Сам Абаддон однажды помаялся с ней — но то было давным-давно, и теперь уж никаких трудностей не осталось.
Он вытащил ящик.
Крошечная штука, такая маленькая, что ее почти не видно, — и все же очень значимая. Он злился на нее за ее безмятежность, за бесстыжую уязвимость, но превыше всего за власть, какую имела она над его судьбой. Он желал мучить ее, пока этот яркий трепетный огонек не угаснет, — а затем похоронил бы ее в глубочайшей темнейшей яме всего Нижнего мира, чтобы ее свет не воссиял больше никогда… Но подобные мысли — пустая трата сил. Эта жалкая суть — всего лишь средство для достославной цели.
Абаддон вынул ее из ящика и кинул в ларец, быстро закрыл крышку. Что-то в этом перемещении его встревожило, но он тут же подавил это чувство. Стал думать о своем будущем. Вообразил, как дает ларчик полуживцу и как смеется над ним, когда тот примется возиться с ним дни, годы, вечность… Затем помыслил ключ у себя на ладони. Представил, как несется через Великие врата со всеми своими бесами, упырями и нечистью по пятам и со всеми ордами неупокоенных, что встали на его сторону, и все до единого ждут его приказа. Приятнее всего было грезить, как сидит он на великом троне, повелевая Верхним миром как его новый Хозяин, как раздает приказы по своему усмотрению, как наказывает в свое удовольствие…
Никак не сосредоточиться. Это пустячное докучливое беспокойство никак не оставляло его в покое. Оно пробралось к поверхности его ума вопреки мощному оружию воли, каким он пытался силой загнать его обратно. Когда его когти коснулись той штуки в коробочке, он ощутил нечто глубоко тревожное — связь. И как бы ни было ему омерзительно признавать это, он понимал, что у него с этой дрожкой сутью было много общих свойств. Истинная бескрайняя сила. Несгибаемая решимость. Чистота намерения.
И неутолимая жажда.
ЧАСТЬ ПЯТАЯЯ подчинюсь
Вот кредо ходячего мертвеца:
Я хочу, чтобы все от меня отстали. Если от меня не отстанут, я буду защищаться. Если защититься не смогу — попытаюсь убежать. Если не смогу — приму все, что придется.
Я не изменюсь. Если изменение угрожает мне, я приложу усилия, чтобы предотвратить его. Если изменение вероятно, я сохраню, что смогу. Если оно неизбежно, приму все, что придется.
Я подчинюсь. Если не могу подчиниться — воспротивлюсь. Если на мое сопротивление ответят — сражусь. Если меня победят — приму все, что придется.
Я проговорил эти слова, проснувшись в гробу. Я вновь был в безопасности, у себя в квартире. Раздор принес меня домой.
Вставать не хотелось. Хотелось лежать здесь, пока ничего от меня не останется, кроме чистого белого скелета и гнилостных соков моей разложившейся плоти. Глад и Смерть помогут мне перетерпеть последние часы, а дальше я буду ждать вместе с остальными покойниками своего Воссоединения…
Но это все грезы мертвеца. Надо было идти на работу.
Я выбрался из гроба, налил себе стакан воды. Пил медленно, думая о свойствах жизни тех, кого я успел опросить. Все их ответы мне нравились, но ни один не был искомым. Я попытался примирить два эти вывода, сформулировать сияющую истину, какая могла бы пролить свет на то, что я вызнал, но мой мозг вернулся к привычной тусклости.
Я приготовился к грядущему дню. Вымылся, изучил свое отражение в зеркале. Вчерашний кипяток придал моему телу розовый оттенок, из-за которого я смотрелся поразительно похоже на живца. Эта схожесть меня встревожила. Я торопливо нанес грим, достал из запакованной сумки свежую пару кроссовок, трусы, тренировочные штаны, толстовку и черную шапку. Заполнил свободное место своими мирскими пожитками: стакан, зубная щетка, грим, тряпица для душа, одеяло. Оделся.
Гроб я бросил в квартире. Он мне больше не нужен. К концу сегодняшнего дня я либо вновь стану целым, либо вернусь в почву.
На коврике у входной двери я нашел бумажку. Поначалу решил, что это сообщение от хозяина квартиры — напоминание о том, что мои вещи должны быть вынесены вон до полудня. На деле же меня ждало совершенно другое:
Я, мертвец, поименованный ниже, сим отказываюсь от любых прав на свое ТЕЛО, в том числе на любую часть его или на все оное целиком, а также от любых выделений, испражнений или отшелушиваний, вытекающих, исторгающихся или же отпадающих от оного. Кроме того, я уступаю право на свои материальные владения, если таковые имеются, Агентству; Агентство или его уполномоченные представители получают право распорядиться им по своему усмотрению, в том числе перепродать, переработать или использовать в некромантских ритуалах. В свою очередь, Агентство гарантирует попытаться в разумных пределах обеспечить ранее упомянутому ТЕЛУ доставку в приемлемом состоянии в предписанное Место Хранения в разумных временных рамках и разумным способом. Я согласен с тем, что этот договор не является гарантией успешного Воссоединения.
