Тай в данный момент не чувствовал желания проявлять осторожность, что было неразумным, и он понимал это. Он был напряженным, как натянутая тетива лука. И Вэнь Чжоу, и брат Тая тоже были здесь.
Они не знали, что он в этой комнате.
Цзянь ради забавы (а возможно, и нет) устроила так, что Тай пришел раньше ее гостей и уселся на скамью из слоновой кости за одним из двух расписанных домашних экранов (летящие журавли, широкая река, вздымающиеся горы, крохотная фигурка рыбака в лодке).
Он не хотел этого делать. Чувствовал себя слишком пассивным, уступчивым. Но, с другой стороны, он не понимал, чего хочет здесь добиться. Он приехал. Это двор. Ему нужно принять решение, выбрать, на чьей он стороне, или отвергнуть выбор. Полезно также было бы остаться в живых, саркастически подумал он. Один из присутствующих здесь уже пытался его убить.
По крайней мере, один из них.
Пока что Тай согласился с тем, что хочет от него Возлюбленная спутница. Он может начать с этого, по крайней мере. Когда они прибыли, служанки Цзянь выкупали его, вымыли ему волосы (серьезно, пристойно, без намека на фривольность, о которой ходили слухи). Потом, в комнате с видом на озеро, они приготовили для него одежды из шелка ляо, более тонкого, чем ему доводилось носить за всю жизнь. В одном стихотворении говорилось, что, по сравнению с обычным шелком, он подобен сверкающему водопаду рядом с мутным ручьем, высохшим в летнюю жару.
Тай вспомнил этот образ, когда одевался. Его платье переливалось, сверкало всеми оттенками зеленого — цвета бамбуковой рощи в меняющемся свете. Его туфли, пояс и мягкая шляпа были черными, с бледно-желтыми драконами. Шляпную булавку украшал изумруд.
Две женщины проводили его — молча, руки в широких рукавах, глаза опущены, — по коридорам из мрамора и нефрита, потом — через внутренний двор, и снова по коридорам в палату, где Вэнь Цзянь, очевидно, собиралась принимать определенных гостей.
Тай не видел ее после их приезда. Она сказала ему в паланкине, что у нее есть план на сегодняшний вечер, но он понятия не имел, что это может быть за план и какова его собственная роль в нем.
Каждую ночь у Куала Нора, глядя, как заходят и поднимаются в небо звезды или луна, он в каждую секунду знал свою задачу. Знал, зачем приехал туда. Здесь он был всего лишь одним из многих танцоров и вдобавок не умел танцевать этот танец.
Тай хотел бы, чтобы Цянь был с ним. Вэй Сун он на этот вечер отпустил, и она уехала с отчетом в свой каньлиньский монастырь, расположенный дальше по берегу. У него мелькнула мысль, что теперь, когда он уже приехал, ее обязанности, ее службу можно считать законченной. И почувствовал себя до странности беззащитным, когда она поклонилась и уехала.
Поэт находился где-то в Ма-вае. Он уже гостил здесь раньше. У них не было возможности поговорить до того, как их увели в разные стороны. Цянь почти наверняка дегустирует какое-нибудь знаменитое вино. Интересно, подумал Тай, вели ли себя женщины так же благопристойно с Изгнанным Бессмертным, как с ним?
Две его провожатые довели его до этого зала приемов, показали экраны (автором рисунков на них был Ван Шао) и низкую скамью за одним из них. Любезно предложили ему присесть. Тай мог отказаться, но не знал, что это ему даст. На данный момент самым разумным казалось посмотреть, что затеяла Цзянь. Во что она играет — если это игра.
Он обнаружил, что ему довольно хорошо все видно сквозь маленькие отверстия в экране. С разрисованной стороны он их не заметил. Тай был совершенно уверен, что эти смотровые отверстия и возможность видеть комнату, оставаясь невидимым самому, не случайны. Подняв взгляд, он с удивлением заметил, что потолок сделан из чеканного золота. На нем были выбиты цветы лотоса и журавли. Стены из сандалового дерева, полы из мрамора…
Цзянь улыбнулась его экрану, когда вошла вместе со своим управляющим — не с тем, с которым приехала сегодня утром. (Тот, утренний, вероятно, уже мертв.) Тай подумал, что на дороге, наедине с ним, она улыбалась не так.
Перед тем как выйти из паланкина, чтобы сесть на Динлала и проехать остаток пути верхом, он спросил у нее, поможет ли она ему при дворе.
«Я не знаю», ответила она.
Сейчас Цзянь мне не помогает, решил он. Возможно, он ошибался, но чувствовал, что это правда. А еще чувствовал себя трусом, сидя здесь. Ему хотелось открыто бросить вызов Вэнь Чжоу и брату. В его воображении промелькнула картинка, как он дерется с ними на мечах. Лю совсем не умел обращаться с мечом, но Чжоу, вероятно, не уступал Таю или даже превосходил его. Это была бесполезная мысль: проносить сюда оружие запрещалось. Его заставили отдать мечи сразу же, как только они приехали.
Сквозь экран Цзянь выглядела совсем другой: более спокойной, более безмятежной, полной той торжественности, которая не существовала (не могла существовать), когда она возлегала в надушенном паланкине и чистила личи, прижималась босой ножкой к его бедру.
