Он стал допытываться, каков был тот молодой кавалер, что подслушивал и подглядывал, когда Маланья Григорьевна учила Дуньку играть на театре. Но Дунька ничего толком объяснить не могла - она видели лишь его отражение в зеркале.
- Только что на генерала он вовсе не похож! - вдруг объявила она.
- При чем тут генерал?
- Так Маланья моя Григорьевна за генерала было собралась. Хотя, сказывали, теперь у государыни и молодые генералы бывают.
Архаров покосился на Дуньку - не принялась бы посреди улицы толковать о государыниных пристрастиях.
- А этот, сдается, немолод, - продолжала Дунька, вспомнив облезлые ватные накладки на икры. Все-таки молодой щеголь вряд ли станет такие носить.
- Ваша милость, негоже тут стоять, - подал голос Клаварош.
Архаров опомнился. Ежели злоумышленники, глянув случайно в окошко, увидят у своего крыльца московского обер-полицмейстера - на пользу розыску это не пойдет. Потому Архаров, махнув рукой, чтобы все следовали за ним, торопливо зашагал прочь, едва не срываясь на бег.
- Мусью, отведи сию сударыню на Ильинку, да не до самого дома, гляди, - сказал он. - Ступай с Богом, Дуня. Потом увидимся. Ты мне понадошься.
- А для чего? - бойко спросила она, поправляя кружевце на груди, поверх розового камзола.
Архаров вспомнил, как она прибежала на Пречистенку, переодетая мещанской девкой, - то же веселье в раскосых глазах… Но сейчас Дунька была куда более пленительна, уже не девица, еще не мальчик, а нечто иное, вызывающее куда более острые чувства…
- Увидишь, Дуня, - только и сказал он. - Марфе кланяйся.
- Марфа уж по дому тоскует, - отвечала Дунька.
- Чтоб с места двинуться не смела, не то я ее к Шварцу отправлю, - без тени улыбки пригрозил Архаров. - Ну, Дуня… С Богом…
Клаварош кивнул, что означало поклон, и вместе с Дунькой ушел, а обер-полицмейстер, глядя им вслед, ощущал смятение, равное тому, что охватило душу однажды в большой гостиной ховринского особняка.
Но там он был взволнован после боя, после победы, там еще был готов драться, коли потребуется, там душа воспарила ввысь еще до того, как явилась взору странная девица в белом, черноволосая и бледная, как смерть, еще до того, как зазвучала музыка.
Дунька того не стоит - этой разумной мыслью пытался Архаров усмирить себя, вернуть себя с небес на землю, в состояние деятельного покоя, когда душа, ничем не отвлекаемая, трудится и тем довольна. Однако плохо это у него получалось.
Он вернулся в полицейскую контору и еще какое-то время был обременен делами, а память жила самостоятельно, и в ответ на слово в списке украденного имущества, обычное слово - «атлас», выкидывала почему-то Дуньку, ее руку, теребящую кружевце, и тут же белизна того кружевца оборачивалась иной белизной - призрачной, какая бывает во мраке, и пролетали в памяти два или три такта мелодии, а когда Архаров пытался к ним прислушаться - тут же таяли…
В таком смутном состоянии духа обер-полицмейстер, кликнув Сашу, поехал домой и ехал довольно долго, при каждой остановке давая себе слово завтра пересесть из кареты в седло. Дунька, упрекнувшая его в малой подвижности, была тут, разумеется, вовсе ни при чем - а просто он не желал терять зря драгоценное время, потому и решил предпочесть верховую езду.
В сенях их встретил Меркурий Иванович.
- У нас гости, ваша милость.
- Кого еще нелегкая принесла?
У Архарова, как у всякого, кто принадлежит к дворянскому сословию, имелось немалое количество родни. Сейчас, когда окрестные помещики в суматохе кинулись спасаться в Москву, он уже приютил у себя весьма достойную пару старичков - как раз в том крыле особняка, которое не знал, на что употребить. Старенькие супруги с пожилой горничной и казачком, коему тоже было, поди, за пятьдесят, сидели там тихо, спозаранку выбирались в церковь, а потом их никто не видел и не слышал. Архаров молил Бога, чтобы только не рухнуло ему на голову какое-нибудь многодетное семейство, носящее ту же, что и он, фамилию.
- Господин Тучков прискакал. Сдается, всю дорогу в седле проделал.
- Мать честная, Богородица лесная! Что же ты сразу ко мне не послал?
- Господин Тучков даже во второе жилье подниматься не стал - внизу спит. Никодимка только разул его и укрыл.
- Что стряслось - не сказал?
- Нет, Николай Петрович, молчал. Съел пирог с капустой, брусничной воды отхлебнул - и чуть ли не за столом уснул…
Архаров пошел в комнату, где спал на диване Левушка, некоторое время смотрел на него, но будить не решился. Потом, тоже не находя в себе сил подняться наверх, послал Никодимку за пантуфлями и шлафроком. Позволив себя разуть и стянуть с себя тяжелый кафтан, он, отмахиваясь от желающего угодить камердинера, побрел на поварню и велел кормить себя тем, что готовили для дворовых людей.
- Кабы днем - так ботвинья у нас была, с луком и кореньями, - сказал повар Потап. - В жару ничего лучше ботвиньи не придумано. Еще у меня рыбный каравай на леднике стоит. На скорую руку Аксинья может оладий напечь, с медом, с вареньями.
