— Знаешь, вообще-то наш деспот далеко не всеяден, в отличие от его асраи и большинства гостей, — теперь она делала вид, что обижена, и поджимала губы. Господи, да ей бы с этими гримасами в цирке выступать, потому как для театра одного актера немного переигрывала.
— И что это, по-твоему, значит?
— Он спал лишь с теми, кто предлагал себя сам. А это делают далеко не все просящие пристанища в Фир Болге.
— Почему?
— Думаешь, я стану обсуждать с тобой глупое поведение кадани, касающееся моего архонта?
Ладно, может, я и не фейри, но вот этот взгляд в сторону и приподнятые брови слишком уж красноречивы.
Я отстранилась, натягивая на грудь покрывало, и сложила руки, всем видом демонстрируя неуступчивость.
— Возможно, я ни черта не понимаю в ваших устоях и обычаях. Очень может быть, что все вы, и ты в том числе, считаете меня слегка слабоумной. Но одно я знаю сейчас точно. Ты явилась сюда и зачем-то затеяла этот разговор. А если начала, то и заканчивай его как-то!
Эбха сверкнула на меня глазами, посопела недовольно, но потом сжала маленькие кулачки и сказала:
— Эти уриски безмозглые… большинство из них считают его слишком необузданным, примитивным и требовательным в постели. Говорят, после ночи с ним вынуждены пару дней отказывать прекрасным асраи, потому что слишком вымотаны.
Ну, по поводу необузданности и требовательности я полностью согласна, но что-то не была готова отнести данные качества к недостаткам, учитывая, что и отдача у Грегордиана запредельная. Или мои запросы были слишком простоваты и непритязательны для местных искушенных дамочек? Не суть. Выходит, эти кадани сами приходили в дом мужика, жили под его крышей в сытости и безопасности, занимались, по сути, проституцией или решали прочие свои проблемы, как ни поверни, и при этом быть полюбезнее с хозяином не считали нужным? С кем угодно, но не с ним? Да, деспот, ты и правда был весьма популярен у своих подданных. Даже у шлюх. И почему только у меня от этого столь двойственное чувство?
— Не верится мне, что деспот спокойно переносит подобное пренебрежение к своей особе, — усомнилась, тут же вспомнив в сколь ультимативной форме меня он поставил в известность о том, что буду его любовницей, и это еще до того, как я стала для него големом. Не похоже, что этот мужчина вообще знал, что такое отказы.
— Какое еще пренебрежение? — возмущенно фыркнула Эбха. — Думаешь, он удостаивает посещением постели всех тех, кто ему себя предлагает? Как бы не так!
Зародившееся во мне легчайшее сочувствие к нелегкой мужской доле Грегордиана мгновенно рассеялось. Вздохнув, все же взяла кубок из рук Эбхи и понюхала. Вообще никакого запаха. Медленно выпила все. Вкуса тоже никакого, только густая консистенция вроде киселя, но при этом как-то моментально полегчало. Огляделась и заметила блюдо с едой. Завернувшись в покрывало, взяла его на колени и кивнула, намекая на угощение нервно кусающей губу Эбхе. Она замотала головой и продолжила молча наблюдать, как я ем. Неуютно было поглощать пищу под столь пристальным наблюдением, но, видно, я к подобному начала уже привыкать, и к тому же пусть дозревает.
— Сразу семь кадани желают испытать себя с ним прямо сейчас, — наконец, не выдержав, произнесла она драматическим тоном. — Позже их может стать больше.
Сучки бесстыжие! Кусок встал мне поперек горла, но я жевала и усиленно глотала, не позволяя прорваться наружу закипающему раздражению. Ведь именно его и добивалась моя собеседница. Вот знать бы зачем.
— Ну что же, выходит, у архонта нет недостатка в женской ласке, — прокомментировала и посмотрела в окно.
— Ты ничего не собираешься с этим сделать? — возмутилась брауни.
— Я тебя, Эбха, не знаю совершенно. Но и ты понятия не имеешь, какая я. И ничего у тебя не выйдет. Во-первых, мне наплевать на то, кто там, что и как твоему архонту предлагает. Во-вторых, даже если бы это было не так, что толку-то?
— Ты должна отдать Лугусу и свою ленту и велеть передать деспоту! — вскочив, притопнула ножкой Эбха.
— Слушай, а тебе не кажется, что прежде чем посоветовать кому-то стать шлюхой, подносящей себя тому, кто об тебя ноги вытирает, можно было бы хоть ради приличия светскую беседу по душам на пару часов устроить? — резко поднявшись и почти швырнув блюдо на столик, подошла к окну, остро нуждаясь в том, чтобы хоть немного удержать кипящие эмоции внутри.
— Ты меня разочаровываешь! Считаешь себя слишком особенной, чтобы предложить себя мужчине, как и остальные? — с досадой выкрикнула Эбха.
— Кому-то из этих ваших кадани светит быть убитыми в угоду каким-то непонятным целям вашего архонта? Нет? Ну, тогда я и есть особенная!
Развернувшись, я, однако, увидела, что говорю с пустотой. Эбха исчезла так же неожиданно, как и в прошлый раз.
— Ты просто чудо, а не собеседница! — крикнула я воздуху, и именно этот момент выбрал Лугус для своего появления. Естественно, без стука.
