— Ноггл, — сказал Алево и, нахмурившись, глянул на Григория.
— Сегодня он, по крайней мере, уже раздобыл себе пищу, — цинично усмехнулся тот в ответ. — Выслежу и прикончу его завтра. Терпеть ноггла в своих пределах я не собираюсь.
— И то верно, деспот, — согласился красавчик. — Потому что, если это самка, то, промедлив, мы получим пару, а потом и целую стаю этих тварей.
— Я не нуждаюсь в напоминаниях, Хоуг, — презрительно отмахнулся Григорий. Какой же он все-таки заносчивый сукин сын, и, похоже, это не только меня касается. Не то чтобы подобное знание принесло мне хоть какое-то облегчение.
— Голем! — снова окликнул меня Алево и указал рукой, в которой держал длинный узкий клинок, на место у костра рядом с собой.
И в этот раз я не стала упрямиться и пререкаться. Какими бы мудаками не были эти четверо, сожрать меня они точно не собирались в отличие неизвестного существа, о вместительности желудка которого я не имела понятия.
Усевшись на одно из бревен, разложенных вокруг огня, момента появления коих я тоже не заметила, я упрямо уставилась в огонь, потому что Григорий оказался прямо напротив. Тут же мне на колени плюхнулось что-то плоское и холодное. Это была похоже фляга, но, само собой, не простая армейская цвета хаки. Серебряные бока сосуда сплошь покрывала выпуклая чеканка с чернением, превращающие ее в предмет искусства, а не вещь обычного обихода.
— Будешь рассматривать или пить? — насмешливо спросил Алево.
Я хотела отказаться. Честно. Но с другой стороны, если вдруг что-то изменится, и у меня появится шанс, не хочу шататься от обезвоживания. Мне случалось слышать выражение «вкусная вода», но никогда не понимала особой разницы. Первый же глоток открыл для меня, что утолением жажды можно по-настоящему наслаждаться. И дело даже не в многочасовой жажде, а в том, что жидкость в этом сосуде просто не должна называться водой. Это нечто потрясающее. У меня буквально глаза закатились, и я не смогла сдержать долгий удовлетворенный стон, упиваясь каждой каплей. И поэтому грубый выкрик Григория «Хватит!» действительно напугал меня.
— Нормальная реакция, у нее же это впервые, — сказал рыжий, как-то странно ухмыляясь.
И теперь они все смотрели на меня. Алево, рыжий, красавчик — с любопытством и даже каким-то предвкушением. А вот Григорий так, будто я самое ненавистное существо на свете.
— Я сказал, хватит! — от тона Григория, казалось, похолодало разом градусов на двадцать.
— Да, деспот! — Алево тут же отобрал у меня флягу, и я почувствовала безумное разочарование, ведь я могла бы пить эту воду вечно.
А в следующую секунду мир вдруг сорвался с цепи. Что-то с сокрушительной силой ударило меня в спину, и я полетела лицом прямо в костер. Ослепительная боль в коже головы, снова моя бедная шея вспыхивает огнем, а потом я лечу, отброшенная рукой, абсолютно точно зная, что Григория, в сторону от пламени, уже лизнувшего мои волосы. Ударяюсь спиной о дерево и слепну и глохну на какое-то время. А когда снова могу видеть и слышать, там же, где я только что сидела перед костром, происходит что-то безумное. Два огромных существа, сцепившись клубком, катаются прямо в кострище, явно пытаясь убить друг друга. В сторону летят угли и бревна, а так же и мои нежеланные спутники, раз за разом пытающиеся подступиться к свирепствующим чудовищам. В нос ударяет вонь паленой шерсти, рычание, ругань и вопли, настоящая музыка необузданной ярости и жестокости. Света от углей стремительно становится все меньше, и я уже ничего не могу разобрать, кроме смутных теней. А потом этот крик, почти плач. Несомненно животный, но пробирающий до мозга костей окончательным отчаянием, не оставляющий сомнения — это последний звук, который существо издает в жизни. Темнота становится еще гуще, и я сижу, вслушиваясь и не имея не малейшего представления, чем же закончилась схватка и что за судьба меня ждет. А потом что-то большое мощно выдыхает прямо мне в лицо, и горло сводит от подавляемого крика, а нутро сворачивает узлом от первобытного ужаса. Одна из тех огромных тварей прямо передо мной. Я могу видеть только белки глаз и гигантские клыки, влажно поблескивающие в этой вселенной тьмы окружающей меня. Не двигаюсь и даже не дышу, а вот чудовище щекочет прикосновением мою щеку и вдыхает шумно и протяжно. Раз, потом еще, будя во мне море воспоминаний и абсолютно невозможную, противоестественную сейчас реакцию. Мое тело не просто греется — оно вспыхивает, словно пропитанное насквозь горючей жидкостью. Я больше не могу сдержаться и хватаю полные легкие воздуха пропитанного запахом крови, гари и еще чего-то мучительно знакомого и экзотического, от чего в голове все срывается в сумасшедшее кружение. Я знаю этот аромат. Так пахнет для меня неуправляемое вожделение, лишающий воли страх, а теперь еще и ненависть. Монстр издает странный долгий звук — низкий глубинный рокот, едва слышный, абсолютно лишенный угрозы, с которым каждая моя клетка вступает в поразительное взаимодействие, отзываясь, как струны на нежное прикосновение пальцев мастера. Вздохнув еще раз, зверь опускает свою тяжеленную голову мне на колени, уткнувшись в низ живота, и снова втягивает воздух, но теперь уже жадно и отрывисто, и настойчиво трется, вдавливая в дерево позади до хруста костей. Вдруг резко отстраняется, и тут же костер вспыхивает снова, резко взметнувшись на несколько метров ввысь и заставив меня зажмуриться. А потом я вижу все. Алево, рыжего и красавчика, стоящих в нескольких шагах над здоровенной кучей меха, бывшей еще недавно существом, едва не угробившим всех. И Григория — прямо передо мной. Совершенно обнаженный, покрытый ранами, кровью и копотью, он сидит на корточках, наклонившись ко мне, и смотрит в лицо так, словно может думать лишь о том, как вцепиться в горло.