- А каши не осталось? - спросил Архаров.
- Кашу съели, ваша милость. Едоков-то прибавилось, а мы…
Архаров поглядел на Меркурия Ивановича. Ему было странно, что домоправитель не озаботился этим. Но Меркурий Иванович ничего не сказал, и это было главнейшим обвинением Потапу и Аксинье. Это означало - говорил, разумеется, но в одно ухо влетело, в другое - вылетело. Нежелание домоправителя жаловаться, пусть даже на плохую погоду, Архаров уже отлично усвоил и даже молча одобрял.
- А коли бы я своих молодцов привел? Их бы чем кормить стали? А Сеньку с Ивашкой? Олухи царя небесного!
Архаров любил, когда дома в любое время можно и самому сытно поесть, и человек десять гостей попотчевать. Довольно часто архаровцы ночевали на Пречистенке - и обер-полицмейстер, изругав повара с «черной» кухаркой, пригрозил им хорошей поркой.
Тут же началась суета, забегала Потапова дочка Иринка, и заклокотало масло, щедро налитое на большую сковородку, и первые же румяные оладьи были выложены на тарелку, поданы хозяину дома, и Иринка, которую он по-своему любил и берег, тут же окружила тарелку раскрытым жбанчиком с медом, и банками с вареньями, и туда же поставила крыночку густой сметаны. Никодимка взгромоздил на стол самовар, и явилась тарелка с коврижками, и другая - с пастилой, и третья - с грушами в патоке. Архаров прикрикнул на Никодимку и велел перепуганной Аксинье дать тех же оладий Саше, Сеньке и лакею Ивану, а не плясать вокруг барина.
Глядя на свою дворню, Архаров успел еще подумать, что ее малое количество на самом деле для него - спасение. Было бы полсотни или сотня человек, как полагается в доме, где живут на широкую ногу, он бы вовеки не докопался, по чьей вине вышло на поварне таковое недоразумение, и распорядился бы высечь правого и виноватого. Теперь же он труды каждого видел и мог оценить.
Вспомнился князь Волконский, вспомнилась мудрая мысль, чтобы господа вооружили достойных доверия дворовых людей, и Архаров уже начал было прикидывать, сколько человек получит в свое распоряжение Волконский, а ежели их будет несколько тысяч - где для них для всех взять оружие, как успеть их хоть чему-то обучить…
Но тут на поварню прибыл завернутый в одеяло Левушка.
- Сиди, Николаша, сиди, - сонным голосом сказал он. - А мне оладий не дадут? Я трое суток святым духом питался, на постоялых дворах щи с тараканами - смотреть жутко, того гляди, брюхо от них схватит, хорошо, хлеб у нас был с собой, да еще валдайских баранок по дороге взял, так и скакал, к седлу связку прицепив…
Когда он завершил свой душераздирающий рассказ, перед ним уже стояла тарелка с горой жирных тонких оладий, расползающихся, свисающих, духовитых, с румяными краями.
- Ешьте, - сказал Меркурий Иванович. - Ешьте, ваша милость.
Глядя, как Левушка расправляется с оладьями, Архаров невольно улыбнулся.
Потом он повел друга к себе в кабинет и запер дверь.
- Докладывай, - сказал без церемоний.
- Уж и не знаю, как тебе сказать, Николаша… - Левушка был крепко смущен. - Видишь, сам прискакал, бумаге доверить побоялся…
- Да говори уж, не кобенься, - буркнул Архаров.
- Я перед отъездом узнавал - девица Пухова крещена в память великомученицы Варвары Илиопольской, а память сия совершается в начале декабря. В этот, стало быть, день ее крестили.
- Так.
- С записочкой от княгини я пошел к старушке Лесиной. Насилу сыскал. Она говорить тольком не пожелала. Вижу - боится. Хотя дитя вспомнила. Хворенькое, говорит, родилось, а с крестинами не спешили. Странно, Николаша? Погоди, то ли еще будет! От Лесиной толку не добившись, я - по своей родне, у меня же теток что в Москве, что в Петербурге…
- Вот ты мне сейчас еще теток считать примешься. Говори без экивоков.
- Вот тебе, Николаша, без экивоков. Наследника-цесаревича ты видывал ли? На которого из родителей он лицом похож?
Тут Архаров перепугался. Все, что касалось до царского семейства, было простому человеку опасно знать - и даже обер-полицмейстеру в те дела нос совать не пристало. Довольно было случаев, когда за чрезмерно длинный нос расплачивались спина с задницей, невзирая на дворянство, и хотя теперь телесные наказания для дворян давно отменены, Сибирь отменить государыня еще не догадалась - вон она, Сибирь, и трех тысяч верст не проедешь, как ты уж и в ней…
- Будет тебе врать! - прикрикнул Архаров на Левушку.
- Ни на единого не похож! - выпалил тот. - И в Санкт-Петербурге многие говорят, что государыня родила дочку, а покойной государыне Елизавете Петровне для престолонаследия нужно было дитя мужеска полу, вот и подменили, привезли чухонского парнишечку. А девочку отдали на воспитание надежным людям. Ты глянь… - Левушка быстро достал висевший на груди портрет, - глянь, говорю, она же с лица на государыню походит…
Архаров смотреть на портрет Вареньки наотрез отказался.
- Будет врать-то… - безнадежно сказал он.