Но это все.
Потом я уходил в высшие пространства и возвращался обратно, прекратил крысу в сточной канаве (этому я недавно научился), катался по лунным лучам в старой башне и рыскал по балкам в поисках пауков, а сам думал о вечерних событиях и вообще задавался всякими экзистенциальными вопросами, которые еще совсем недавно меня ничуть не беспокоили.
Энергии живых существ, которые я забрал себе, оказали заметный укрепляющий эффект на все мое бытие. Мне открылись целые новые области мысли. Других созданий в мире, очевидно, было великое множество, но никого подобного себе я пока не встречал.
Значит ли это, что их и нет? Что я в своем роде уникален? Если не значит, то где они? А если значит – то почему? Откуда я пришел? Есть ли у моего существования какой-то специальный смысл? И если да, то какой?
Я кружил над бастионами, спускался в каверны глубоко под замком, носился среди спящих драконов и прочих тварей. Ни с кем из них у меня не было ничего общего.
Лишь много позже до меня дошло, что я, вероятно, как-то связан с самим Рондовалем – а иначе я бы давным-давно отсюда ушел. Я понял, что он и его ближайшие окрестности мне куда больше по вкусу, чем прочая сельская местность, куда я совершал недолгие вылазки.
Что-то упорно звало меня назад.
Но что?
Я вернулся к спящему телу Пола и изучил его самым внимательным образом, как делал каждую ночь с самого его прибытия. И снова, как всегда, обнаружил, что зависаю над драконьей отметиной у него на правом предплечье – она как-то особенно меня привлекала. Почему – не знаю. Появление этого человека совпало с началом изменений, кульминацией которых стало мое нынешнее состояние осознанности. Возможно, это его рук дело? Или, учитывая, что место так долго простояло заброшенным, чье угодно продолжительное присутствие возымело бы тот же самый эффект?
Желание обрести цель и смысл охватило меня с новой силой.
Мне начало казаться, что теперешняя недостача в этой области носит случайный и временный характер; что я явно должен что-то делать… чем-то заниматься… но почему-то забыл что, а может, просто никогда и не знал. Насколько это ощущение важно, насколько оно отражает правду, гадал я.
И тоже не имел ответа. Но хотя бы теперь догадывался, откуда взялся текущий интерес к этим предметам.
Пол уезжает завтра поутру. Воспоминания о том, что было до него, уже начали меркнуть. Утрачу ли я снова свою самость, когда он уедет? В это я, честно сказать, не верил, но укрепился во мнении, что да, он сыграл какую-то роль в пробуждении моей личности.
Тут я понял, что, видимо, пытаюсь принять решение. Остаться мне в Рондовале или отправиться вместе с Полом? И в том и другом случае возникает вопрос – зачем?
Я попытался прекратить нетопыря прямо в воздухе, но он от меня улетел.
Утром они оба вышли в путь – пешком, по северной дороге.
Перевалили через гряду холмов и спустились к подернутому зеленой весенней дымкой лесу, возле которого их ждал перекресток: его Пол отметил заранее на карте.
Свалив рюкзаки у корней большого дуба, еще мокрых и темных от рассветной росы, они оглянулись. Туман редел и таял на глазах; солнце вспухало пламенеющим пузырем на склоне горы справа. Где-то сзади птица неуверенно взяла несколько трелей, но подумала и продолжать не стала.
– К вечеру холмы должны закончиться, – сказал Пол. – А мне еще несколько дней спускаться, а потом опять подниматься. И пока я буду морозить задницу, ты уже станешь греться на приморском солнышке. Это я к чему – удачи тебе, Мышпер, и спасибо еще раз…
– Не трать слова, – перебил его вор. – Я иду с тобой.
– Что? До самого Белкена?
– И дальше.
– Это еще почему?
– Подхватил некстати обострение любопытства. Теперь хочу знать, чем все закончится.
– Ну, оно ведь и вправду может закончиться…
– Ты на самом деле в это не веришь, а иначе бы никуда не пошел. Давай, ноги в руки, и вперед! И не пытайся меня отговорить, а то, чего доброго, у тебя получится.
С этими словами Мышпер закинул на плечо рюкзак и зашагал по тропе. Вскоре его догнал Пол. Солнце высунулось из-за плеча горы побольше, чтобы получше их разглядеть, и врата зари наконец распахнулись.
Тени путников еще некоторое время бежали впереди них.
Заночевали они в крошечной сосновой рощице.
Там-то Полу и приснился сон, не похожий ни на что, виденное раньше.
Ясность и качество сознания были такие, что видение подозрительно смахивало на реальность, хотя и щеголяло на редкость зловещим колоритом. И все же в процессе просмотра сновидца обуревала странная темная радость.
Семь бледных языков огня двигались медленной процессией противосолонь, словно приглашая его на некоем духовном языке явиться посреди круга. Пол вышел из своего тела и встал над ним бескровной тенью. Огни остановились и, воспарив над землей, устремились к верхушкам деревьев и дальше.
Пол последовал за ними.