Мужчина обвел все отведенное мне помещение быстрым цепким взглядом и даже, чуть пройдя, глянул в открытые двери ванной.
— Ты всем довольна? — спросил он, не утруждаясь приветствием, и я поплотнее стиснула покрывало на своей груди.
Даже интересно, если бы уточнила, относится его вопрос к моей жизни в принципе или к бытовой устроенности в частности, выражение его лица хоть немного поменялось?
Почему мне казалось, что я ему чрезвычайно не нравлюсь? Не то чтобы с момента попадания за Завесу это было чем-то новым для меня. Вроде и лицо его — просто эталон маски бесстрастности и равнодушия, что по сути являлось точкой нулевого отсчета. Вот только мне казалось, что его ноль однозначно склонялся к минусу, а не к плюсу относительно меня. И так же, как с Сандалфом, подмывало спросить «на какую чертову мозоль я тебе наступила?». Но, учитывая всеобщее местное стремление к честности и откровениям, я бы не ожидала нормального ответа. До сих пор хоть и примитивные, но сколько-то внятные реакции мне удалось уловить только у Грегордиана. Только все дело в том, что прочитать и узнать эмоцию в его случае абсолютно не означало понять ее корни или спусковые крючки, способные ее спровоцировать или свести на нет. Очень могло быть, что причина моего непонимания состояла в недостатке знаний об истинном положении вещей. Но вполне возможно, что проблема заключалась в том, что привычная мне логика была абсолютно чужда этому миру и стоило либо отказаться от заблуждения, что я вообще смогу когда-нибудь это понять. С другой стороны, разве раньше в мире, что считала своим, мне не случалось констатировать факт чьей-то полной неадекватности? И даже пусть не всегда лично, пусть это упоминалось в новостях, в болтовне сослуживцев, к которой не прислушивалась обычно, но однако же! Разве не бывало, что вполне себе нормальные люди иногда совершали иррациональные поступки? Что же говорить о мире, где отсутствие рационального зерна заложено изначально?
— Голем, я спросил, все ли тебя удовлетворяет! — опять этот безэмоциональный тон, за которым мне почудилось раздражение.
— Вообще-то твой архонт имя мне дал. Так что озадачься нормальным обращением! — Стерва во мне включилась как-то непроизвольно.
Конечно, долбаная «Эдна» бесила меня вот только на чу-у-уточку меньше, чем проклятый «голем». Но, с другой стороны, что хуже — что тебя зовут чужим именем или называют некой вещью? В этом ракурсе «Эдна» виделась не самым паршивым вариантом.
— Эдна, все ли желаемое у тебя есть? — Лугус произнес это, будто у него был запор.
— У меня нет одежды! — решила не скромничать я.
Мужчина метнул взгляд в сторону полного шкафа.
— Мне это не подходит, — пояснила, открывая дверцу, и дернула за полупрозрачное и почти несуществующее нечто. — В моем понимании одежда — это то, что призвано прятать хоть что-то от чужих взглядов. То есть скрывает, а не позволяет почувствовать себя еще более обнаженной, чем без тряпок вообще.
— Я понял. Что бы тебя устроило больше? — спросил он, хоть и кривясь так, будто я говорила ему откровенные гадости.
— Нечто вроде той одежды, в которой я сюда прибыла. — Тонкая темная губа брезгливо вздернулась еще выше. — Или сойдет и платье, способное закрыть меня, скажем, от плеч до колен.
Я даже руками обозначила желательные границы на случай межрасового непонимания.
— Что-то еще? — опять же спросил равнодушно, но с явным оттенком неприязни Лугус.
— Я хочу знать все по поводу предлагающих лент, или как там они зовутся!
— Кто сказал тебе о них? — А вот это уже не наигранная вспышка злости и замешательства. Очень краткая, но очевидная.
— А это разве важно? Просто скажи мне!
Лугус отказался встречаться со мной взглядом и пошел к «игрушечному» шкафу. Вчера он, демонстрируя мне содержимое, открывал лишь одну его половину. Сейчас же распахнул обе, и я увидела на второй множество разноцветных лент, которыми была увешана почти вся площадь двери.
— Это, — ткнул он длинным пальцем в на вид совершенно прозаичные шелковые тряпочки, — предлагающие ленты.
Я многозначительно подняла брови, намекая, что неплохо бы продолжить, но Лугус проигнорировал это.
— Как это работает? — была вынуждена спросить я.
— Когда кадани хочет посещения какого-то определенного мужчины, она вручает мне ленту, соответствующую его расе, и просит доставить ему.
Я посмотрела на галерею всех цветов и оттенков на двери шкафа. Прямо скажем, выходило, что рас фейри более чем достаточно.
— Если у кадани нет цели заполучить определенного мужчину, она просто вешает на свою дверь ленты тех рас, которые ей желанны, — продолжил он, хоть и неохотно.
— А как мужчина, которому, скажем, предназначена лента, узнает, от кого она?
— Узнает, — высокомерно поджал губы Лугус, всем видом подчеркивая, какая я непроходимая тупица по его мнению.
— Ладно. А если эту вашу кадани захочет посетить мужчина той… хм… породы, чьих лент нет на ее двери? Что тогда?
— Зависит от причин, по которым кадани находится в Фир Болге, и иногда от щедрости мужчины. Чаще всего они договариваются.