- Допрашивать буду я, - твердо сказал Левушка. - Я там был, я знаю, как спрашивать.
- Прелестно, - согласился Архаров. - Одной заботой менее.
Левушка был настроен решительно, чувствовал себя бодро - на Пречистенке его откормили, отпарили в бане, а Никодимка с утра выбрил так, что Архаров даже разозлился - цирюльная процедура со всеми горячими и холодными компрессами затянулась неимоверно. Кроме того, Архаров на следующий день после рейда послал Никодимку к знакомым купцам, и на Пречистенку доставили для Левушки нарядный кафтан с панталонами, камзол, сорочки, исподнее, все - даром, потому что у разумного купца рука не поднимется брать деньги за такую мелочь с господина обер-полицмейстера.
Решили не откладывать дела в долгий ящик и тут же предоставили Левушке все потребное - комнату, канцеляриста, Захара Иванова для компании и на всякий случай.
Когда он вышел из архаровского кабинета, к начальству попросился Степан Канзафаров.
- Я, ваша милость, того смутьяна со звездой видел.
- Какого смутьяна со звездой? - Архаров, чья голова была занята поимкой грабителей, временно забыл, куда и для чего посылал Степана.
- На Пресне, в кабаке. Он точно прибегает в смирном платье и слева звезду имеет, а кричит так, что сразу и не понять. Только, ваша милость, он не государыню, он господина Салтыкова свергать собирается…
Степан выглядел несколько смущенным.
- Какого господина Салтыкова? Фамилия немалая, Канзафаров. Имя, чин узнал?
- Покойного господина Салтыкова, ваша милость…
Архаров расхохотался. Много всяких недоразумений притаскивали архаровцы на Лубянку - но с покойниками на Москве, поди, еще никто не воевал.
Степан невольно улыбнулся.
- Говори вразумительно, - велел Архаров. - Я не выспался, шутки плохо понимаю.
- Он против того господина Салтыкова кричит, что на Москве был градоначальником. Я у трактирщика спрашивал, он растолковал.
- Того, выходит, что от чумы сбежал…
Тут Архарову незнакомый смутьян со звездой стал даже несколько симпатичен.
- Его господин Салтыков сильно обидел, вот он его и честит… - Степан задумался и выпалил бодро: - Тираном! И адским цербером!
- Вон оно что. А трактирщик, услышав про тиранов, тут же сие сдуру к государыне применил… вот болван! Хорошо, Канзафаров, ступай. В канцелярии продиктуешь кому-нибудь про того чудака со звездой, как бишь по прозванию?
- Я узнал, ваша милость. Прозвание ему - Сумароков.
- Стой!
Не далее, как вчера, Архаров слышал эту фамилию. Нашли у какого-то разговорчивого домашнего учителя корзинку со старыми журналами, что-то такое там господин Сумароков понаписал…
- Канзафаров, возвращайся в тот кабак, узнай - тот ли Сумароков, что сочинитель и в журналах пишет! Сыщи Иванова… черт… обоих Ивановых ко мне!
Он никак не мог вспомнить, кому из них поручал отнести в театр тетрадку с пьесой, найденную в снегу на месте покушения.
Когда прибежали оба, вспомнил - это был Клашка. Он доложил, что тетрадка так и осталась у Саши Коробова. Тут же Архаров потребовал к себе и Абросимова, а Макарку послал на Пречистенку за секретарем. Абросимов не успел вернуть корзину с крамольными журналами, и ее сразу притащили в архаровский кабинет. Саша, доставленный с ветерком, получил приказ - безотлагательно прочитать все сумароковские писания, от чего пришел в ужас:
- Николай Петрович, да вам хоть ведомо, сколько он понаписал?!
- Бери корзину, пошел вон. Абросимов тебя в канцелярии посадит. Ищи крамолу.
- Только в корзине? - с надеждой спросил Саша и, увидев недовольство на архаровской физиономии, тут же исчез за дверью.
- Шварца ко мне! - пока дверь не закрылась, заорал Архаров.
Немец явился не сразу.
- Как там налетчики?
- Как вы, сударь, велели, - пока с пристрастием не допрашивали, а с одним господин Тучков… как бы поточнее выразиться…
- Говори, как есть, черная душа.
- Сопли на розовой водице разводит.
- При первом допросе сознался хоть один, что убили помещика с семьей?
- Врут немилосердно. Дураки, сударь. И не сговорились, чтобы всем про одно врать.
- Как же они объясняют свое нахождение в Измайлове?
- А по-дурацки, сударь, - заблудились. Ехали к барину из деревеньки, везли припасы. Кто-то не туда им путь указал. Извольте приказать, чтобы с пристрастием.
Архаров вздохнул.
- Не хочу, чтобы Тучков в нижний подвал лазил. Ему там делать нечего.
- И не полезет. Там за ним Щербачов записывает, так я из его тетрадки вопросы господина Тучкова перепишу.
- Сперва покажи-ка мне.
- Как изволите, сударь.
Левушку как можно деликатнее отстранили от допроса - Архаров позвал его обедать, а потом отправил домой, к Анюте, которой общество братца было необходимо. Шварц принес вопросы, выбранные из записей Щербачова, и Архаров взялся их изучать, читая вполголоса, потому что одними глазами - как-то невнятно выходило, взгляд сам перепрыгивал через плохо читаемые слова.