Все выше и быстрее летели они под небом, усеянным слабо отсвечивающими облаками, увлекая его на север. Леса и горы внизу кишели какими-то гротескными образами. Ветер ныл и стонал, и с пути разлеталось, трепеща, во все стороны нечто черное. Земля шла темными волнами – но это, наверное, просто нарастала скорость. Ветер уже совсем непристойно развылся, хотя ни холода, ни встречного давления Пол не ощущал.
Но вот огромный темный силуэт воздвигся перед ними на склоне горы, на половине расстояния до вершины, усеянный там и сям маленькими огоньками. Это был замок со стенами, с башнями, высокий, громоздкий, размером по меньшей мере с Рондоваль и в гораздо лучшем состоянии.
За этим последовал провал в сознании, закончившийся то ли через век, то ли через миг малоприятным ощущением холода и сырости.
Пол стоял перед массивными двустворчатыми дверями, окованными железом и увешанными большими кольцами. На дверях красовалась змея, пронзенная копьями; выше парила распятая птица.
Где все это происходило, Пол не имел никакого понятия, но картинка казалась странно знакомой, словно мелькала уже неоднократно в других снах, – только он об этом напрочь забыл. Маг качнулся слегка вперед и сообразил, что холод исходит от ворот, как незримая аура: с каждым шагом к ним стужа ощутимо нарастала.
Затем по обе руки от него вспыхнули языки огня – безмолвно и безо всякого видимого источника. Горячее желание пройти во Врата захлестнуло его, но как это сделать, Пол даже не догадывался: слишком уж мощными эти створки выглядели по сравнению с силами одного-единственного смертного, кем бы он там ни был…
Проснулся он озадаченный и закоченевший и поскорее завернулся с головой в одеяло. Утром он сон, конечно, помнил, но рассказывать о нем не стал. А ночью зловредное видение повторилось, хотя и частично.
Он снова очутился перед сумрачными Вратами. Физическое ощущение путешествия сюда у него имелось, а вот картинок почти не было. На сей раз руки его были воздеты, а уста исторгали древние слова, умоляющие двери открыться. Те с оглушительным скрипом повиновались, приоткрывшись немного наружу и выпустив струйку ледяного сквозняка, несколько щупальцев тумана и эхо далекого стона. Пол сделал шаг вперед и…
Каждую ночь в эту первую неделю пути он возвращался в таинственный сон и проникал с каждым разом все глубже, теряя в дверях огней-спутников. Один шествовал он по разоренным залам мрачных цветов – серый, бронзовый, черный и умбра – под ночным, исчерканным киноварью небом, где висел едва светящийся медный шар, – в той стороне, что могла бы быть западом.
Место было соткано из тени и камня, песка и туманов… и холодных стонущих ветров, и внезапно вспыхивающих огней, и медленно крадущихся тварей, наотрез отказывавшихся застревать в памяти. Здесь свет был зловещ и разумен, пещеры – темны, а разрушенные статуи изображали чудовищных с виду созданий. Выражение лиц у них тоже было вполне чудовищное.
Некая – впрочем, весьма небольшая – часть Пола даже стеснялась, что ему эти картины так нравятся.
А в ту ночь, когда он увидел самих этих тварей живьем – лютых чешуйчатых монстров, длиннорукие горбатые пародии на людские фигуры, преследующие ползком, враскорячку и вскачь одинокого человека, мчащегося от них сломя голову через этот бесприютный ландшафт, – Пол испытал даже некое сладкое томление пополам с предвкушением.
Человек юркнул меж двух высоких каменных столпов и в ужасе закричал, поняв, что угодил в узкую скалистую расселину, откуда нет другого выхода. Следом влились преследователи… – и они схватили его! Повалили наземь и принялись терзать, ломать ему кости и свежевать с мяса кожу.
Окрестный пейзаж сделался еще темнее.
Внезапно одно из существ взвизгнуло и выпало из общего омерзительного круга. Его длинная чешуйчатая длань обратилась во что-то гораздо бледнее и короче. Остальные разразились насмешливыми звуками и накинулись на него. Удерживая извивающуюся тварь, они переключились обратно на свою добычу и, окружив, хищно вгрызлись в нее. Ничего человеческого в ней уже не осталось… но, увы, и неузнаваемой она тоже не была.
Под их окровавленными зубами она тоже изменилась… выросла в размерах, уподобилась обликом им самим, а тварь, которую они держали и заставляли смотреть, на глазах уменьшалась, делалась светлее и мягче… и страннее.
Но ошибки быть не могло: и по форме, и в целом чудище превратилось в человека.
Державшие оттолкнули его, и он упал навзничь. Демоническая тварь на земле между тем оказалась предоставлена сама себе. Члены ее корчились и выворачивались; она явно пыталась подняться.
Человек же, шатаясь, встал на ноги, помотал головой и бросился между столпами, оглашая окрестности воем. И немедленно темные гады, испуская пронзительные вопли, толкаясь и пролагая себе дорогу зубами и когтями, кинулись в погоню за убегающим оборотнем, обладавшим, судя по всему, одной природой с предыдущей жертвой.
Пол услышал смех… и пробудился, понимая, что смеется он сам. Смех немедленно иссяк, и Пол еще долго лежал, глядя сквозь темные ветви деревьев на подсвеченные луной обла