Дэн вышел вперед – не слишком быстро, – разорвал круг, поднялся на самый верх, ощущая знакомый вес гитарного футляра в правой руке. Толпа встрепенулась, зашелестела негромкими аплодисментами, вызвав у него улыбку. Всего несколько дней на новом месте, а тебе уже рады.
Расщелкнулся кейс, лямка легла на плечо. Короткая настройка – и он начал играть.
Где-то к середине первой вещи он наконец расслабился. Благодушие снизошло на него. Дэн поиграл еще немного и запел – на своем языке. Попробовал первую песню, которую рискнул перевести на местный, – ее приняли хорошо, и он сразу же взялся за вторую.
В свете фонарей ему были видны только самые ближние лица – одни улыбающиеся, другие сосредоточенные. Дальние ряды частично тонули в тени, но судя по полной неподвижности – и по своевременным взрывам аплодисментов во время пауз, – дарили его столь же неослабным вниманием. Слева, в стороне сидела рядом с дядюшкой Нора.
Она улыбалась.
Дэн урезал виртуозное инструментальное соло собственного сочинения – вдохновляющую, заводную вещь с неуклонно убыстряющимся темпом. Ему внезапно до ужаса захотелось повыпендриваться. Лупя по струнам, он качался на стуле взад и вперед; вокруг незаметно поднялся ветер, взъерошил волосы, заиграл одеждой…
Скорее всего, он услышал далеко не первый «ах» – предыдущие заглушала музыка. Но дело было даже не в нем – теперь там, где раньше царили лишь восхищенная тишина да аплодисменты, катался невнятный ропот. Из задних рядов донесся нечленораздельный вопль. Дэн прищурился, пытаясь разобрать, что там творится…
– Дьявол! – закричали уже куда отчетливее и ближе.
Что-то темное просвистело мимо его головы.
– Меченый! Меченый! – услышал он, и следующим номером в плечо ударил камень.
– Драконье пятно!
Тут только до него дошло, что правый рукав у него закатан почти до локтя – для последнего, видимо, номера, – выставляя на всеобщее обозрение родинку. Но с какого перепугу она вызвала такой ажиотаж?
– Детсон!!
Его аж встряхнуло. Старый Мор говорил, что его настоящее имя… погодите – Пол Детсон! Но…
Следующий камень треснул его прямо в лоб.
Дэн почти бросил гитару в футляр и поскорее захлопнул его – от греха подальше. Гитаре повезло, а вот в него угодил следующий снаряд.
Зрители уже все повскакивали на ноги.
Внутри у Дэна плеснуло жгучей яростью, а запястье дернуло, как никогда раньше. Со лба ручьем текла кровь. В грудь тоже попали – черт, больно!
Он зашатался, попробовал заслониться кейсом, отвернуться. Камень угодил в шею, еще один грохнул о футляр.
Толпа потекла вперед, через хлипкий заслон фонарей, медленно вверх по склону – не забывая наклоняться за метательными объектами.
Прочь!
Он не знал, крикнул ли это вслух или только у себя в голове – во всяком случае, рука описала широкий полукруг, словно что-то отметая.
Люди шатались, спотыкались о фонари, падали. Те фонари, о которые не споткнулись, повалились сами. Воздух пестрел темными снарядами, но в Дэна ничего не попало. Трава у подножья холма занялась огнем. Долетавшие наверх крики звучали не столько злобно, сколько со страхом, отчаянием.
Прочь!
Еще один взмах. Через всю руку, до кончиков пальцев и дальше, покалывая, хлынуло тепло. Внизу падали еще люди, их обнимало пламя.
Сжимая гитару, Пол развернулся и помчался вниз по противоположному склону холма, перепрыгивая через лежащие тела и невысокие костры, а потом взял курс на темную стену леса к северу, за густо заросшим полем. Он всхлипывал на каждом вдохе; ярость уже улеглась, место ее заступил нарастающий ужас.
Оглянувшись у самой опушки, он, кажется, заметил погоню. Что, если у них есть лошади? Крестьяне знают местность как свои пять пальцев, а он даже не в курсе, куда направляется. В любой момент его окружат, загонят в ловушку и тогда…
Почему?
Мысли бились у него в голове, пока он лавировал между стволами, с хрустом продирался через подлесок, смахивал с лица паутину, вытирал капающую в глаза кровь. Почему они все на него набросились? Всего-то увидели родинку… – о чем она им сказала? Что она значит?
Споткнувшись в третий или четвертый раз, он наконец встал, пыхтя и задыхаясь, и прислонился к громадному дереву. Непонятно, насколько они уже близко – все заглушали еще собственное натруженное дыхание и лихорадочный грохот сердца. В любом случае ломить так дальше, не разбирая дороги, совершенно бесполезно: только устанешь в два раза быстрее и вдобавок оставишь явный след. Нет, надо двигаться осторожно и беречь ресурсы – во всех отношениях. Короче, с этой цифры тактику мы меняем.
Мор говорил так, словно у него есть некая сила… и не заметить кое-какие эффекты, сопровождавшие поспешное отступление, – это надо быть слепым. Дома… в том, другом мире он всегда старался подавлять такие выплески, держать под контролем – ну, за исключением игривых интерлюдий в продымленных ночных клубах. Здесь же его, можно сказать, в открытую обозвали не то колдуном, не то ведьмаком, и если эта сила может послужить ему в дальнейшем – что ж, он готов учиться. Готов овладеть ею – чтобы посрамить врагов.
