Некая смутная мысль стала было оформляться в голове - да развеялась.
Архаров прикинул - коли князь Волконский не остынет, то дня через два-три он полюбопытствует, были ли принесены достойные извинения. Обнаружив непослушание обер-полицмейстера, князь будет сильно недоволен. Стало быть, придется прятаться… Москвичам-то хорошо - они в таких случаях отсиживаются в своих подмосковных! А как быть бедному обер-полицмейстеру, обремененному прорвой забот? Где прятаться? У Герасима в «Негасимке»?
В дверь постучал и тут же вошел Шварц.
- Ну что, черная душа? - напустился на него Архаров. - Хранил, хранил вексельки - а знаешь ли, что из этого вышло?
- Не имею чести знать, - сдержанно отвечал немец.
- Пустил я их в ход - да разве ж эти проклятые бояре умеют держать язык за зубами? Какая-то сволочь князю наябедничала… - тут Архаров сообразил, что ябеда шла не от одного человека, ведь и князь тольковал не о господине, а о господах.
- Коли так, сударь, придется установить, кто был сей доносчик, - преспокойно сказал Шварц. - К нашему счастью, из московских жителей многие имеют нечистую совесть. Потому тут и оказались. И коли для них карточное мошенничество - предмет незначительный, придется нам поискать более значительные предметы.
Архаров поднял голову.
- Ты о чем это, Карл Иванович?
- Много ли вам, сударь, известно о Тайной канцелярии и ее архивах? - спросил Шварц.
Архаров пожал плечами - он всегда был совершенно законопослушен и с этим учреждением не сталкивался вовсе. Тем более, что в то время был еще очень молод.
- Государыня, сколько помню, ее упразднила, - осторожно сказал он. Осторожность была благоприобретенная - всякий раз, когда обер-полицмейстер обнаруживал прореху в знаниях, Шварц делал многозначительную паузу и продолжал затем беседу, как ни в чем не бывало, и архаровское самолюбие от тех пауз несколько страдало.
- Да, вскоре после того, как изволила взойти на престол. А как вы полагаете, куда подевались все те дела, что сохранялись в ней со времен государя покойного Петра Алексеевича? Их же набралось немало пудов.
- Где-то, поди, лежат в Петербурге.
- Нет, Николай Петрович, многие из тех дел лежат у нас, в Москве. Очевидно, мне следует рассказать все, чему я был свидетелем…
- Ох, черная душа, уволь! - Архаров даже руками на него замахал. - Коли вспомнить все, чему ты был свидетелем, так ночью с перепугу и не заснешь!
- Касательно бумаг, сударь. Не более того.
- Ну, сказывай…
- Как было при государе Петре Алексеевиче, я не помню, ибо не был еще рожден. Но старые служители сообщали, что многими делами занимался Преображенский приказ. Он ведал полками, Преображенским и Семеновским, а поскольку государь преображенцам и семеновцам доверял, то они исполняли поручения, связанные с сыском.
- Вот оно откуда пошло, - вспомнив, как шутил Орлов о тяжком кресте преображенцев - в трудное время заниматься сыскными делами, буркнул Архаров.
- Когда завели дело на царевича Алексея Петровича… - тут Шварц замолчал, внимательно глядя на Архарова, но ничего у него в лице не высмотрел; очевидно, обер-полицмейстер и впрямь ничего толком не знал о тех печальных событиях. Кашлянув, чтобы оправдать молчание, Шварц продолжал: - Тогда в Петропавловской крепости была устроена самая первая Тайная канцелярия. Она имела в Москве отделение, но никого из служителей я уже в живых не застал. Затем ее упразднили, дела передали Верховному тайному совету, затем возродили, назвали Канцелярией тайных розыскных дел, и оставили в Москве. Потом опять главную контору в Петербурге устроили, а здесь, в Преображенском, московскую контору. А над ней начальником - графа Салтыкова, батюшку нашего бывшего главнокомандующего, царствие ему небесное.
Шварц перекрестился по-православному, однако никакой скорби на лице не показал. И то - накрепко Москва запомнила, как в самое трудное время, при первой яростной вспышке чумного бунта, главнокомандующий попросту сбежал из столицы в свою подмосковную - Марфино.
- Затем Канцелярия снова была назначена к истреблению, уже покойным государем Петром Федоровичем, и ныне здравствующая государыня Екатерина Алексеевна сие подтвердила. Служащие Тайной канцелярии переведены были в иные учреждения, в их числе и ваш покорный слуга.
- Так я и знал, - заметил Архаров.
- Но я не собираюсь обременять вас подробностями своей карьеры. Я имею в виду нечто иное - те дела, которые постоянно предавались по высочайшему повелению вечному забвению, на деле же сохранялись, связанные стопками, невзирая на то, что по розыску явилось в них немало зловредной клеветы.
- Ну так для чего нам с тобой эта клевета? Тут князь из-за правды взбутился, а из-за клеветы головы с нас поснимает.
- Клеветы и наветов немало, однако и правдивых сведений о многих лицах там тоже в избытке.
- А ты берешься отделить одно от другого?
- Берусь.
Вопрос был задан отнюдь не в расчете на ответ - Архаров хотел показать подчиненному, что по прошестии стольких лет в тех бумагах до правды уже не докопаться. И, получив это краткое «берусь», только вздохнул - чего еще он мог ожидать от Шварца…
- Впоследствии создана была Тайная экспедиция при Сенате, - продолжал Шварц.