Полный перечень условий и требований см. в брошюре ТДВ1 у вашего Агента.
Подписи
Агент: Клиент:
__________________________
ТДВ СОКРАЩЕННЫЙ, ВЕР. 1.0
Я не знал, что и думать. Кто-то доставил его ночью — но кто и зачем? Это упрек от Раздора, комментарий к моим недостаткам как сотрудника? Шифрованная записка от Глада, намекавшая, что прекращение было для меня теперь безопаснейшим выходом? Или одна из саркастических шуточек Мора, дескать, перезахоронение — единственное, на что я вообще гожусь? Или же это от Смерти — действенный способ устроить так, чтобы я заранее заполнил все бумаги в предвосхищении выбора, который, как он предвидел, я сделаю.
Ни одно из толкований меня не бодрило. Первое подчеркивало, что я в очередной раз оплошал, а остальные — что мне бы лучше быть мертвым. Все вместе они подарили мне внезапное озарение: я осознал, что мой поиск полноты бессмыслен.
В итоге светило мне одно — гроб жизни.
Я сложил договор и спрятал его в карман спортивной куртки, запер дверь и опустил ключи в почтовый ящик.
Стоял холодный ясный день, улицы кишели людьми. Шагая меж ними склонив голову, я остро осознавал свою инаковость. У живцов были желания, решимость, причины жить; у меня всего этого не было. Их грела теплая кровь, вели быстрые мозги, утешали порывы; я же — хладнокровный, тупоумный, бесчувственный. Но превыше всего другое: их жизнь имела смысл, некое неуловимое качество, что двигало ими изнутри, качество, а я либо забыл его в миг смерти, либо попросту никогда и не знал.
Я прибыл в ресторан. На пороге повторил в голове мантру, как делал каждое утро моего найма: «Одиночество есть безопасность. Изменение есть смерть. Послушание есть самозащита».
Она помогала мне преодолеть день.
Не успел я войти в подсобку, как повар Дэйв подобрался ко мне сзади и заорал мне на ухо:
— Пальчик! Как ты?
— Нормально.
— Ну так подвинься — потому что мне отлично!
Улыбался он самодовольно. Лицо его теперь было почти не узнать: прыщи завладели им целиком. Изгнать их удастся лишь экзорцизмом.
— Так… Желаешь сначала хорошие новости или плохие?
Я выбрал случайно:
— Хорошие.
— Ладненько. Твой волосатый дружок оставил нас без ресторана. Он уничтожил все столы, стулья и мусорки. Разгромил все туалеты. Разбил все стекла до единого. Починят это все не через одну неделю.
— А плохие новости?
— Мы все равно обслуживаем на вынос.
Он смеялся, как корова, — мычал и хрюкал, пока не устал и не унялся.
— Что за вонь? — спросил он наконец.
— Какая вонь?
— Ты что, не чуешь? — Он наморщил изъязвленный нос. — Словно дегтем… И тухлой рыбой… И дерьмом.
— Возможно, это котлеты.
Он вновь замычал. А следом завопил:
— Эй, ты слыхал свеженькое? Великолепное — тебе понравится. — Он открыл свой шкафчик. Внутри были приклеены десятки новостных вырезок и фотографий. Он оторвал одну и протянул мне. — Из утренней газеты. Ты прочитай.
То был многословный отчет о нападении, случившемся позавчерашней ночью. Согласно статье, неведомый обидчик напал на женщину и расчленил ее на берегу реки. К счастью, опубликованы оказались гораздо более зверские подробности, и они мне позволили опознать в жертве гадалку, с которой я разговаривал нынче ночью. Изложенные факты совпадали с ее версией случившегося, если не считать одного дополнения: «Ключевой свидетель в этом деле, местный лодочник, обнаружен лежащим на тропе в состоянии шока. Любопытный поворот — говорят, что его первое заявление следователям полиции звучало так: “Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны”».
— И вот это уж прям странно, — сказал Дэйв. — Но доказывает то, что я вчера Зоэ говорил: Апокалипсис грядет! — Он самодовольно улыбнулся. — Ты знаешь, откуда цитата у лодочника?
— Нет.
— Из Откровения. Глава девятая, стих первый, если я ничего не путаю.
Я не отозвался. Пару дней назад Глад произнес почти в точности эту же фразу, и я сомневался, что это новое упоминание случайно, однако меня это перестало волновать. Апокалипсис близок — и что? Я, возможно, к тому времени все равно буду мертв. Обескураженный моим безразличием Дэйв ушел.
Я переоделся в свой солнечный комбинезон. Нашел в нагрудном кармане кулон Зоэ. Повесил себе на шею и принялся за работу.
Ресторан был в руинах, но я ожидал худшего. Весь мусор уже убрали, прикрыли деревянными перегородками, плитки пола отмыли и натерли, ни на одной поверхности не осталось ни пыли, ни ломаного пластика, ни штукатурки, ни битого стекла. Между перегородками от свежеустановленных дверей к стойке пролегала просторная дорога, всюду висели объявления, где администрация извинялась за беспорядок и оповещала клиентов, что «Бургер Бургер» открыт и обслуживает как обычно.