- «Кто из вас выходил навстречу саням, кои на вторую после грабежа ночь на остров приезжали? Видал ли ты тех людей, что вышли из саней? Знаешь ли что о тех людях? Кто был в санях? Слышал ли его голос, а коли слышал, так стар он или молод…», - добравшись до этого места Архаров, решив, что и так довольно себя утрудил, отдал тетрадку Шварцу. - Карл Иванович, хоть лбом о стенку бейся, а добудь о тех санях сведений!
- Горячи вы, сударь, больно.
Впервые за всю службу обер-полицмейстером Архаров услышал такое от Шварца.
- Это ты мне, черная душа?
- Они могут ничего не знать. А Кондратий у меня суров - то из них выбьет, чего в натуре не было и быть не могло. В подобных случаях, сударь, такое порой говорят, лишь бы допрос хоть на сутки прекратить, - вы и не поверите.
- Ваня… - вдруг сказал Архаров. - Ваня Носатый… Он же сам налетчиком был…
- Да, каторжник он у нас знатный, - согласился Шварц. - Я понял, сударь, сие дело передам в Ванины руки. Он догадается, о чем спрашивать, чтобы вранья поменее было.
Положив тетрадку с Левушкиными вопросами, он коротко поклонился и вышел из кабинета. Архаров усмехнулся - Ваня входил в число его любимцев. Огромный, с изуродованным лицом, злой на язык, тяжелый на руку, он целыми днями жил в подвалах, верхнем и нижнем, как цепной медведь на заднем дворе, и Архаров из-за этого даже сердился - Ваня был неглуп и мог бы принести больше пользы в рядах архаровцев, а не шварцевских кнутобойц. Но навязывать этому человеку свою волю обер-полицмейстер не желал - он сам бы удивился, коли бы кто ему сказал, что он уважает Ваню Носатого. У бывшего каторжника было, рассуждая возвышенно, особое понятие о чести и достоинстве - он не желал позорить своей рожей Рязанское подворье.
А рассуждая попроще - то в прежней жизни Ваня был в своих каторжных чинах, имел вес, любил командовать, и на чумном бастионе сразу же стал за старшего, с чем и гарнизонные солдаты считались. Тут же он старшим быть не мог - да и уйти никуда не мог, потому что сам выбрал Архарова в вожаки, никто его силком не гнал в ту ночь, когда приступом брали ховринский особняк, драться на стороне власти против мародеров. Он так решил - а слово свое ценил дорого. Вот потому и отсиживался внизу - от в некоторой степени уязвленного самолюбия.
Мысль доверить Ване допрос полностью обрадовала Архарова - он видел в этом некое поощрение, возможность подняться на более высокую ступеньку лубянской лестницы. Ему нравилось распоряжаться на этой лестнице, расставлять на ней людей сообразно их талантам, трудолюбию и надежности. И тщательно взвешивать свою благосклонность ему тоже нравилось - хоть в гневе он мог дать волю кулакам, не соразмеряя своей силы с обстоятельствами.
Архаров решил пройтись, выбрался из-за огромного письменного стола, крытого красным сукном, размял косточки - потянулся, подняв обе руки вверх, как его научил Матвей; потом распростер их крестообразно, как будто распихивал две стенки в коридоре; наконец свел вместе лопатки. Ноги, обычно спрятанные под столом, были в валенках - после бессонной ночи он мерз, а в такое трудное время валяться дома, страдая соплями, считал недопустимым.
Пошел же Архаров в канцелярию - искать Сашу. Тот честно сидел в углу, у ног стояла корзинка, рядом с ней - чернильница, за ухом торчало перо - Саша трудился.
- Каково крамола поживает? - спросил Архаров.
- Николай Петрович, коли она тут и есть, то весьма неосуществимая, - Саша показал ему раскрытую книжицу.
- И в чем же загвоздка? - спросил Архаров.
- Да там все про равенство, как будто оно в свете бывает. Что помещик и крестьянин одинаково должны кашу есть и квасом запивать.
- Еще.
- Еще сны и мечтания. Как было бы прекрасно, кабы приказные дела быстро решали, а судьи взяток не брали.
- Так. А умное что было? - усмехнувшись, полюбопытствовал Архаров. - Должно же быть.
Что-то больно много суеты развел вокруг себя господин Сумароков - и в Архарове проснулась обычная его живая и деятельная подозрительность. Он, как те псы, о которых рассказывал покойный дед, и нижним, и верхним нюхом чуял опасность - хотя на поверхности она не наблюдалась, на поверхности наблюдались благоглупости.
- Было вроде.
Саша взял сумароковский журнал и прочитал вслух:
- «В моде ныне суконные заводы, но полезны ли они земледелию? Не только суконные дворянские заводы, но и сами лионские шелковые ткания, по мнению отличных рассмотрителей Франции, меньше земледелия обогащения приносят. А Россия паче всего на земледелие уповати должна, имея пространные поля, а по пространству земли не весьма довольно поселян. Тамо полезны заводы, где мало земли и много крестьян».
- Стало быть, господин Сумароков жить нас учит, - сделал вывод Архаров.
- Учил, Николай Петрович. Журнал в пятьдесят девятом напечатан. Ему уж пятнадцать лет.
- Коли кто-то его столько лет хранит да еще бумажками перекладывает - стало, вычитывает в нем нечто для себя важное. Заводы, значит… умный, мать бы его… Читай далее, Сашка, все читай. Трагедии, комедии, все, что он насочинял! Канзафарова ко мне!