— Ты знаешь, что сделали с Всеславом? — спросил я.
— Канателень мне сказал, — кивнула девушка. — Его принесли в жертву Перуну.
Как ни странно, Любава совсем не была потрясена этим.
— Ты считаешь, что это правильно? — удивился я. — Тебе не жалко мальчика? Ведь ты за ним ухаживала все это время.
— Жалко? Нет, мне было его жалко, — ответила Любава совершенно спокойно. — И я желала ему быстрой смерти. Лучше умереть, чем жить в таком позоре. Наложником князя…
— Но ведь ты собираешься спасти Рогнеду и убежать куда-то с ней, — заметил я. — Раз так, то ты не считаешь, что и ей лучше умереть, чем жить с позором?
— Совсем нет. — Любава вскинула голову и посмотрела мне прямо в глаза с некоторым недоумением. — Как ты не понимаешь? Рогнеда ведь женщина. Для нее это совсем не такой позор, как для мужчины.
Я пожал плечами. Женскую логику мне было никогда не понять.
Когда же я рассказал о нашем разговоре с Вяргисом, Любава охотно согласилась.
— Конечно, — сказала она с готовностью. — Давай убежим отсюда. Тем более что это всего на одну ночь, до завтра. А завтра мы все равно уже будем в Киеве, а это — большой город, Вольдемар нас там никогда не найдет.
Сбежали мы недалеко. Да и не бежали вовсе, а просто с достоинством удалились. Сначала исчезла Любава, а спустя какое-то время я медленно встал, как бы невзначай подхватил свое ружье, а потом так же неспешно двинулся к лесу. По лагерю все время сновали люди, так что и мои передвижения остались незамеченными. Лишь в самом конце, когда я в последний раз обернулся назад, то увидел внимательные глаза следившего за моими маневрами Вяргиса. Но он сидел молча и не подал мне никакого знака.
На ночь мы устроились в лесу, примерно в километре от разбитого лагеря. Спать на земле показалось мне опасным, и в темноте я нашел громадное, в три обхвата дерево — старое, почти засохшее, но еще крепко стоящее. В полутора метрах от земли находилось большое дупло, где вполне могли разместиться два человека. Подсадив туда Любаву, я втянул следом ружье, и мы принялись устраиваться на ночлег.
Подстелив под себя мою куртку и накрывшись той, что была на девушке, мы легли и прижались друг к другу. В лесу было совсем тихо, лишь стрекотали кузнечики и кричала вдали какая-то ночная птица.
Тело Любавы было горячим, она крепко прижимала меня крутым бедром. Вытащив откуда-то из своего платья два яблока, она предложила одно мне.
— Где нарвала? — спросил я.
— Канателень подарил, — ответила девушка, вонзая крепкие белые зубы в яблочную мякоть, так что по подбородку ее потек сок. — Когда я уходила сейчас, он догадался, что я убегаю. Вот и дал.
Ага, значит, наш побег не был секретом для наших новых друзей. Может быть даже, Вяргис давал мне совет сбежать с общего ведома. Что ж, очень благородно с их стороны.
— Он что же, ухаживает за тобой, этот Канателень? — поинтересовался я как бы невзначай. Кстати, я не был уверен, что девушка поймет меня. Может быть, здесь не знают, что такое ухаживания?
Но она поняла и тихонько засмеялась.
— Ухаживает, — подтвердила Любава довольным голосом, продолжая грызть яблоко. — Я ему нравлюсь, он сам мне сказал.
— Когда? Когда сказал?
— Сегодня у реки, когда мы мыли котел, — сообщила девушка. — И раньше еще говорил. Много раз.
— Ах, вот как, — протянул я, не зная, как следует реагировать, и не в силах разобраться с тем, что сам чувствую по этому поводу.
— Ну да, — подтвердила Любава и хихикнула. В дупле было темно, и ее лицо я не видел в темноте.
Она молчала, явно ожидая моих дальнейших вопросов.
— Много раз, — повторил я. — Ну и как — он тебе тоже нравится?
Девушка хихикнула снова. Потом не сдержалась и прыснула.
— Нет, — сказала она. — Не нравится. Мне нравится другой мужчина. Совсем другой.
Она чуть повернулась, и к прижавшемуся ко мне бедру прибавилась тяжелая горячая под тонкой холстиной платья грудь. Глаза Любавы сверкали в темноте прямо перед моим лицом.
— Другой? — как-то вяло переспросил я, чувствуя, как мой язык заплетается. — И кто же это? Вяргис, наверное?
— Наверное, — засмеялась Любава, и ее огромные блестящие глаза приблизились ко мне. — Наверное, он. Только на самом деле мне нравишься ты.
А я еще думал, что в здешнем мире не умеют целоваться! Еще как умеют! Любава накрыла мой рот своими жаркими губами и буквально впилась в меня.
Объятия ее оказались крепкими, а объем легких несравним с моим, так что я едва дышал, когда она выпустила меня. Но, в целом, чувствовал себя отлично, хотя и был обескуражен неожиданностью.
— А сама считаешь меня придурком, — произнес я, тяжело дыша.
— Не придурком, а странным, — сказала Любава, аккуратно поставив засос на шее. — Ты очень странный. Очень. Ты как будто пришел из другого мира.
— Да? — чуть было не подскочил я от этого заявления, но не смог дернуться, потому что был придавлен телом девушки.
