Тридцати не было, когда на господина Орлова накатила блажь: а дай-ка капитан-поручика Архарова единым махом в полковники и обер-полицмейстеры произведем! Тогда сдуру и не задумался, как сие назначение понравится Москве. Полагал - слово государыни и тут закон. Уверен был - все идет как должно, все - как у того котишки из Каиновой сказки: «Потому, что они - крысы, а я - кот!»
И вот нате вам: обер-полицмейстер никак не соберется в духом, чтобы принять наглый вызов бывшего московского хозяина. Да сколько ж можно?!.
Архаров тихо выматерился и полез из кареты, да так быстро - уже стоявший на запятках Иван не успел соскочить и подхватить барина под локоток.
Нужно было действовать, пока душа горела от злости и от стыда. Пламя, правда, металось внутри - Архаров не позволял себе показывать чувства открыто, и физиономия его сохраняла полнейшую неподвижность. А вот коротковатые ноги выдавали волнение - той особенной чуть суетливой побежкой, которую вся полицейская контора с окрестностями уже знала…
Он отворил калитку, пересек по уложенным доскам двор - Зарядье, как всегда, после зимы никак не желало толком просохнуть, - постучал в двери, услышал голосок девчонки, велел позвать хозяйку.
Марфу пришлось ждать - она, как видно, сидела с Каином в розовом гнездышке. Архаров, впущенный в сени, старательно вытер ноги о половик, после чего девчонка распахнула перед ним одни, потом другие двери, и он вошел в ту самую комнату, с которой уже столько всякого было связано. Невольно вспомнилась Дунька…
Он сел к столу, широко расставив ноги, бессознательно стараясь придать себе поболее значительности и уверенности. Уставился в окошко на огород - как если бы ему было безразлично, кто сейчас спустится по лестнице. На огороде возился инвалид Тетеркин - ладил высокую грядку. Архаров невольно ему позавидовал - вот ведь живет детина без забот, игрушки мастерит, Марфе по хозяйству помогает, она ему, того гляди, и невесту присмотрит, какую-нибудь румяную вдовушку, щекастую и грудастую, и женит, и подарок царский сделает - свадьбы Марфа любит…
Ступеньки заскрипели, похоже, шли сразу двое. Архаров продолжал таращиться на огород и когда дверь отворилась. Повернулся он не сразу. Марфа уже успела войти и стояла, полностью заслонив своими восьмипудовыми телесами того, кто спустился следом за ней.
- Ну, сударь, вовремя пожаловал, - радостно сказала Марфа. - У меня пироги поспели. Да и блинов моя Наташка напекла. Тесто я сама заводила, а печь - тут она мастерица. Ни один не подгорит, все - кружевные! Наташка, на стол накрывай! Скатерть стели ту самую, с кружевным подзором! Тарелки лучшие доставай!
Архаров готов был Марфу убить. Он всеми силами старался соблюсти и просто мужское, и обер-полицмейстерское достоинство, а она - про блины! Марфа, похоже, чуяла это, и ее архаровская злость даже забавляла. Непременно назло обер-полицмейстеру она звонко требовала каких-то особливых горшочков с медом, с вареньем, со сметаной. Явилась Наташка, принесла скатерть, Архарову пришлось вместе со стулом отползти от стола, тут и Марфа посторонилась. Только тогда они впервые увидели друг друга - бывший и нынешний хозяева Москвы.
Архаров догадывался, что Ванька Каин - не богатырского сложения молодец, что он в Сибири вряд ли раздобрел да помолодел. Но не ожидал он встретить морщинистого темнолицего мужичка, ростом лишь малость повыше Марфы, виду самого простецкого, с редкими сивыми волосами, убранными в косицу, в коротким кафтанишке неопределенного от старости цвета. Лицом мужичок был нехорош - нос имел толстый и неровный, запойного цвета - того гляди, и Матвей Воробьев таким же обзаведется. Надо полагать, Каину в его сибирских скитаниях довелось этот самый нос обморозить, подумал Архаров, да и неудивительно… однако, у него рожа и оспой, видать побита, и об этой роже Марфа тосковала!…
- Добро пожаловать к нашему столу, - сказал этот мужичок хрипловатым, но удивительно задушевным голосом. - Хлеб-соль делить, дружбу водить, э?
Архаров понятия не имел, что на такое отвечать. И Марфа, насладившись его растерянностью ровно на миг дольше, чем бы следовало, взяла власть в свои руки.
- А ты бы, Иван Иваныч, штоф принес, наливочку для меня поставил. Что за встреча без вина? Ступай, ступай, будь хозяином!
- Ишь, как бабы-то на Москве, совсем стыд потеряли, - пожаловался Каин. - Э?
И голову набок, вправо, накренил, и улыбнулся, прищурив глаза.
Тут Архаров понял, что это хитрое «э?» означает приглашение к беседе.
Нельзя сказать, что он заранее придумал, как должна бы начаться беседа с Каином. Почему-то казалось, что оба сперва будут обмениваться короткими репликами стоя, не сближаясь, и первым делом Каин объявит про себя, как вышло, что он вдруг оказался в Москве. И вопросы задавать станет именно Архаров. А тут - извольте радоваться, блины да бабы!
Каин шлепнул Марфу по заднице и тут же, пока она оборачивалась, скользнул в дверь. По неравномерному скрипу половиц и лестницы Архаров догадался - он прихрамывает.
- Что это у твоего любовника с ногой? - спросил он Марфу.
- Поморозил он ногу, - тут же бойко отвечала Марфа. - Сказывал, в лесу заблудился, свалился куда-то, еще и палец на ноге поломал, так и думал, что в лесу околеет - идти-то невмочь, полз, насилу выполз.
