Он посмотрел в другую сторону, на синеву озера и низкое солнце, и опустился на колени в темно-зеленую траву. В глубоком поклоне прикоснулся лбом к земле, три раза.
В времена Первой династии, более девятисот лет назад, один учитель написал: когда человека возвращают живым от высоких дверей смерти, от грани перехода во тьму, на него с тех пор навечно возлагается бремя прожить дарованную ему жизнь так, чтобы быть достойным этого возвращения.
Другие на протяжении веков учили по-другому: если ты выжил таким образом, это значит, что ты еще не узнал того, что был послан узнать в единственной дарованной тебе жизни. Хотя это, в действительности, можно считать просто иной разновидностью бремени, подумал Тай, стоя на коленях в луговой траве. Перед ним вдруг возник образ отца, кормящего уток в их речке.
Он посмотрел на озеро, более темную синеву в горном воздухе. Потом встал и повернулся к тагурам. Увидел, что Гнам подошел к мертвой женщине. Он оттащил ее от стены, выдернул свои стрелы из тела и небрежно отбросил их прочь. Ее волосы рассыпались на ветру: узел развязался, шпильки выпали. Гнам наклонился, раздвинул ей ноги, уложил их.
И начал снимать свои доспехи.
Тай заморгал, не веря своим глазам.
— Что ты делаешь? — звук собственного голоса испугал его.
— Она еще теплая, — ответил солдат. — Пусть это будет моей наградой.
Тай уставился на Бицана. Тот отвернулся.
— Не говори, что ваши солдаты никогда так не поступают, — произнес тагурский командир, но он смотрел на горы, не встречаясь взглядом с Таем.
— Ни один из моих солдат никогда так не делал, — возразил Тай. — И никто не сделает в моем присутствии.
Всего три шага, и он поднял ближайший к нему каньлиньский меч.
Уже давно он не держал в руках такого меча. Балансировка была безупречной, тяжесть без тяжести. Тай вытянул клинок в сторону молодого солдата.
Руки Гнама прекратили дергать завязки доспехов. Он казался удивленным.
— Она приехала сюда, чтобы убить тебя. А я только что спас тебе жизнь.
Это было не совсем так, но достаточно близко к правде.
— Я тебе благодарен. И надеюсь, что смогу когда-нибудь отдать тебе долг. Но этого не произойдет, если я убью тебя сейчас, а я это сделаю, если ты прикоснешься к ней. Если не хочешь сразиться со мной.
Гнам пожал плечами:
— Я могу, — он начал снова затягивать свои завязки.
— Ты умрешь, — тихо произнес Тай. — Ты должен это знать.
Молодой тагур был храбрым. Он должен быть храбрым, если спустился обратно в долину.
Тай изо всех сил старался найти слова, чтобы вывести их из этого положения, дать молодому человеку спасти лицо.
— Подумай об этом, — сказал он. — Ветер, который налетел. Это были мертвецы. Они… здесь, со мной.
Он снова взглянул на Бицана, который внезапно стал странно пассивным. Тай настойчиво продолжал:
— Я провел здесь два года, стараясь почтить мертвых. Обесчестить покойницу будет насмешкой над этим.
— Она приехала, чтобы убить тебя, — повторил Гнам, будто Тай слабоумный.
— Каждый из мертвецов на этом лугу пришел сюда убить кого-то! — не выдержав, закричал Тай.
Его слова поплыли в разреженном воздухе. Сейчас стало прохладнее, солнце висело низко.
— Гнам, — произнес наконец Бицан, — нет времени на драку, если мы хотим убраться отсюда до темноты. И, поверь мне, после того, что только что случилось, я этого хочу. Садись на коня. Мы уезжаем.
Он обошел хижину сбоку. Через минуту вернулся на своем великолепном сардийском коне, ведя коня солдата в поводу. Гнам все еще смотрел на Тая. Он не шевелился, но желание сразиться было написано на его лице.
— Ты только что завоевал свою вторую татуировку, — тихо сказал Тай, быстро взглянув сначала на Бицана, а потом снова на солдата, стоящего перед ним. — Радуйся этому мгновению. Не спеши в потусторонний мир. Прими мое восхищение и мою благодарность.
Гнам еще секунду смотрел на него, потом медленно повернулся и быстро сплюнул в траву, совсем рядом с телом мертвой женщины. Подошел, схватил повод коня и вскочил в седло. Развернул скакуна, чтобы ехать прочь.
— Солдат! — заговорил Тай раньше, чем понял, что намеревается это сделать.
Тот снова оглянулся.
Тай глубоко вдохнул. Некоторые вещи трудно сделать.
— Возьми ее мечи, — сказал он. — Они выкованы в Каньлине. Я сомневаюсь, что хоть у одного из тагурских солдат есть равные им.
Гнам не двинулся с места.
Бицан коротко рассмеялся:
— Я возьму их, если он не хочет.
Тай устало улыбнулся командиру:
— Не сомневаюсь.
— Это щедрый подарок.
— Он выражает мою благодарность.
Тай ждал, не двигаясь. Есть пределы тому, как далеко можно пойти, чтобы удовлетворить гордость молодого человека.
А у него за спиной, за открытой дверью хижины, лежал мертвый друг.
После долгого мгновения Гнам тронул коня с места и протянул руку. Тай повернулся, нагнулся, снял наплечные ножны с тела мертвой женщины и вложил в них два клинка. Ее кровь была на одних ножнах. Он подал мечи тагуру. Снова нагнулся, поднял две стрелы и тоже отдал их молодому человеку.
