Мне стало смешно.
Отец Николай был одним из немногих соловьевцев, относившихся ко мне приветливо. В то, что я связана с нечистой силой, священник не верил, так как много лет назад самолично меня крестил. Мое умение разбираться в травах он очень уважал и систематически советовался по поводу народных способов борьбы с язвой желудка.
Интересно, что он скажет, если эти две дуры взаправду придут на меня жаловаться?
Я спустилась с крыльца и с невозмутимым видом свернула за угол. Соседки, увидев меня, замерли, а потом заулыбались.
– Здравствуй, Матренушка, – сказала Антонина Егоровна, когда я их поприветствовала. – У меня последние два дня давление скачет, как полоумное. Не осталось ли у тебя каких-нибудь травок, чтобы его полечить?
– Не осталось, – ответила я. – Запишитесь на прием к доктору. Он вам поможет.
Домой я возвращалась в тишине, в кои-то веки без шепотков за спиной.
Настроение, между тем, было испорчено. На праздник я пришла хмурая, разговаривала мало, в играх почти не участвовала, а на расспросы Малаши и подруг, обеспокоенных моим поведением, только махала рукой.
Впрочем, когда пришла пора плести венки, мое душевное состояние немного наладилось. Вообще, праздник первых цветов – это то самое действо, на котором грустить нельзя. Жители Нави называют его женским днем, и кроме лешего, который, по традиции, следит за выполнением всех его ритуалов, мужчины в нем участия не принимают.
На большой поляне, покрытой мягкой весенней травой собираются девушки и женщины, поют песни, играют в догонялки, угощают друг друга сладостями, разводят большой костер, а потом плетут венки.
Каждая участница праздника должна сплести три венка. Первый – из сухих веток и жухлой прошлогодней травы. В него следует вложить маленькую прядку своих волос, а потом бросить этот венок в костер, чтобы в весеннем пламени вместе с прошлогодним мусором сгорели все горести и обиды.
Второй венок нужно связать из сорной травы – крапивы, лебеды, одуванчика и белой мари. Этот венок также надо бросить в костер – для силы, благополучия и плодородия.
Третий венок – самый пышный и самый важный – плетется из пятнадцати видов трав и цветов. Его надо оставить себе, бережено высушить, а потом в течение года готовить из него целебные снадобья.
– Первые травы – самые сильные, Матренушка, – учила меня когда-то Малаша. – В них заключено дыхание духов весны. Кто ими завладеет, того они сделают могучим и непобедимым.
Эти слова обдерихи я никогда не воспринимала всерьез, однако сегодня, глядя, как оранжевые языки пламени пожирают мои венки, всей душой ощущала, как мне становится спокойно и хорошо.
Пусть глупые соседки ведут свои пустые разговоры. Пусть люди обходят меня стороной. Сколько можно себя обманывать? На Земле я чужая, мне там холодно и одиноко. Мой настоящий дом здесь, в Нави, среди духов и колдунов, которые при каждой встрече дарят мне свое тепло. Не пора ли и мне поделиться с ними огнем своей души?
Малаша права: жить на два мира – неблагодарное дело. Надо переходить в Навь. И пусть я не готова сделать это прямо сейчас, через месяц или через год я обязательно это сделаю.
Из праздничного пламени вырвался столб алых искр. Я улыбнулась и вдруг поняла, что на поляне стало тихо. Участницы праздника оставили свои дела и молча смотрели на меня. В их глазах, черных, как ночь, и зеленых, как молодая листва, светился искренний, чистый восторг. Я выхватила из общей толпы лицо свой названной матери. Поймав мой взгляд, она улыбнулась.
Не понимая, что происходит, я посмотрела на свои руки – и ахнула. От моей кожи исходило легкое серебристое сияние. Я подняла ладонь, и в ней появился белесый магический шар. Растерявшись, я подбросила его вверх. Он лопнул, как мыльный пузырь, и от него во все стороны понеслись крошечные серебряные искры.
– Возрадуйтесь, сестры! – торжественно произнесла шишига Пелагея. – Народилась новая навья колдунья! Долго спала-созревала ее силушка, однако с нынешнего часа быть тебе, Матрена, ведуньей на Земле и чародейкою в Нави.
Поляна огласилась радостными криками. Я еще раз обвела взглядом восторженные лица подруг. И робко улыбнулась.
***
Домой я снова вернулась поздно. Когда праздник подошел к концу, я долго сидела у озера в компании подруг и выясняла, какими умениями теперь обладаю. Умения оказались универсальными. У меня одинаково хорошо получалось поднимать и ловить левитацией предметы, создавать порталы и магические шары. Магия, как верный послушный пес, выполняла все мои желания – стоило чего-то захотеть, и руки сами выплетали кружева заклинаний.
И хотя создавать волны и растить цветы у меня выходило не так ловко и быстро, как у русалки и навок, своей новой силой я осталась довольна и немного расстроилась, когда, вернувшись на Землю, перестала ощущать колдовские потоки.
В постель я укладывалась удовлетворенной не только праздником, но и всей своей жизнью.
А утром ко мне снова явился Матвей. Он отыскал меня в палисаднике, как раз в тот момент, когда я заканчивала удобрять будущие грядки лекарственных трав.