— Да, — подтвердила она. — А мне нравятся такие пришельцы.
Любава опустила руку вниз и решительно нащупала меня под одеждой. Обнаруженное явно показалось ей удовлетворительным, потому что в следующее мгновение девушка снова оживилась и, все еще прерывисто дыша, сказала:
— Слушай, пришелец. Тут тесно, в этом дупле. Давай вылезем и спустимся на траву. Она мягкая, а?
Наверное, мы спали бы долго, но утром нас разбудили пронзительные звуки, доносившиеся с другого берега широкой реки.
«Началась битва, — подумал я, еще не разлепив глаза. — Воины Вольдемара пошли на штурм Киева. Что-то будет…»
Не сговариваясь, мы с Любавой вылезли из нашего дупла и стремглав побежали к берегу, чтобы видеть разворачивающуюся там картину.
Но нет, ничего подобного. Штурма мы не увидели. На другом берегу, у киевских причалов стоял рядами народ. Там были яркие плащи бояр, сверкающие шлемы дружинников с круглыми красными щитами и копьями. Но шум производили не они, а толпа музыкантов, стоявших спереди и совместными усилиями издававших звуки, которые могли бы поднять из могилы мертвого.
Музыкантов было человек сто, из них больше половины имели дудки, деревянные трубы различной длины и диаметра. Одни пищали, как младенцы, другие гудели, третьи надсадно выли. Собранные вместе и орущие одновременно и вразнобой, эти духовые инструменты создавали такой «кошачий концерт», что впору было заткнуть уши и бежать, куда глаза глядят.
Впрочем, дудки и трубы вместе с изогнутыми рогами производили бы еще не такое ужасное впечатление, если бы не множество барабанов разной величины, которые также грохали невпопад и в разном ритме — от мелкой дроби до глубоких уханий, от которых рябь шла по днепровской воде.
Своего берега мы видеть не могли, и лагерь князя Вольдемара оставался скрытым от нас за поворотом реки и густым лесом. Но вскоре оттуда появился большой плот, сколоченный из длинных бревен. На плоту стоял белого цвета полотняный шатер.
Все это было мало похоже на начало битвы.
— Давай подойдем поближе, — предложил я, и мы с Любавой побежали вдоль берега. По пути я здорово вымочил ноги, но вскоре мы приблизились к лагерю настолько, что стали слышны крики воинов оттуда и можно было явственно разглядеть плот, медленно продвигающийся к середине реки.
Десяток воинов Вольдемара ловко орудовали массивными шестами, достигающими дна, и таким образом толкали плот на стремнину.
Зачем это? Что сейчас будет?
И не связано ли происходящее со вчерашним визитом в лагерь к Вольдемару киевского боярина Блуда?
Ну да, наверное, он и был послан в качестве парламентера от князя Ярополка Святославовича.
От противоположного берега отчалила лодка, в которой кроме гребцов сидели три человека. В одном из них я узнал Блуда. Двое других также были в красных плащах и сверкающих на солнце боевых доспехах из металла.
Кто это? Уж не сам ли князь киевский Ярополк?
Судя по всему, это было он, потому что почти сразу полог шатра, установленного на плоту, откинулся и наружу появился Вольдемар. Он был без доспехов на этот раз. Под красным плащом виднелась длинная белая рубаха, перепоясанная серебряным шнуром. На голове Вольдемара был славянский шлем с высоким шишаком, но никакого оружия не имелось. Завоеватель явно хотел продемонстрировать свои мирные намерения.
— Будут переговоры, — сказал я Любаве. — Вероятно, Блуд вчера специально приезжал, чтобы договориться об этом.
— Переговоры? — хмыкнула девушка и пожала плечами. — О чем они могут переговариваться? Вольдемар пришел сюда с войском не для того, чтобы о чем-то разговаривать.
Да, тут сложно было не согласиться. Вряд ли и Ярополк со своей стороны согласится просто так отдать свою столицу сводному брату. С чего бы это?
А кроме того, не стоит забывать и о войске Вольдемара. За несколько дней мы успели присмотреться к этим людям, и понятно было, что никуда они просто так не уйдут. Они явились сюда с определенной целью — им надо было захватить и разграбить богатый город. Что будет, если Вольдемар сейчас вернется к своим воинам и сообщит им о том, что достигнут мир? Да эти же воины попросту разорвут Вольдемара на куски и бросят собакам. Князь здесь — это тот, кто ведет в бой и гарантирует добычу — золото и рабов. Если этого нет, то не нужен такой князь…
Лодка приблизилась к плоту, и воины подтянули ее баграми. Первым на плот сошел Ярополк. Хотя Днепр и широкая река, но с берега я сумел разглядеть его достаточно хорошо. С Вольдемаром он был примерно одного возраста, так что моя догадка о том, что в детстве они вполне могли вместе играть, оказалась правдоподобной. Разница между братьями выражалась в пластике. Лица Ярополка мне не удалось разглядеть как следует, однако все движения его фигуры были какими-то вялыми, нерешительными. Фигура Ярополка со стороны выглядела словно набитая ватой. Осторожно взобрался на плот и медленно на полусогнутых ногах двинулся вперед.
Полная противоположность порывистому и стремительному Вольдемару, у которого не только горели глаза, но и во всей повадке ощущалось какое-то бешеное напряжение. Два сводных брата, от одного отца — один ватный, а другой пружинистый.