– Ты пережила страшное горе, – я погладила ее по плечу. – Однако у тебя есть семья. Я думаю, ты заметила, что с каждым днем твое здоровье становится все хуже и хуже. Тебе трудно вставать по утрам, сложно делать привычную работу. Все валится из рук, нападает апатия, никого не хочется видеть. Демон сосет твои силы, Таня. Еще две-три недели, и твои дочери останутся круглыми сиротами.
Она слушала меня, опустив голову. Я видела: Сажнева обескуражена. Ночные встречи с «Колей» стали смыслом ее нынешней жизни. Змей крепко оплел ее чарами, и она не готова просто так с ним расстаться. Но пришедшее осознание, что мужчина, так похожий на ее любимого человека, на самом деле им не является, в буквальном смысле сбило женщину с толку.
– Николая уже не вернешь, – негромко сказала я. – Здесь его дела окончены, а твои еще нет. Ты нужна детям, нужна родителям, нужна самой себе. У Коли впереди целая вечность, и он обязательно тебя дождется. То, что ты не можешь его забыть – нормально. Однако нельзя допустить, чтобы какая-то мерзкая сущность осквернила его светлую память.
Таня подняла на меня глаза. По ее щекам бежали слезы.
– Я не знаю, как прогнать черта, Матрена.
– В этом нет ничего сложного. Нужно дать ему понять, что ты его раскусила. Он уйдет, как только ты скажешь ему, что он – не твой муж. Кстати. У тебя есть нательный крест?
– Конечно.
– Надень его и носи, не снимая, хотя бы до первой годовщины Колиной смерти.
– Хорошо, – кивнула Таня. – Послушай, Матрена, этот человек… это существо приходит ко мне в полночь. Сегодня я осталась дома одна, и теперь мне немного страшно. Быть может, ты у меня переночуешь?
Я, конечно, согласилась.
До полуночи мы развлекались, как могли. Вместе приготовили для меня спальное место, испекли к завтраку бисквитный пирог, а потом долго пили чай и разговаривали. Чтобы отвлечь Таню от грустных мыслей, я рассказывала ей смешные истории, связанные с моей работой, а она в лицах изображала забавные разговоры своих дочерей.
Ближе к двенадцати часам разговоры сошли на нет – Сажнева заметно напряглась, и слушала мою болтовню вполуха.
Когда до появления змея оставалось не больше двух минут, я спряталась в угол между стеной и посудным шкафом. Таня же, как мраморная статуя, замерла на стуле.
Секунды тянулись медленно. Наконец, стрелки часов сошлись в верхней точке циферблата. В печке тут же полыхнуло огнем, и в комнате появился столб красно-желтого пламени, в котором угадывался человеческий силуэт, покрытый, как чешуей, блестящими искрами.
На меня чары змея не действовали, поэтому я видела его в настоящем облике, зато Татьяне он явно казался другим. Она смотрела на него во все глаза – с недоверием и страхом.
– Здравствуй, Танечка, – сказал ей змей.
– Здравствуй, – кивнула она.
– Что же ты сидишь? Отчего не подойдешь и не обнимешь меня?
Татьяна встала со стула и нерешительно шагнула к нему.
Огненный столб дернулся и отступил к печке.
– Что это на тебе? – недовольно спросил он. – Что это ты надела на шею?
Таня достала из-под ворота футболки нательный крест и показала змею.
– Немедленно сними эту гадость! – в голосе пришельца послышалась злость. – И никогда больше не надевай!
– Почему?
– Эта дрянь похожа на удавку. Она меня раздражает.
Таня покачала головой.
– Нет, ты не Коля, – тихо произнесла она. – Коля бы из-за креста не рассердился.
В пламени алыми искрами сверкнули злые глаза.
– Надо же, какая умная… Сама догадалась или кто подсказал?
Таня обернулась ко мне. Я вышла из своего угла и помахала змею рукой.
Тот стал красным, как кровь. Мы не были с ним знакомы, однако мою необычную сущность он ощутил сразу.
– Я буду на тебя жаловаться, ведьма! – прошипел он. – Все Игнату Огнеславовичу расскажу! Он тебе покажет!
Я пожала плечами и попросила:
– Изыди. Здесь тебе больше не рады.
Столб покрылся рябью и, рассыпавшись золотыми искрами, скрылся в печи.
Таня, как подкошенная рухнула на пол. Я бросилась к ней, крепко ее обняла. Она обхватила меня за плечи и громко зарыдала.
– Теперь все будет хорошо, Танюша, – сказала я, прижавшись щекой к ее макушке. – Все точно будет хорошо.
Ни я, ни Татьяна спать в эту ночь не легли. Придя в себя, Сажнева достала из шкафа бутылку настоянной на самогоне вишневой наливки, две пузатые рюмки и несколько часов подряд, то всхлипывая, то рыдая, изливала мне душу. Наливка мне не понравилась, поэтому пить я ее не стала, зато монолог Сажневой слушала без возражений.
Таня замолчала, когда за окном стало светать. Я помогла ей добрать до кровати, после чего тихонько вышла из дома и пошла обратно в Соловьевку.
Свернув к шоссе, я неожиданно увидела знакомый кроссовер. Он был припаркован у обочины, а в его водительском кресле сладко спал Матвей.
Я постучала по автомобильному стеклу. Январин тут же проснулся и открыл мне пассажирскую дверь.