Глава 33
Несколько секунд я продолжаю судорожно искать взглядом гигантского монстра рядом или за спиной моего бывшего любовника, совершенно не анализируя, что боюсь за него едва ли не больше, чем за себя. Но чудовища нигде нет, и реальность накрывает со всей беспощадностью. И снова это двойственное состояние сознания, которое стало уже постоянным спутником всех моих взаимодействий с этим мужчиной. Что-то, какая-то глубинная, наделенная первобытной интуицией часть меня прекрасно осознает, чему я стала свидетельницей, и смертельно напугана, но при этом и до удушья возбуждена и заворожена мистической значимостью момента откровения. Другая — рациональная — отказывается знать, точнее, признавать и пытается выстроить стену из отрицания и даже отвращения, упрямо цепляясь за привычную природу и логику вещей и выискивая опору для отторжения очевидного.
В планы Григория не входит предоставление мне времени для полного понимания, потому как оно нужно ему для очередных нападок на меня.
— Считаешь меня совсем тупым животным, голем, если надеешься, что это сработает? — презрительно кривит он губы.
Вообще-то я еще в полной прострации, и единственное четкое ощущение — что мое здравомыслие и способность еще хоть как-то себя контролировать висит на тончайшем, натянутом до предела волоске. Но, видимо, успела опять неизвестно в чем провиниться.
— Сработает что? По-твоему, этот зверь напал из-за меня? — недоуменно смотрю я на пылающего гневом Григория.
— При чем тут ноггл? — Григорий дергает головой, будто речь не о чудовище размером с призового быка, а о назойливом насекомом. — Твоя очередная попытка соблазнить меня просто смехотворна!
Да что, черт возьми, не так с головой у этого мужика?
— Соблазнить?! — не в силах больше сдерживаться кричу я, потому что внутри что-то с пронзительным звоном лопнуло. — Да о чем ты говоришь? Какая женщина в своем уме, еще не придя в себя от нападения жуткой твари, захочет соблазнять психа, который только и делает, что нападает на нее, причиняет боль, оскорбляет, лишил свободы, да к тому же вообще не человек.
Лицо Григория искажается на долю секунды, как от боли, отчего шрам становится как будто многократно глубже и больше, а потом он оскаливается, действительно по-звериному, но, наверное, запасы моего страха временно истощены, потому что я отказываюсь даже опустить глаза.
— Женщина, может, и не захочет. Но ты — коварный и вероломный голем, желающий сохранить свою жизнь любой ценой! — он швыряется в меня словами, явно стремясь нанести максимальный ущерб, но у него ничего не выходит.
— По-прежнему понятия не имею, что значит это проклятое слово, и не считаю постыдным желание выжить несмотря ни на что! И кем бы там, по-твоему, я ни была в твоих извращенных фантазиях и чего бы ни добивалась, секс с тобой точно не является моим приоритетом! Я тебя не хочу и не захочу даже сто лет спустя!
Если я думала, что мужчина не может выглядеть более злым, то точно ошиблась. Даже воздух начинает густеть и искрить от гнева, источаемого каждой порой огромного тела напротив.
— Это только подтверждает мою уверенность, что вся та податливость раньше и запах возбуждения всего лишь ловушка, дурман, на который я попался однажды. Но ты зря истекаешь влагой, голем, это больше не действует на меня!
В глубине сознания снова взвывает тревожная сирена, предупреждающая меня прикусить язык. Ведь, если подумать, меня только радовать должна потеря интереса ко мне, но тут мой взгляд совершенно неудачно опускается на пах Григория, и наружу вырывается огрызающаяся до последнего стерва вместо столь нужной сейчас смиренно молчащей овцы.
— О, прекрасно! — выкрикивая я ему в лицо, сжимая кулаки. — Значит, твой стояк вызвала эта бешеная зверюга, и он не имеет ко мне никакого отношения, чему я несказанно рада! Ты — последнее существо в этом мире, которому я бы позволила до меня дотрагиваться!
— В самом деле? — Из-за низкого вибрирующего рыка вопрос вышел почти неразборчивым. Григорий подался ко мне еще ближе, так что наши лица почти соприкасались, и мое дыхание стало поверхностным, потому что его энергетика буквально расплющила меня о ствол дерева, выжимая до капли воздух, хотя он нигде не коснулся меня. Показалось даже, что я отчетливо слышу, как мои ребра с отвратительным хрустом ломаются одно за одним, не выдерживая этого напора, пр