Когти Продромолу выбросились, как у ножа-автомата, только размером с добрый скимитар, и пропахали длинные борозды в змеином боку. Клацнул клюв, но Талкне накинул петлю ему на голову.
И они покатились кувырком в волнах, вздымая тучи брызг и пятная кровью белизну пены, летевшей во все стороны. Когти птицы царапали и царапали тело змеи, пытаясь за что-нибудь уцепиться, а петля давила на шею, и голова Талкне металась влево и вправо, вперед и назад, ища просвет для смертельной атаки.
Небо над ними стемнело и вновь просветлело, а далеко за просторами вод снова раскатился пронзительный вопль Ниалит.
– На этот зов ты уже никогда не ответишь, Птица, – прошипел Талкне.
– Мы уже говорили с тобою об этом раньше, Змея, – ответил Продромолу.
И тогда в первый раз встретились их глаза, и настал долгий, немыслимый миг.
– Пол? – проклекотал он.
– Генри?
Но Продромолу захлестнул медлительную человеческую личность внутри, и, взяв бразды правления, ударил снова. Талкне забился во внезапном спазме когтей, но темные крылья уже раздвигали воду и колотили вокруг с тяжким громом мокрых парусов на соленом ветру, и змея перевернулась на спину, хлеща хвостом, а Продромолу взмыл в воздух, увлекая противника в свою родную стихию.
Талкне сражался отчаянно, накидывая на птицу виток за витком, но та уклонялась или полосовала их клювом и никогда не промахивалась, и уверенно махала крыльями, взяв курс в направлении земли и таща змею за собой, – половиною в воздухе и половиной в воде.
Вот птица издала победоносный крик: скорость ее возрастала, и все больше змеиного тела воспаряло над морем, то извиваясь, то бессильно свисая. И вскоре уже горы показались вдали, и струящийся по склонам к морю город-мир.
Вот тогда-то Талкне и кинулся снова в бой.
Широко распахнув пасть, голова его выстрелила вверх, но клыки лишь скользнули по перьям. Зато хвост, размахнувшись, подобно гигантской палице, хлестнул птицу наотмашь. Продромолу дернулся от удара и покачнулся на крыле, но высоты не потерял. Трижды змея пыталась взять птицу в захват, накинув петлю, и трижды терпела неудачу. Голова жалила, но Продромолу отражал ее каждый раз своим клювом и лишь поднимался выше в небо.
Они взлетели еще, ныряя из ветра в ветер. Суша была уже ближе, и Талкне висел, тяжкий и вялый, в когтях черной птицы. Птица забила крыльями чаще; ровный и сильный ветер развевал змею.
– Вне воды, – молвил Продромолу, – ты просто набитая мерзостью кожа, сосиска.
Талкне ему не ответил.
– Я есмь Отверзатель Пути, – продолжила птица через какое-то время. – Я настежь распахну Врата и впущу дыхание новой жизни.
– Ты не покинешь пределы этого мира, – прошипел наконец Талкне.
Продромолу устремился с удвоенной силой к земле – музыка и ароматы уже доносились до него оттуда, и толпа облаченных в оранжевые робы горожан уже ждала у кромки воды, готовая пасть жертвой бога, распевая и раскачиваясь, глядя, как несется к ним по небу ширококрылая черная тень. Он раскрыл клюв и крикнул им, приветствуя и обещая.
Он тщательно выбрал место, миновал нижние террасы и разжал когти, заходя на большой круг.
Тело змея корчилось и извивалось, ниспадая на город. Там, где оно встретилось с землей, рухнули здания, погибли раздавленные люди и демоны, фонтаны разлетелись вдребезги, и пожары вспыхнули из руин.
Нацелившись клювом вниз, откинув крылья, Продромолу спикировал на своего поверженного противника.
Но навстречу простертым когтям неподвижное ранее тело Талкне вдруг распрямилось пружиной. Виток упал птице на спину и мгновенно затянулся. Сбитый влет, с одним крылом, притиснутым к телу, в облаке вырванных перьев Продромолу ударили оземь – в одну сторону, в другую, снова, и снова, и снова. Здания крошились на куски, статуи опрокидывались, а божественные враги катались, сплетясь, и упали террасою ниже, и покатились дальше и дальше, и земля под ними тряслась и дрожала.
Поющие голоса взмыли, ликуя, и борцы повалились на самый нижний уровень.
Стиснутый тужащимися кольцами тела Талкне, Продромолу сам глубже вонзил когти и терзал, и рвал его клювом. Кровь богов смешивалась и собиралась в круглые, как монеты, лужи. Всюду валялись оранжевые тела. Птица била и билась в чешуйчатых тисках. Но вот они слегка ослабли, кольца разжались – самую малость, – и птица наддала с новой силой, вырывая куски плоти и отшвыривая их прочь, в оказавшийся рядом орнаментальный садик со сребролистными кустами.
И, наконец, змея обмякла. Птица выпуталась из витков ее тела, клюнула напоследок еще раз и, закинув голову, возопила пронзительно и триумфально. А затем медленно, с болью развернула крылья и поднялась в воздух.
Молнией метнулась змеиная голова, и челюсти сомкнулись на правой ноге летуна. Как кнутом, Талкне забросил Продромолу с размаху в воду – ногу не отпуская! – и сам немедленно скользнул следом и обвился вновь вкруг него.