- Так недавно это с ним стряслось?
Марфа стрельнула глазами в сторону неплотно прикрытой двери.
- А черт его разберет. Мне так сдается - недавно…
- Ага… - сам себе сказал Архаров.
Наташка в нарядном сарафане стала таскать на стол посуду, горшочки, наконец - блюда с пирогами и тарелки с высочеными стопками нежнейших блинов.
- Малиновое, земляничное, вишневое, крыжовенное… - Марфа тыкала пальцем в горшочки. - Липовый мед, гречишный, белый… орехи в патоке отведай, сударь, непременно…
Все это так благоухало - у Архарова слюнки потекли.
- Ты, Марфа, на целую армию настряпала, - сказал он. - Ждала, поди, кого?
Марфа рассмеялась.
- То-то и видно, что ты, сударь, замужем не бывал! Коли ставишь на стол блины - так хоть десяточек, хоть сотню - мужик все уберет! Да хоть две сотни! И еще, скажет, подавай!
Архаров посмотрел на нее с большим подозрением - не может быть, чтобы баба просто так, для одного-единственного мужичка, столько настряпала. И едва не выругался - он же оставил экипаж у ворот! Теперь коли кто и вздумает навестить Марфу с Каином - увидит да и развернется!
Оставалось только плюнуть на все и наслаждаться блинами.
Каин принес штоф водки и бутыль с домашней наливкой, и началось действо в московском духе: Архарову стали накладывать на тарелку горячие, ждавшие своего часа в печи, блины, пододвигать горшочки, советовать, как наилучшим образом ублажить желудок. Наташка притащила самовар, тут же явились чашки, и застолье закипело.
Каин вел себя по-хозяйски, вопросов не задавал, лишнего не рассказывал, являл собой воплощенное радушие, и это его вопросительное «э?» с хитрым прищуром уже сделалось привычным - тем более, что ужимка сия, как оказалось, ответа не требовала, просто таким образом Каин делал свои слова более доходчивыми и весомыми.
Беседа лилась в самом что ни есть безобидном русле - Марфа вела ее, всячески уклоняясь от подводных камней. Начав с блинов и пирогов, она перешла к тайне изготовления правильной наливки - когда бутыль непременно выставляется на подоконник, на солнышко, и ежедневно поворачивается к свету другим боком. Архарову это показалось любопытным - любопытство за ним вообще числилось, хотя даже из архаровцев немногие об этом знали. А Никодимка мог бы порассказать, как обер-полицмейстер наблюдал за пауком, развесившим удивительной красоты паутину, и даже сгонял камердинера за соломинкой - подразнить этого паука.
Но он не стал расспрашивать, хотя мог бы - две большие бутыли стояли на подоконнике, освещенные солнцем, и словно бы чванились содержимым красивого темно-красного цвета, словно бы подсказывали, о чем можно сделать вопрос. Заткнуты они были, как Архаров заметил, пробками из туго сложенной бумаги, и там же лежали стопкой еще какие-то листы, а на них - мешочек вроде табачного кисета.
Он вообще держался несколько высокомерно, боясь хоть малость уронить себя в Каиновых глазах. И чувствовал, что с этой манерой что-то не так, и ничего не мог с собой поделать. А вот Иван Иванович Осипов наслаждался от души - это Архаров уловил сразу.
Каин брал блины безошибочно по пять разом, сворачивал трубочкой, макал край сперва в варенье, плотной горкой лежащее на тарелке, потом в густую сметану, любовался бело-розовым сладчайшим дивом, медленно откусывал, жевал - и жмурился так, что глаза совершенно пропадали. Точно так же, но захватывая по два-три блина, лакомилась Марфа - и прищур был точно тот же, без слов говорящий: ах, наслаждение!
- Блин - не клин, брюха не расколет, э? - спрашивал, любуясь готовым к отправлению в рот блином Каин.
- Где блины, там и мы, где оладьи, там и ладно, - добавляла Марфа. И они переглядывались так, как люди, друг дружке приятные. Архаров смотрел на них поочередно и понимал, что эта игра, кажись, проиграна. Ему следовало поспешить со встречей, брать быка за рога, пока Марфа еще была испугана появлением любовника и, следовательно, способна выдать его планы. Теперь же они по старой памяти спелись! И прищур у них, как приглядишься, одинаковый. И, переглядываясь, они думают отнюдь не о блинах - они плутовским прищуром говорят друг другу: а и лихо же мы обер-полицмейстеру голову морочим!
Отродясь Архаров не бывал в более нелепом положении - он чувствовал себя мышью, с которой играют разом две кошки. Терпеть этого он более не мог. Терпеть - означало окончательно проиграть первую схватку с Каином. Бежать с поля боя он тоже не мог - это было бы еще хуже. Оставалось мрачно жевать вкуснейшие блины. И ждать - не брякнет ли старый хрен чего-нибудь такого, за что можно бы уцепиться.
А Каин, прекрасно понимая, что расспрашивать его за блинами о сибирской каторге обер-полицмейстер не станет, все больше о Москве говорил, о том, как город строится, как хорошо, что на улицах горят фонари (не иначе, с Марфиной подсказки - это была тонкая лесть понаставившему оных фонарей Архарову), да как славно видеть новые храмы Божьи. Говорил, как стосковался по московскому праздничному колокольному звону, по красивым нарядным девкам (Архаров покосился на хорошенькую Наташку, которую Марфа нарядила в богатый сарафан, в кисейную рубашечку с широкими рукав