Юноша уже тяжело дышал, совершенно перепуганный, и, не найдясь с ответом, опустил глаза.
— Ну, так что, ты все еще уверен, что являешься любимым учеником гоета Франганна? — деспот задал этот вопрос уже с иной интонацией, так, словно давал парню шанс избежать худшего, ответив правильно.
Но тот был не готов ни расслышать, ни понять.
— Да! — снова горделиво вскинул он голову. — Я лучший из лучших! Я самый доверенный! Я уже почти равен ему по силе…
— Ну да, я понял, — раздраженно оборвал его похвальбу мужчина и пробормотал уже совсем тихо: — Равнинные асраи и их беспредельное самомнение.
Он едва заметно кивнул стоящим у дверей подручным, и те двинулись к нему, обходя парня с двух сторон. Тот окаменел от страха, но они, пройдя мимо, встали за спиной у деспота.
— Раз ты утверждаешь, что имеешь значение для своего учителя, то из тебя выйдет прекрасное ему послание. Как думаешь, за сколько времени он сумеет вырастить своему любимому ученику и помощнику новые руки?
— Что? — юноша начал пятиться к двери, путь к которой теперь никто не преграждал.
— Или, скорее всего, лечить себя тебе придется самому, потому как твоему учителю придется нестись ко мне, если он не захочет, чтобы я сам пришел за ним. Как раз и мастерство свое проверишь, — продолжил мужчина, будто беседуя сам с собой и нисколько не замечая действий намеченной жертвы. — Я бы, конечно, лучше отрезал твой хвастливый язык вместе с головой, чтобы ты больше не мог смотреть на моих преданных слуг свысока, но тогда ты точно будешь не в состоянии донести смысл сообщения до своего учителя. А жаль!
Издав какой-то сдавленный всхлип, парень рванул прочь, и эхо его торопливых шагов в течение нескольких секунд было единственным звуком в комнате.
Сам деспот и один из охранников — флегматично выглядящий высоченный блондин — не сделали ни единого движения, чтобы догнать его. Зато огромный огненно-рыжий детина дернулся вперед, как хищник, который просто не может сдержаться при виде бегущей жертвы, но тут же остановился и виновато покосился на деспота.
— Иди, поохоться, Сандалф. Погоняй мальчишку хорошенько, — махнул тот рукой почти устало. — Когда навеселишься, сделай все, как я сказал. Ни у кого не должно быть и тени сомнения в том, что мои слова — не пустой звук, а игнорировать приказы — смерти подобно.
Рыжий возбужденно взрыкнул и исчез почти мгновенно. Блондин же, глубоко и протяжно вздохнув, позволил своей спине утратить деревянную прямоту и оперся на спинку кресла деспота. Та жалобно скрипнула, принимая на себя немалый вес.
— Говори, если есть, что сказать, друг мой Алево, — повторив его вздох, предложил сидящий мужчина.
— Я могу сказать действительно, что думаю, или только то, что тебе приятно будет слышать? — с легкой иронией спросил блондин.
— Тебе я много лет уже позволяю говорить прямо, без опасения пострадать от моего гнева.
— Ну, я не равнинный асраи, что бежал отсюда, как заяц, недавно. Напугать меня лишением конечностей, которые все равно отрастут, не так легко, — усмехнулся Алево, отпуская спинку и начиная медленно вышагивать вокруг деспота.
— О нем хочешь поговорить? — прищурился мужчина в кресле. — Начнешь предупреждать меня о возможных последствиях агрессии в отношении этого ничтожного гоета, гордо именующегося теперь главным магом государства?
— Нет! — безразлично пожал плечами блондин. — Пока твои амбиции не возросли до того, чтобы угрожать самой правящей чете или их отпрыскам, я тебе и слова не скажу. А этих заносчивых и изнеженных прихлебателей ставить на место можно и нужно. Чтобы не забывали, что живущие и сражающиеся на пограничных территориях, не их холопы, на которых они могут взирать свысока, а те, благодаря кому они ведут свою безоблачную жизнь в увеселениях.
Деспот стремительно выпрямился, и его лицо стало не просто мрачным, но и отразило крайнюю решимость и целую бурю эмоций.
— Я бы никогда не нарушил своей клятвы, Алево! — произнес он почти торжественно и с сильным чувством. — Не посмел бы даже задумать плохое для семейства осененного благодатью матери нашей Дану, не говоря уже о том, чтобы произнести вслух или сделать! А если когда-то мысль навредить им посетит мою голову, я склонюсь и добровольно позволю ее отсечь.
Блондин остановился чуть позади своего повелителя и посмотрел на него не просто пристально, а позволив тени печали мимолетно скользнуть по своему лицу, но быстро отвернулся, пряча истинные чувства.
— Я знаю, архонт. И говорить хотел не о том. Человеческая женщина. Какие насчет нее у вас планы? — блондин снова стал неспешно расхаживать по комнате.
— С чего они вообще у меня должны быть? — нахмурившись, деспот откинулся в кресле, нарочито расслабленно.
— Хм-м-м… Вы посещали ее уже дважды, и, если я правильно понимаю, сегодня намерены сделать это снова. К тому же вы покарали посягнувшего на нее мяцкая, назвав своей. Так что мой вопрос хоть и дерзкий, но логичный.