– Ты не покинешь пределов этого мира, – повторил он, увлекая добычу на глубину.
– Пол! – воскликнула та. – Ты не ведаешь, что творишь…
Настало молчание – змей увлекал его все дальше от берега… – но вот пришел и ответ, и он был:
– Нет, ведаю.
И Талкне ушел под воду, унося с собой Продромолу.
На мгновение птица почти освободилась и с громовою силой стукнула клювом в затылок змеи – но уже в следующее клыки рептилии нашли ее шею и вонзились в нее, и сжались.
Когда воды вскипели вокруг и этот страшный клюв молотом пал на змеиный череп, Пол почувствовал, как сознание его угасает. Все вдруг стало страшно далеким. И смыкая накрепко зубы на шее врага, он уже покидал эту сцену, уплывал из нее, словно действующими лицами в ней были кто-то другие… двое других…
Лихорадочно корчась, он никак не мог сбросить шейный захват. И, погружаясь все глубже под воду, Генри Спир видел, как поднимается ночь и укутывает его черным своим покрывалом. Он хотел закричать. Он попробовал призвать свои силы, но умер, не успев довершить необходимого построения Искусства.
Глава двадцатая
Он куда-то шел…
Пешком.
Кругом клубился туман, в нем то и дело возникали и пропадали фигуры. Среди них была одна очень знакомая, с посланием…
Холодно, очень холодно. Он на самом деле хотел одеяло, но вместо него ему в руки сунули что-то другое. Зато от этого другого сразу полилось тепло, и это было хорошо. Стонущие звуки прекратились. Оказалось, он до сих пор едва сознавал их наличие.
Он покрепче сжал предмет, который ему дали, и, кажется, от него передалась некая сила.
– Пол! Ну, давай же, просыпайся! Скорее!
Так, было же какое-то послание…
Ему надавали по щекам.
Щеки? Это которые на лице?
Ага, стало быть, у него есть лицо.
– Проснись!
– Вот еще, – сказал он и стиснул посох…
Посох!
Тут-то он и открыл глаза.
Перед ними тоже маячило лицо… видимо, чужое. И не в фокусе. Но даже в таком виде в нем присутствовало нечто знакомое. Потом лицо решило приблизиться, и эффект размытия выключили.
– Мышпер.
– Да вставай же ты! Торопись! Они уже все шевелятся!
– Они? Не знаю никаких «оних»… А.
Пол попытался сесть, и Мышперу пришлось ему помочь.
Справившись с этой задачей, Пол оценил, что действительно держит посох отца. Который, между прочим, он самолично…
– Ты откуда это взял? – с неподдельным интересом вопросил он.
– Да потом же! Пусти его в дело!
Пол окинул взглядом помещение.
Ларик перекатился на бок и теперь лежал лицом к нему. Глаза его были открыты, но понимание происходящего в них, прямо скажем, отсутствовало.
На другом конце зала, возле дверей, возился и стонал Райл Мерсон.
Краем глаза Пол заметил, что над жертвенным камнем медленно поднялась тонкая ручка Таисы.
Что там Спир толковал про слабину воли? Ага, вон, кстати, и он – тоже пытается сесть.
– Это все враги? – деловито осведомился старина Мышпер. – Ты бы лучше что-нибудь с ними сделал – с теми, которые… Ой, быстрее!
– Уходи отсюда, – приказал Пол. – Ноги в руки, и бегом!
– Я теперь тебя не оставлю.
– Придется! Как бы ты сюда ни попал…
– Через окно.
– Вот так же и проваливай. Ходу!
Пол утвердился на одном колене и выставил в сторону Генри Спира посох, глядя на врага поверх него. Мышпер благоразумно покинул поле зрения, но сбежал или стратегически отступил, неизвестно.
Еще откуда-то отчетливо пахло драконами.
В руке уже пульсировало, и Пол благодарно поежился: слава богам, сила не покинула его в самый важный момент!
Маленькая и такая невинная с виду статуэтка так и стояла на луче диаграммы лицом ко Вратам.
Он встал и толкнул волю через скипетр; обе ладони отозвались покалыванием. Через весь организм прокатилось ощущение, как от долгой, но неслышной органной ноты.
Спиру придется умереть, это яснее ясного.
Если оставить его жить, это и будет то самое большее зло, чем если убить. Так ответственность за все, что он потом натворит, ляжет на Пола.
Со звуком, напоминающим раскат грома, простыня почти жидкого пламени вылетела из скипетра и пала на Генри Спира. Зал ярко озарился, и по неровным стенам в лихорадочной пляске заметались тени.
Впрочем, дальше огненная завеса разошлась посередине и открыла мистера Спира – тот уже стоял с повелительно воздетой правой рукой.
– Ты как умудрился наложить лапу на эту вещь? – поинтересовался он, без труда перекрывая рев огня.
Ответить Пол не потрудился; вместо этого он вложил все силы в попытку закрыть завесу обратно. Словно окровавленные ножницы в неверной руке, края качнулись в сторону человека посредине, потом от него. Пол ощутил, как возросло противодействие… потом ослабло – видимо, к противнику силы тоже возвращались урывками.
– Это твой там дракон за окном? – продолжил светскую беседу мистер Спир. – Их нужно в ежовых рукавицах держать. Сам я, знаешь ли, драконов терпеть не могу, воняют выдохшимся пивом и тухлыми яйцами сразу – а, каково!