улицы, заросшие цветами, и мощеная дорожка, что привела меня к галечному пляжу. Погода стояла жаркая, я устала. Нашла тихое место, где легла и слушала, как волны бьются о берег; полуприкрыв глаза, смотрела, как закатное солнце выложило золотую тропу ко мне через море. Мне казалось, я могла бы убежать по этой тропе к горизонту. Разделась и поплыла. Уплыла так далеко, что испугалась. Подо мной — зияющая чернота, и я ощутила, какая я крошечная и одинокая. И повернула обратно. — Она отвела взгляд. В глазах — грезы, далекие от страны мертвых. — И мне привиделось нечто, красивее чего я никогда не видела в жизни ни прежде, ни после… Золотой город на золотой скале, обрамленный морем и небом, озаренном звездами. Сказала себе, что никогда этого мига не забуду, пусть выжжется у меня на сетчатке, я пронесу его с собой всюду, куда ни отправлюсь. И много времени спустя, когда все сколько-нибудь значимое в моей жизни исчезло, осталась та единственная золотая картина.
Она вновь замолчала. Я опустил ладонь ей на макушку и стал гладить по волосам, пока веки ее не сомкнулись и беспокойная голова не замерла.
Мы съехали с шоссе и двинулись по проселкам, полями, серыми, как призраки. Наши спутники умолкли, будто сочли, что слова приблизят точку назначения.
Смерть никак не прокомментировал рассказанную историю и не предложил никакого совета. Да и не важно: мне своих мыслей хватало. Этого ли я искал? Какой-то забытый кусочек моей жизни, особое воспоминание, что внесет в мое бытие смысл? Воспоминаний у меня было много — о родителях, о возлюбленных, о ночах, что я провел, валяясь один на улице, — картинки плыли у меня в голове бессмысленной чередой. Но было одно, превосходившее все прочие, — единственный образ, способный вызвать во мне значительный эмоциональный отклик: видение луга, что сбегает к реке, и женщины, которую я когда-то любил, ждущей на берегу.
Но и оно не утоляло моего томления.
После усилия мысли я вновь обратился к привычной обыденности.
— Как вам удалось загореть? — спросил я у Смерти.
— На Гавайи ездил серфить, — ответил он терпеливо. — Входит в новый договор, который я у Шефа выторговал: нам всем теперь полагается двухнедельный отпуск. Есть и другие дополнения — в том числе у меня отныне есть довольно ловкий навык — Прикосновение Смерти называется, благодаря ему я несколько меньше сомневаюсь в своей работе. А сейчас, простите, мы уже близки к месту назначения…