Она тоже была одета в зеленое: шелк с императорскими фениксами, вышитыми тем же бледно-желтым, как и его драконы. Интересно, означает ли это что-нибудь? Прическа такая же, как раньше: зачесанные на одну сторону волосы. Стиль, которому все подражают. Это производило впечатление на мужчину, который смотрел на нее.
За спиной Тая находилась маленькая, незаметная дверь. Он прямо сейчас мог встать и уйти — если дверь не заперта. Интересно, заперта ли она, подумал Тай. И еще подумал о том, есть ли дверь за другим разрисованным экраном, стоящим под углом к его экрану, у той же стены. Эти два экрана обрамляли пространство для Вэнь Цзянь и ее друзей в Ма-вае, весной.
Он бросил размышлять о таких вещах, когда Цзянь уселась на возвышении в центре зала, приняла из рук управляющего чашку и подала знак впустить гостей.
Высокие двери распахнулись. Вошло несколько человек, только мужчины. Цзянь осталась единственной женщиной в зале. Даже слуги, наливающие вино в нефритовые чашки, были мужчинами. Музыканты отсутствовали.
Среди вошедших оказался Сыма Цянь. Сюрприз. Поэт был должным образом одет и вымыт, в темной шляпе, волосы аккуратно заколоты. Выражение лица настороженное и насмешливое, как и всегда. Тай это отметил, но долго не задержал взгляд на друге. Его внимание привлекли другие. Не первый министр, хотя Вэнь Чжоу тоже вошел вместе со всеми.
Скрытый экраном, молчаливый, испытывающий страх и старающийся с ним бороться, Тай смотрел на своего старшего брата. В первый раз за два года.
Лю еще сильнее поправился, что сказалось на его лице, но больше никак не изменился. Ниже ростом, чем Тай, мягче. В богатом, мрачном, черном шелке мандарина с темно-красным поясом высшего ранга и символическим ключом у пояса, он скромно вошел, официально поклонился и занял место позади Вэнь Чжоу, немного сбоку.
Тай в упор смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Страх и ярость.
Он узнал еще одного человека из тех, кто вошел: наследника императора. Еще один сюрприз, если Цзянь наметила на сегодня что-то серьезное. Принц Шиньцзу был печально известен любовью к чувственной роскоши, но его редко видели в городе и никогда — в Северном квартале. Он не ходил к женщинам. Женщин доставляли к нему.
Еще более крупный мужчина, чем первый министр. Короткая бородка, более широкая, чем модно у мандаринов. Как увидел Тай, наследник уже держал в руке чашку вина. Окидывая взглядом зал с того места, где он остановился, у открытого окна, принц улыбнулся Цзянь, которая поклонилась и весело улыбнулась в ответ. Подождала, пока гостям нальют вина, потом произнесла свои первые слова, обращенные к двоюродному брату.
Тай из-за экрана увидел, как Чжоу улыбнулся своей уверенной, ленивой улыбкой.
— Мы держим специальных людей для сочинения стихов, сестра. А ты просишь стихов у единственного из присутствующих, чьи старания тебя наверняка не порадуют.
— Но он ведь постарается? Путь лишь для того, чтобы порадовать меня? — Тай слышал в ее голосе лукавую улыбку.
— Я тебя слишком сильно люблю для этого, — ответил Чжоу. Кто-то рассмеялся, оценив шутку. Тай не видел, кто именно. Вэнь Чжоу прибавил: — И среди нас, кажется, присутствует поэт — по той или иной причине. Пусть он тебя развлекает, сестра. Разве он здесь не для этого?
Справедливый вопрос: поэт некоторое время назад покинул город, попав, как обычно, в немилость, и она была связана с Цзянь и со стихотворением. Изгнанный Бессмертный, и на небесах, и на земле. Такие ходили слухи.
Цзянь лишь улыбнулась. Тай начинал понимать, что у нее больше дюжины разных улыбок. Эта была ближе к улыбке кошки, играющей с мышью, он ощутил это еще в паланкине. Ему пришло в голову, что ее цель сегодня — не развлечение. Интересно, понял ли это Чжоу?
Тай вдруг содрогнулся и сам не понял почему. В тех сказках, которые рассказывала когда-то нянька, так мог задрожать тот, кто прошел по тому месту, где когда-нибудь будет его могила. Если ты никогда так не дрожал, говорила она, значит, тебе суждено умереть в воде или остаться не погребенным.
Его брат слышал те же сказки из того же источника. Знал те же фрукты из сада, те же качели на дереве в саду отца, речку, где можно было плавать и ловить рыбу, листья павловнии на дорожке, опавшие все сразу осенью. Тех же учителей, закаты, птиц, возвращающихся в конце зимы, те же пронизанные молниями летние грозы в детстве, в комнате, где они вместе слушали гром…
— Я опасаюсь предлагать господину Сыме прочесть стихи после тех, последних, которые он нам читал в Да-Мине, — сказала Драгоценная Наложница. — В них говорилось о древнем императоре и его возлюбленной. — Она смотрела на поэта и не улыбалась.
— Я огорчен до глубины души, и эта печаль останется со мной до конца дней, если что-то из написанного вашим слугой не доставляет удовольствия вам или Сыну Неба, — серьезно ответил Сыма Цянь.
— Ну, — произнес первый министр с ухмылкой, — могу вам сказать, что многие из них не доставили удовольствия мне.
Опять кто-то рассмеялся. Возможно, тот же человек. Цянь посмотрел на Вэня и снова поклонился.