— Я не принял еще окончательного решения и не тороплюсь сделать это. Но скорее всего, отправившись за Завесу, заберу ее с собой, — мужчина поднялся и пошел к дверям.
— Деспот, но вам следует помнить, что, будучи человеком, она не сможет вернуться, когда… утратит вашу благосклонность, — в спину повелителю торопливо произнес Алево.
Чуть обернувшись, деспот посмотрел на него через плечо, слегка приподняв бровь и как бы говоря «и что с того?».
— Без вашего покровительства она будет обречена с нашей стороны Завесы, — блондин не давил, но очевидно решил высказаться до конца.
— Переходи сразу к тому, что ты хочешь мне сказать, — с легкой ноткой раздражения сказал архонт.
— Я бы на вашем месте насладился обществом этой человеческой женщины здесь и после покинул ее, оставляя ей право жить, как раньше.
По тому, как сжались в кулаки руки деспота и напряглись мощные плечи, стало понятно, насколько сильно ему не нравится эта мысль.
— Ну, я-то на своем месте, Алево. И к тому же тебе ли не знать, что после нас Младшие не могут больше получать удовольствие с себе подобными, — деспот скривил губы в циничной улыбке. — Для человеческих мужчин она все равно уже разрушена.
— Может, и разрушена для наслаждения, но, однако, жива, — Алево возразил очень тихо, понимая, что уже испытывает терпение повелителя.
— Да ладно тебе, друг мой. Нам еще не светит в ближайшее время вернуться насовсем, а значит, вопрос не актуален. К тому же вдруг эта женщина сумеет завладеть моим вниманием на весьма долгий срок? — не став дожидаться ответа, мужчина ушел, оставляя своего подданного смотреть себе вслед.
— Человеческая женщина в качестве постоянной фаворитки? — огорченно покачал блондин головой, говоря уже сам с собой. — Нет, ей и месяца не прожить, если станет понятно, что она важна для тебя, друг мой Грегордиан.
Глава 23
Амиранов, не отпуская мою руку, развернулся с заносчивым видом человека, привыкшего, что его принадлежность к органам позволяет ему больше, чем простым смертным, да так и застыл. Григорий стоял в паре метров от нас, держа в обеих руках пакеты из плотной бумаги, пригвождая следователя к месту гневным взглядом. Амиранов, видимо, еще не прочувствовав свое безусловное поражение, а может, слишком злой от моей резкости, уставился в ответ. Но буквально через несколько секунд сдулся, отпуская меня. Следователь в прямом смысле поник, втянув шею, весь его недавний уверенный молодецкий разворот плеч исчез, карие глаза заметались, то ли избегая столкнуться снова со взглядом Григория, то ли уже разыскивая пути для экстренного отступления.
— Ваш друг? — скривившись, спросил он. Очевидно, остатки уязвленной гордости не позволяли ему просто молча уйти.
— Не! Друг! — оба слова Григорий буквально швырнул в Амиранова, едва я открыла рот, чтобы ответить.
Сказал так, что разночтений в характере наших отношений, отнюдь не дружеских, просто не могло возникнуть даже у полного идиота. И плюс к этому ливанул настолько щедро концентрированной угрозой, что даже мне остро захотелось сию же секунду просочиться прямо сквозь дверь и бежать по лестнице как можно быстрее, пока не окажусь в безопасном пространстве своей квартиры. Хотя сильно сомневаюсь, что я смогу спрятаться там от Григория.
— Ну что же, не смею мешать вашим планам на вечер, — желчь в голосе следователя, скорее всего, должна была скрыть нотки откровенного страха, но это не сработало.
Не сводя глаз с Григория, Амиранов отходил от меня так медленно, будто только и ждал, что тот кинется на него.
— Увидимся в понедельник, — напоследок пробормотал он.
— Этого не будет, — снова влез Григорий вместо меня, и я уже нахмурилась, изрядно на это раздражаясь. Не могу отрицать, что нервозность Амиранова под давящим, как бетонная плита, взглядом Григория была мне сродни бальзама на душу. Есть какое-то нездоровое и злорадное удовольствие в том, чтобы увидеть, как человек, попивший твоей кровушки, трусливо пятится, готовый выпрыгнуть из своей кожи, только бы побыстрее оказаться где-то в другом месте. Но как-то я дожила до этих лет, отвечая сама за себя, а тут на тебе!
Амиранов практически проскользнул мимо стоящего неподвижно моего любовника и пошел прочь, все ускоряясь, продолжая беспрерывно на него оглядываться и от этого все время спотыкаясь. Григорий же, напротив, больше даже не взглянул в его сторону. Чуть наклонив набок голову, он уставился прямо на меня, будто подчеркивая, что спасающийся бегством его больше нисколько не интересует. Взглядом — пристальным, нагло собственническим и откровенно похотливым — он неторопливо, почти лениво, пропутешествовал по мне с головы до ног и обратно. И как всегда, я ничего не могла поделать с тем, что мое тело ответило на него безоговорочным возбуждением. Тем самым, что за три секунды от нуля до сотни. Но сейчас, кроме него, было и раздражение, достигшее той степени, когда уже сдержаться и промолчать не вариант.
— Возможно, ты не обратил внимания, но я умею разговаривать, — сказала дрогнувшим от гнева голосом. — И вполне успешно это делала до сего дня!