— Не спеши в потусторонний мир, — повторил он.
Лицо Гнама оставалось бесстрастным. Потом он сказал:
— Благодарю.
Он все-таки это сказал. Это было так много. Даже здесь, за всеми границами и пределами, можно жить определенным образом, подумал Тай, вспоминая отца. По крайней мере, можно постараться. Он посмотрел на запад, мимо кружащихся птиц, на красное солнце в низких облаках, потом снова взглянул на Бицана.
— Вам придется скакать быстро.
— Я знаю. Тот человек в хижине…
— Мертв.
— Ты убил его?
— Она.
— Но он приехал вместе с ней.
— Он был моим другом. Это горе.
Бицан покачал головой:
— Можно ли понять катайца?
— Возможно, нет.
Внезапно Тай ощутил усталость, и ему пришло в голову, что сейчас придется быстро похоронить два тела, потому что утром он уедет.
— Он привел к тебе убийцу.
— Он был моим другом, — повторил Тай. — Его обманули. Он приехал, чтобы сообщить мне что-то. Она, или тот, кто ей заплатил, не хотел, чтобы я это услышал или остался жив и что-то предпринял по этому поводу.
— Друг, — повторил Бицан шри Неспо. Его тон ничего не выражал. Он повернулся, чтобы уехать.
— Командир!
Бицан оглянулся, но не повернул коня.
— И ты тоже мой друг, я думаю. Прими мою благодарность. — Тай приложил сжатый кулак к ладони.
Тагур долго смотрел на него, потом кивнул.
Тай видел, что он уже собирался пришпорить коня и ускакать. Но вместо этого сделал нечто другое. Видно было, что тагура поразила какая-то мысль — это можно было прочесть на его лице с квадратным подбородком.
— Он тебе рассказал? То, ради чего приехал?
Тай покачал головой.
Конь Гнама приплясывал под ним, боком отодвигаясь все дальше на юг. Молодой воин готов был уехать. У него за спиной висело два меча.
Лицо Бицана затуманилось.
— Ты теперь уедешь? Чтобы выяснить, что это было?
Он был умен, этот тагур. Тай снова кивнул:
— Утром. Один человек умер, чтобы о чем-то мне сообщить. Другой человек умер, чтобы не дать мне это узнать.
Бицан кивнул. На этот раз он сам посмотрел на запад — садящееся солнце, наступающая тьма. Птицы в воздухе, беспокойно летающие над дальним концом озера. Почти никакого ветра. Сейчас…
Тагур глубоко вздохнул:
— Гнам, поезжай вперед. Я останусь на ночь с катайцем. Если он уезжает утром, то есть дела, которые мы должны обсудить. Я испытаю свою судьбу в хижине вместе с ним. Кажется, те духи, которые здесь обитают, не желают ему зла. Скажи другим, что я догоню вас завтра. Вы можете подождать меня на середине перевала.
Гнам обернулся и уставился на него:
— Вы остаетесь здесь?
— Я только что это сказал.
— Командир! Это же…
— Я знаю. Поезжай.
Молодой человек все еще колебался. Он открыл и закрыл рот. Татуированное лицо Бицана затвердело, на нем не было заметно ничего, даже близко говорящего об уступке.
Гнам пожал плечами, пришпорил коня и поскакал прочь. Они стояли там вдвоем и смотрели, как он удаляется в меркнущем свете. Видели, как он быстрым галопом проскакал по ближней стороне озера, словно за ним гнались духи, идущие по следу его дыхания и крови.
Глава 3
За последние пятьдесят лет армия Катая изменилась, и эти перемены продолжались. Старая система крестьянской милиции, которую призывали на часть года, а потом отсылали обратно на фермы собирать урожай, все менее соответствовала потребностям расширяющейся империи.
Границы отодвигались на запад, на север, на северо-восток и даже на юг, за Великую реку, через полные болезней тропики до морей с ныряльщиками за жемчугами. Столкновения с тагурами на западе и разными группировками племен богю на севере участились, и одновременно возросла необходимость охранять поток предметов роскоши, которые доставляли по Шелковому пути. Создание пограничных фортов и гарнизонов все дальше и дальше за пределами империи покончило с системой милиции, с ее солдатами-фермерами, то поступающими на службу, то покидающими ее.
Солдаты теперь были профессионалами, по крайней мере, им полагалось быть таковыми. Все чаще солдат и даже командиров набирали из кочевников за Длинной стеной, покоренных и ассимилированных катайцами. Даже военные губернаторы часто были иностранцами. Самый могущественный из них точно был иностранцем.
Это было знаком перемен. Огромных перемен.
Солдаты теперь служили круглый год, много лет, им платили из имперской казны, и им помогала армия крестьян, строящих крепости и стены, поставляющих продукты, оружие, одежду и развлечения любого рода.
Это гарантировало лучше обученных воинов, знакомых с местностью, но постоянная армия таких размеров требовала больших затрат, и рост налогов был лишь наиболее очевидным последствием.
В годы относительного мира в регионах, где он держался, в отсутствие засухи или наводнений, когда богатство текло в Синань, Еньлинь и в другие большие города в почти невероятных количествах, затраты на новые войска были допустимыми. В трудные годы они становились проблемой. Другие проблемы, хотя и не столь очевидные, тоже росли. На самом низком уровне, личности или нации, иногда можно увидеть первые семена грядущей славы, если внимательно посмотреть назад. Равно как и на самом высоком пике достижений можно услышать, — если ночи достаточно тихие, — как жучки подтачивают изнутри самое роскошное сандаловое дерево…