- Знаю. Это что при сенатской конторе якобы колодниками ведает.
- А первым ее делом было дело помещицы Салтыковой, Людоедки.
- Приятельницы твоей? - невольно усмехнулся Архаров.
- Шесть лет его вели, однако справедливость восторжествовала, - тихо сказал Шварц. - Но старыми делами Тайная экспедиция уж более не занималась, ей хватало новых. Старые же в немалом количестве хранятся у нас в Москве, в селе Преображенском. Я отроком был, копиистом, видел те связки - их еще при первом моем начальнике, господине Хрущеве было превеликое множество. Мы со Степой Шешковским, он меня несколькими годами моложе, помню, как-то их перетаскивали. Но Шешковский ныне - обер-секретарь Тайной экспедиции Сената, я же оказался в полиции.
- Ты клонишь к тому, что надобно добывать те заплесневелые дела и в них откапывать людей, которые могли бы стать осведомителями? Побойся бога, черная душа! Там, поди, с сотню сундуков этого добра! Кто их разгребать станет?! Эти многие тысячи дел?!
Архаров при одной мысли, что придется копаться в бумагах, читать их или же слушать, ощущал натуральный озноб.
- Коли бы соблюдать правильный порядок, то следовало бы посадить канцеляристов составить реестр тех дел, - заметил Шварц. - Но я вам и без реестра скажу - одних дел, веденных при покойном государе Петре Алексеевиче, под семь тысяч наберется. И после того, надо думать, вдвое более приросло.
- Двадцать тысяч дел? - уточнил Архаров. - Ежели по десять дел в день переворошить, то это будет, будет…
- Поболее пяти лет это будет, - сказал хорошо считающий в уме Шварц. - Но ведь нам все дела и не нужны. Нам нужны дела, коим не более двадцати лет.
- Утешил!
- Вы, сударь, здесь надолго. И коли не сейчас, так в грядущем вся та правда не раз пригодится. Тому, кто хочет быть на Москве хозяином, следует знать все уязвимые места на полвека вглубь и держать вожжи крепко, в ином случае подлинным хозяином станет именно тот, кто…
- Каин, что ли? - перебил Архаров.
- Каину все в устном виде досконально старые дружки доложат. А нам, сударь, не доложат, нам придется в пыльных бумагах копаться.
- Не успеем… Слушай, черная душа, у тебя ведь нюх имеется. Как полагаешь - может, я с ума сбрел?! Может, беда миновала, а я все, как Матвей в горячке, чертей ловлю?
- Поезжайте домой, сударь, - сказал Шварц. - Возьмите Никодимку своего, человека четыре из дворни и поезжайте ну хоть в Донскую обитель Богу помолиться. Там и заночуете. Да и пробудете какое-то время безвестно, пока все не утихнет, чтобы некоторых приказов не исполнять. Можно бы и куда подальше, только трудновато будет с вами связь держать, эстафеты слать.
Архаров изумился - как немец мог пронюхать, что князь требовал от него непременных извинений? Но Шварц глядел, как всегда, невозмутимо.
- Прелестно… - пробормотал он наконец. - Прелестно…
Потом встал и прошелся по кабинету.
- Что безъязыкий наш? Еще каких крестов намалевал?
- Старается, сударь, очень старается. Понять же можно вот что - он не знает имени и прозвания предводителя, знает лишь человека, который привел его в некое собрание, где ему предложили исполнить обязанности кучера. Человек сей то ли давний знакомец, то ли родственник, тут мы с Ваней не докопались…
- Его Ваня допрашивает?
- И не поверите, сударь, с каким похвальным прилежанием он сию обязанность исполняет. Прошу отметить, добровольно.
- Не иначе, сладкого пряничка домогается…
- Кабы не рваные ноздри, был бы у нас не из последних.
- Да-а… с его норовом в подвале сидеть - тяжко, а ведь не убегает… Так что крест в кругу означает?
- Ваня всех расспрашивает. Наши молодцы в один голос твердят - знак, что мелом где-то поставлен. Ваня даже не поленился, дошел до церкви, там узнавал, крест все же. И там только руками развели. На образах крест в круге, случается, написан, но не мальтийский.
- Мать честная, Богородица лесная, вот чего нам во всей этой суматохе недоставало - так это мальтийских крестов. Ладно, ступай, Карл Иванович.
- А о Преображенском вы, сударь, - подумайте все же. Не сейчас, так вдругорядь пригодится.
С тем Шварц и ушел.
Архаров сидел, сидел - да и понял, что немец прав. И ежели князю Волконскому вдруг потребуется обер-полицмейстер Архаров - пусть он того обер-полицмейстера еще поищет. А заодно призадумается, кто ему и Москве более нужен - склочные ябедники или особа, до сих пор честно поддерживавшая в городе порядок.
На Пречистенке он наведался к Федьке и матерно изругал отсутствовавшего Матвея. Федька лепетал невнятное - возможно, бредил. Меркурий Иванович получил инструкции и кратко ответил, что все будет исполнено. Никодимка собрал два баула с имуществом, свой узелок, Саша прихватил сундучок с бельишком и с книгами, лакей Иван тоже как-то снарядился. И поехали, как придумал Шварц, прямиком в Донской монастырь.