Есть очевидная связь… эта родинка на запястье. Пол задышал ровнее, и сей же час почувствовал знакомое тепло и биение крови.
Что конкретно мне сейчас нужно? Безопасно выбраться отсюда… безопасное убежище – вот что, решил он. Способность видеть, куда иду, и ни на что не натыкаться в темноте.
Он попытался как-то это… приказать. Сила внутри шевельнулась, и в следующий миг он отчетливо различил пятно в форме дракона у себя на руке, несмотря на кромешную лесную тьму. Оно словно бы двигалось, разгоралось – а потом соскользнуло с кожи и повисло в воздухе перед глазами, слабо и переливчато мерцая.
Дальше дракончик поплыл куда-то влево, тускло, но уверенно освещая округу, и Пол послушно двинулся за ним.
Он утратил всякое ощущение времени. Кругом расстилался бесконечный ночной лес. Дважды юноша делал привалы – он устал до чрезвычайности – и недолго отдыхал; во второй раз – на берегу ручья, из которого от души напился.
Из этой первой ночи своего бегства он почти ничего не запомнил – никаких особых деталей; вот разве что в какой-то момент оказалось, что он идет вверх по склону холма… а потом сквозь лиственный свод над головой начал сочиться зябкий свет раннего утра.
Тут усталость окончательно взяла над ним верх – все прошедшее с концерта время как будто бухнулось разом на плечи, – и он начал невольно оглядываться по сторонам, ища, где бы прикорнуть. Понятливый дракон-светлячок сразу же свернул направо и поплыл вниз по пологой дуге – кажется, в первый раз за много часов.
Через лабиринт валунов он привел Пола в маленькую, защищенную со всех сторон скалами лощинку и там завис в неподвижности. Пол согласился со знамением и бросился на траву. Откуда-то неподалеку доносился шум бегущей воды и веяло холодной свежестью.
Заснул он почти мгновенно.
А проснулся, кажется, уже за полдень.
Призрачный проводник исчез. У Дэна болело во многих местах, и он был зверски голоден.
Однако первым делом он вынул гитару из чехла и внимательно изучил на предмет повреждений. Повреждений не было: инструмент прошел через ночные ордалии невредимым. Дальше он отправился искать воду и нашел ее – крошечную речушку в сотне метров в сторону от скал, – вымылся целиком и промыл полученные раны. Ручей оказался слишком студеный, и долго в нем прохлаждаться Дэн не стал. Солнце уже стремительно катилось к горизонту – можно было продолжать путешествие в относительной безопасности.
Продолжать? Путешествие?
И с какой же цифры его бегство вдруг превратилось в путешествие? В этом Дэн (или Пол?) уверен не был – возможно, это случилось, пока он спал. Видимо, мерцающий дракончик не только увел его от разгневанных селян: теперь Пол (или Дэн?) чувствовал (интуитивно, разумеется; никакой логики в этом не было), что впереди его ждет какая-то совершенно определенная цель: к ней-то блуждающий огонек его и влек. Ну, что ж, значит, продолжим путь… только вот сначала не худо бы отыскать какой-нибудь еды.
Он повторил процедуру вызова проводника, и тот явился снова – побледнее при свете дня, пожалуй, но достаточно различимый, чтобы следовать за ним без помех. Интересно, думал Пол, а другие люди его видеть могут?
Какое-то время они так и шли вниз по склону, а вскоре после заката неожиданно для себя очутились в большущем фруктовом саду. Там юноша основательно набил брюхо, а заодно и карманы, и всякие укромные уголки в гитарном кейсе.
После этого дорога пошла вверх.
Где-то к середине ночи деревья измельчали: оглядевшись при лунном свете, путник подумал, что, будь сейчас день, отсюда было бы видно далеко-далеко.
Вскоре тропа забрала круто вверх; он успел разглядеть впереди какое-то огромное здание на вершине утеса – неосвещенное и вроде бы частично в руинах, – однако в тот же миг внутри у него словно что-то повернулось. Дракончик тоже это почувствовал и почти бегом погнал его вперед.
Пол, впрочем, и не противился. В груди росло странное возбуждение, а с ним и необъяснимое чувство, что там его ждет безопасность – и крыша над головой, и тепло, и еда! – и вдобавок что-то еще… непонятное, неопределимое… и важнее всего остального.
Он переложил гитару в другую руку, расправил плечи и решительно наплевал на ноющую боль в ногах. И когда с вершины налетел холодный ветер, он даже не пожалел об оставленной в деревне куртке.
На самом деле он бы с удовольствием побродил по разрушенным залам, любуясь живописным запустением, но огонек настойчиво звал вперед – вдоль по длинному коридору и… ба! не иначе как в буфетную. Кругом была еда – много еды на полках и в шкафах, и она выглядела совершенно свежей, будто ее только что туда поставили. Он попытался немедленно сцапать каравай хлеба и жутко удивился: его руку остановила незримая преграда.
И, кстати, нет… Не совсем уж незримая. Чем дольше он на нее пялился, тем виднее становилась сетка тихо пульсирующих голубых нитей, покрывавшая все съедобное в пределах видимости.