– Я звонила в полицию раз в неделю, пока мне не позволили войти в твою квартиру, – сказала Лилиан. – Твой комендант, Фабиан, дал мне свои ключи. Полиция все тщательно изучила, проверила шкафы и кладовую. Я не хотела, чтобы ты вернулся и обнаружил здесь беспорядок. После всего, что произошло.
Лилиан вымыла чашку и кастрюлю. Аполлон предложил ей занять его постель. Когда Лилиан начала протестовать, он ответил, что все равно не сможет там спать.
– Я бы предложила купить тебе новую кровать, но все мои сбережения ушли на «убер».
Аполлон рассмеялся, его смех что-то изменил в Лилиан, и она засмеялась в ответ.
Они перешли в спальню, и он расстелил простыню, чтобы уложить мать в постель, но она сжала его руку.
– Завтра утром, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты побывал на могиле Брайана. Мы принесем цветы.
Могила Брайана.
Два слова, и Аполлон вдруг почувствовал, что это его нужно укладывать в постель.
– Кладбище «Нассау-Ноллс», – сказала Лилиан. – Порт Вашингтон. Там красивые места.
– Мама, – прошептал он. – Я еще не готов.
Лилиан усадила Аполлона на постель рядом с собой и взяла его руку в свои ладони.
– Позволь мне рассказать тебе историю, – начала она.
Аполлон высвободил руку.
– Ты ведь не станешь снова рассказывать, как застрелили Артура? Угандийская диктатура. Ты вела машину как безумная, но он все равно умер от потери крови. Ты перебралась в Соединенные Штаты. Иммигранты такие удивительные. Вы делаете Америку великой. Я все понял.
Лилиан потерла бедра.
– Нет, моя история о другом, – сказала она.
– И о чем же? – спросил Аполлон.
– Совсем о другом! – Лилиан встала, сняла туфли и поставила их возле кровати.
Она махнула рукой, отпуская Аполлона, потом закрыла за ним дверь, и он стоял по другую сторону до тех пор, пока под дверью не увидел, что свет в комнате погас. Хотел ли он извиниться? Нет. Он мог сказать больше и нечто намного хуже. Он хотел сделать кое-что похуже. Не с ней, а с собой. Патрис был прав. Если бы его друг не произнес те слова, кто знает, куда Аполлон пошел бы от него. Мост Джорджа Вашингтона находился всего в квартале от этой квартиры, и каждые три с половиной дня кто-то пытался спрыгнуть с доходивших до пояса перил. Может быть, сегодня таким человеком стал бы он.
Решение отдать книгу Патрису и Дане явилось совершенно бескорыстным жестом, но сейчас Аполлон находился в таком состоянии, что едва ли мог оценивать собственные действия. Что бы он сделал, если бы в его квартире не оказалось Лилиан? Он не знал, и это его удивило. Кем он стал? Кем может стать? Он всегда был так уверен в себе – книжный человек, муж, отец, – но теперь ему казалось, что ни одна из прежних ролей ему не подходит.
Глава 38
Аполлон чувствовал, что должен разрезать зеленую ленту, которой полиция заклеила дверь в комнату Брайана. Вероятно, к тому времени, когда он смог с ней справиться, лезвие хлебного ножа затупилось. Он некоторое время постоял в коридоре, прислушиваясь к Лилиан. Быть может, он ее разбудил? В одной руке он сжимал нож, в другой – ручку двери. Неужели он действительно пытается услышать шорохи в комнате матери или просто не хочет заходить в детскую? Он включил свет в коридоре и толкнул дверь.
И сразу увидел следы в комнате. По всему полу. Большая обувь. Полицейские и судмедэксперты; серая пыль на темном деревянном полу, все здесь выглядело как диаграмма кадрили. Аполлон смог это разглядеть даже в темноте. Лилиан не сумела навести здесь порядок. Одна из штор была наполовину задвинута, и в комнату проникал лунный свет. Вторая оставалась полностью закрытой.
Разбитое стекло в одном из окон, выходивших на пожарную лестницу, заменили большой деревянной доской. Когда Фабиан вошел в комнату, после того как увидел ребенка, но прежде, чем вызвал полицию, он обнаружил, что решетка, защищавшая окно, открыта, а окно выбито. Стекло валялось на подоконнике снаружи и на пожарной лестнице, а не внутри спальни. Эмма сбежала по лестнице. Никто не смог объяснить, как ей удалось – без ключей, с запертой входной дверью – попасть в квартиру тем утром, однако Эмма Валентайн сумела это сделать.
Все стекло забрала с собой команда полицейских экспертов. Они рассчитывали найти кровь на осколках, и кровь на них действительно была. Кровь Эммы Валентайн. Никаких откровений, лишь подтверждение гипотезы.
Аполлон вошел в спальню, но не стал сразу зажигать свет. Его мысли обратились к той ночи, когда Эмма родила Брайана в поезде метро Линии А. Не к обеду с Нишель, не к разговору с танцорами, но к моменту, когда головка малыша – все еще защищенная амниотической оболочкой – прижалась к открытой ладони, перед тем как лопнуть у него в руках, над грязным полом. В то замедленное мгновение, когда их ребенок существовал в двух мирах одновременно – реальности и вечности, – и из-за того, что Аполлон и Эмма находились в контакте с мальчиком, они также, в каком-то смысле, прикоснулись сразу к двум мирам. Вся семья находилась Здесь и Там. Вместе. Момент из старых волшебных сказок для взрослых. Аполлон стоял в сумраке спальни и испытывал такие же чувства. Ему казалось, что он вот-вот почувствует тонкую мембрану в воздухе, точно занавес, который сможет отодвинуть. Здесь и Там.