– Как все прошло? – спросил он, едва я уселась рядом с ним.
– Нормально. Есть надежда, что все будут жить долго и счастливо.
– Чудесно. Тогда поехали домой.
***
Вернувшись в свою избу, я сразу отправилась спать. Уснула, однако, не скоро. Ворочалась с боку на бок и обдумывала события прошедшего дня. Угроза змея меня не пугала. Земля для него – чужой мир, в котором он не имеет никаких прав, а значит, никто не мешает мне прогонять его взашей всякий раз, когда я этого захочу. Что меня действительно удивило, так это поведение Матвея.
Право, никому из моих бывших кавалеров не пришло бы в голову ждать меня всю ночь на обочине деревенской дороги. Всегда предполагалось, что я – девушка самостоятельная и в подобных глупостях не нуждаюсь. Январин не является моим кавалером, однако считает своим долгом сунуть нос в любые мои дела и сопроводить меня, куда бы я ни отправилась.
Я могла бы подумать, что им движет любопытство и желание еще раз увидеть чудеса, о которых он слышал в сказках. Однако в этот раз Матвей ничего о них не спросил. Он молча привез меня домой, а потом поинтересовался, что я намерена делать, когда отдохну после ночных бдений.
– Я пойду в баню, – честно сказала ему. – В Нави сегодня вечером будет еще один праздник.
– Понятно, – кивнул Январин. – Что ж, желаю хорошо повеселиться.
Его поведение наводило на потрясающую мысль, что я ему действительно нравлюсь. Нравлюсь настолько, что он согласен мириться со всей мистикой, которая меня окружает. С одной стороны это было очень приятно, с другой – очень грустно. Январин мне тоже нравился, однако мое решение переселиться в Навь на корню перечеркивало развитие наших отношений. Какой смысл переходить от дружбы к романтике, если через месяц-два я навсегда уйду из этого мира?
В этом месте где-то внутри меня начинал точить червячок сомнения – тоже, кстати, подсаженный Матвеем. Чтобы убить этого червяка или, наоборот, прислушаться к его писклявому голоску, мне требовалось непременно поговорить с Малашей.
Я отправилась к ней после обеда, выспавшись, и полностью придя в себя после похода в Алексеевку.
Обдериха, как и всегда, встретила меня с распростертыми объятиями. Мы вместе истопили баню, а потом долго парились, чтобы явиться на праздник особенно свежими и красивыми.
– Мамушка, я хочу задать тебе вопрос, – сказала я, когда, вымывшись, мы сидели за столом и угощались пирогом и травяным чаем.
– Задавай, капелька.
– Скажи, я точно человек?
Взгляд обдерихи стал удивленным.
– Ты в этом сомневаешься?
– Сомневаюсь, – кивнула я. – Знаешь, я вдруг обратила внимание, что люди Земли странно ко мне относятся. Я знаю, навья печать вызывает у них тревогу и недоверие. Я давно к этому привыкла, но только сейчас осознала, что их неприязнь слишком уж гиперболизирована. К самому отчаянному пьянице и дебоширу они относятся в разы лучше, чем ко мне. Чтобы я не делала, как бы хорошо себя не вела, я остаюсь для них проклятой ведьмой и чертовым отродьем. Это не по-человечески, понимаешь? Люди так себя не ведут. У них принято быть дружелюбными, сострадательными, приветливыми. Однако их лучшие чувства постоянно проходят мимо меня
– Ты преувеличиваешь, капелька, – покачала головой Малаша. – Неужто на Земле все тебя ненавидят?
– Меня не ненавидят, мамушка. Меня просто игнорируют. Будто я чужая. Будто я нелюдь. Я живу в социуме, но фактически нахожусь в изоляции. Есть несколько человек, которые поддерживают со мной нормальные отношения, но их так мало, что изоляция становится еще заметнее! Один мужчина предположил, что я проклята. Это, конечно, глупость. Проклятия на мне нет, но со мной явно что-то не так. Навья печать не может вызывать столь сильное отчуждение. Человеческая сущность должна брать над ней верх – хотя бы в то время, когда я нахожусь на Земле. Отсюда возникает вопрос: быть может, у меня этой сущности нет? Быть может, я действительно подменыш, который только выглядит, как человек?
– Подменыши не могут жить в людском мире, – с грустной улыбкой ответила обдериха. – Уж сколько раз людских младенцев подменяли колдовскими сущностями, и ни одна из них не прожила на Земле дольше двух-трех лет. Ты – человек, Матрена. Не сомневайся.
– И все-таки что-то со мной не ладно.
Малаша пожала плечами.
– Кто, говоришь, сказал тебе о проклятье? – спросила она. – Капитон? Или кто-то другой?
– Мне сказал о нем Матвей – мой новый знакомый. Я помогла ему найти пропавшего брата, и теперь мы часто общаемся. Не переводи тему, Малаша. Есть на мне что-то, кроме навьей печати? Что-то, чего я не вижу?
Обдериха опустила глаза и принялась с интересом рассматривать стол.
– Значит, есть, – вздохнула я. – И что же это?
Малаша вздохнула и посмотрела мне в лицо.
– Я не могу тебе ответить, капелька.
– Почему?
– Эта тема для меня запретна. Давным-давно я дала клятву никогда ее с тобой не обсуждать.
– А кому ты дала эту клятву, рассказать, конечно, не можешь.