– Ты обещала помочь мне с ремонтом, – с улыбкой сказал он. – Я привез из города несколько ведер финишной шпатлевки и кучу вкусной еды. Предлагаю немного поработать, а потом пообедать на свежем воздухе.
Предложение звучало заманчиво. Я отнесла в дом пакеты с суперфосфатом и калимагнезией, переоделась в старый спортивный костюм и поспешила к Январину.
Его дом оказался меньше моего. В нем была всего одна комната, а еще кухня и пристройка для душа, очень похожая на мою. Из мебели имелась лишь старая кровать с панцирной сеткой и деревянный стол с двумя толстоногими табуретами. Из техники – небольшой холодильник, электрическая плитка и микроволновая печь.
Матвей отлично подготовил свое жилище к ремонту. Из дома был вывезен весь мусор, со стен снята старая краска, тщательно вымыт и укрыт пленкой вполне еще приличный деревянный пол.
В течение нескольких часов мы заштукатурили стены в комнате и в кухне, покрасили пол в душевой, отремонтировали ступеньки на заднем крыльце. После этого Январин принес из колодца ведро воды, и пока я приводила себя в порядок, вынес во двор стол и табуретки.
На обед у нас были говяжьи котлеты, несколько аппетитных голубцов, горка куриных отбивных и коробка самодельного бисквитного печенья.
– Я вчера заезжал в гости к родителям, – объяснил Матвей, когда мы приступили к еде. – Мама на прощание вручила мне три контейнера с домашней едой.
– Твоя мама вкусно готовит, – заметила я.
– Кулинария всегда была ее страстью. А сейчас она старается еще больше. Они с отцом пляшут вокруг меня, будто я снова стал ребенком. Это и понятно – ведь теперь я их единственный сын. Они рвутся в Соловьевку помогать мне с ремонтом, и очень переживают, что в ближайшее время не смогут этого сделать.
– Почему?
– Потому что им некогда. Родители работают в школе: мама преподает географию, а папа – физику. Учебный год подходит к концу, и у них наступает горячая пора: контрольные работы, подготовка к экзаменам, куча всевозможных отчетов. До середины июня они будут погружены во все это с головой.
– У вас хорошая семья. Наверное, вы очень друг друга любите.
– Так и есть, – Матвей улыбнулся. – Мы всегда были командой. Мама и папа обожают детей, поэтому уделяли нам с братом почти все свое свободное время. Мы ходили с ними в походы, ночевали в палатках в лесу и в горах. Постоянно участвовали в разных семейных соревнованиях. Вместе делали уборку, готовили угощение к праздникам, мастерили кормушки для птиц… Знаешь, родители очень нами гордились. Каждый наш успех вызывал у них такую искреннюю радость, что мы изо всех сил старались быть лучшими – в учебе, в спорте, в творческих конкурсах. Нам нравилось видеть на их лицах улыбки. Когда мы с Никитой выросли, родители стали мечтать, что будут так же заниматься с внуками.
– Внуков у них нет?
– Увы. Здесь мы с братом сплоховали. Я увлекся карьерой, а Никита хоть и успел жениться, однако развелся до того, как они с супругой задумались о ребенке.
– Теперь тебе придется отрабатывать за двоих, – улыбнулась я.
– Придется, – согласился Матвей. – И я отработаю. Не могу же я подвести родителей!
– Вы с Никитой тоже были близки?
– Мы были погодками. Иногда мне казалось, что мы близнецы, и разницы в возрасте у нас нет. Знаешь, мы все детство дрались. Из-за игрушек, из-за конфет, из-за родительских подарков. Конкурировали страшно, при этом маму и папу друг к другу никогда не ревновали. А потом, лет в двенадцать или в тринадцать, подружились. Никита неожиданно оказался отличным парнем. У нас были общие интересы, общие увлечения, общие друзья.
– А девушки?
– Девушки были разными, – Матвей усмехнулся. – В этом наши вкусы не совпадали. Брат был тем еще донжуаном, я по сравнению с ним – валенок… Когда мы выросли и обзавелись каждый своим жильем, наша дружба стала только крепче. Мы созванивались не реже двух раз в неделю, и обязательно встречались на выходных. Бывшая жена Никиты часто шутила, что общаться со мной ему интереснее, чем с ней. Знаешь, я до сих пор веду с ним беседы – в своих мыслях. Мне проще представить, будто брат уехал в другой город или в другую страну, чем поверить, что его больше нет.
Матвей замолчал, а его взгляд устремился куда-то вдаль. Я тоже молчала.
Наш обед получился поздним, и день уверенно клонился к вечеру. Я доела лежавшую на моей тарелке отбивную и хотела предложить продолжить работу, пока на улице не стемнело, как вдруг со стороны калитки раздался голос:
– Матрена!
Мы обернулись и увидели бабу Пашу.
– Там к тебе приехали какие-то люди, – сказала соседка. – Говорят, по очень важному делу.
Я встала из-за стола и поспешила к ней. Матвей пошел следом за мной.
– Они в твою дверь минут десять стучали, пока я не вышла во двор и их не окликнула, – сказала Прасковья Петровна. – Вот, вызвалась тебя позвать. Они ждут у калитки.