Что он найдет на другой стороне? Что найдет его?
А потом Лилиан включила свет.
– Извини, – сказала она, когда он обернулся. – Я проснулась, и у меня возникло ужасное чувство, что ты исчез.
Теперь, когда загорелся свет, комната вернулась в реальность и снова стала всего лишь ужасной. Какое облегчение: полиция унесла не только осколки, но и кроватку. Каким-то образом фотографии кроватки попали в Сеть. Кто это сделал? Полицейские? Или кто-то из лаборатории? Аполлон находился в больнице, когда снимки показали в местных новостях. К тому моменту, когда он понял, что видит, медсестра выключила телевизор.
В комнате оказалось намного холоднее, чем в остальной квартире. Деревянная доска, заменявшая стекло, плохо удерживала тепло. А еще в комнате было полно мух. Какие-то лениво летали, другие ползали по стенам. Лилиан вышла и вернулась с желтой мухобойкой.
Аполлон сходил за метлой и совком для мусора. Он хотел, чтобы следов в спальне больше не осталось, хотел стереть присутствие чужаков, которые тут топтались. Здесь же висели книжные полки, где до рождения Брайана стояли книги «Невероятии». После появления малыша на свет книги отправились в подвал, а полки заняли детские вещи и игрушки. Стопка дневных и стопка ночных подгузников – второго размера – лежали там же.
Эмма купила пластиковые ящики для одежды до того, как ребенок родился, и проводила часы, сортируя детские вещи. И в комнате остались доказательства. Корзины с надписями: «Ползунки 0–6 месяцев», «Штанишки 0–6 месяцев» и «Джинсы 0–6 месяцев». Еще один набор, но для 6–12 месяцев. «Свитера», «Носки», «Шапки и шарфы», «Слюнявчики», «Махровые салфетки». В старой желто-оранжевой банке из-под кофе «Кафе дю монд» лежала дюжина сосок-пустышек, которые они никогда не использовали, Брайан засыпал, засунув в рот большой палец. Рядом с банкой стояла книга о том, как и когда следует отучать малыша сосать большой палец. Все собрала Эмма, только лучшее, она готовилась приветствовать появление на свет их мальчика. И как эта же женщина могла превратить спальню сына в место преступления?
Экземпляр «Там, вдалеке» также стоял на полке, рядом с пособием на тему о том, как отучить ребенка сосать большой палец. Аполлон взял книгу в руки. Он собирался читать ее мальчику каждый вечер, но сколько раз успел открыть? Нисколько. Он цитировал ее по памяти в то утро, в подвале, в Ривердейле, но в чтении вслух заключена совсем другая магия. Он хотел научить ребенка любить книгу из его детства. Переворачивать страницы до тех пор, пока Брайан не станет достаточно взрослым, чтобы делать это самостоятельно. Произносить слова, пока Брайан не начнет обходиться без его помощи. Сидеть рядом с сыном, погрузившись в историю из книги.
Аполлон мечтал об этом с того момента, как они принесли малыша домой, тем не менее в течение следующих шести месяцев чувствовал себя таким измученным, что ни разу не взял книгу в руки. Впрочем, какой смысл читать шестимесячному ребенку? У нас еще будет время. У нас еще будет время. Так он думал. Аполлон открыл книгу и начал перелистывать страницы.
У него за спиной Лилиан ударила мухобойкой по стене, и раздался негромкий треск.
– «Ты пойдешь со мной», – сказал Аполлон.
Лилиан у него за спиной прекратила сражаться с мухами.
– Что ты сказал? – спросила она.
Она шагнула к нему, и деревянный пол заскрипел под ее ногами.
Аполлон повернулся к Лилиан.
– Это были последние слова, которые я сказал Брайану, – ответил Аполлон.
– Почему ты так ему сказал? – спросила Лилиан.
– Мне снова стал сниться тот сон, – ответил Аполлон. – Тот старый сон, помнишь? Сразу после того, как родился Брайан.
– Я не знала, – удивилась она. – Почему ты мне не говорил?
– А зачем? – спросил Аполлон. – Ко мне просто вернулся старый кошмар.
Лилиан заплакала.
– Думаю, я должна кое-что тебе рассказать, – сказала она.
Глава 39
Аполлону Кагве требовались швабра и ведро. Хотя часы показывали почти два часа ночи, он понял, что должен вымыть деревянный пол в комнате Брайана tout de suite[23]. Он вышел из спальни прежде, чем Лилиан успела сказать что-то еще, на кухне в кладовке отыскал швабру и ведро под раковиной, и даже наполовину полную бутылку седьмого поколения жидкости для чистки дерева. Из кухни он отправился в ванную комнату и поставил ведро в ванну. Он убежал от матери. Аполлон и сам не понимал, почему так поступил, но чувствовал, что не захочет услышать то, что она собиралась ему рассказать. Впрочем, куда он мог деться?
Лилиан поймала его сидящим на краешке ванны. Она стояла в дверном проеме и смотрела на сына, скрестив руки на груди и опустив голову.