– …Я повез их всех с собой в Киото в прошлом году, очень здорово, жене понравился этот храм, забыл, как называется, и, конечно, музыка, она у меня музыковед, но мне нет, очень скучное, баам-баам-баам, цзинг-цзинг-цзинг, монотонная, но я ничего не понимаю. Но вот еда совсем ужасная, мы к другой привыкли, в Японии она безвкусная, ну это для меня, естественно, я же известно откуда, у нас другой подход, но, говорят, все японское очень полезно для здоровья. Я им: как же полезно, когда постоянно голодный ходишь? Они меня повели есть эту рыбу, ядовитую, от которой можно умереть. Я сказал, что не пойду, не то чтобы смерти боюсь, я ее ребенком в Курдистане повидал немало, пока мы в Европу не сбежали, нет, но что будет, если я умру и жена и дети останутся без меня? Нет. Но коллеги уговорили. Какой, говорят, ты химик, специалист по токсинам, работаешь в фармакологической компании, а ядовитой рыбы боишься? Я им снова – нет. Но вообще-то мы выпили перед тем, так что я сдался.
– И что?
– Ну вот. Живой и здоровый перед вами стою.
– Вкусная рыба?
– Обычная. Я бы лучше баранины поел, запеченной, или баклажанов… Ах, приеду домой, пойдем с семьей в один ресторанчик, недалеко от нас, там всего полно.
– А она правда ужасно ядовитая? То есть съел не тот кусок – и в могилу?
– Ну… Отчасти да, отчасти нет. Я никогда не занимался ядами такого происхождения – есть же еще знаменитые лягушки из Южной Америки, они еще страшнее, индейцы мажут их выделениями наконечники стрел или как это на английском. Ну то, что они плюют из трубочек…
– Черт, я тоже забыл, как это называется…
– В общем, это совсем ужасная штука.
– Я то ли книгу читал, где убивали таким ядом, то ли в кино видел, уже не помню…
– В японской компании, с который наша сотрудничает, есть подразделение, они вот изучают эту рыбу… Ну как же ее? Точно – фугу!.. Но я с ними почти никогда не обсуждал, хе-хе, мы заняты обратным делом, они – живыми существами, которые убивают людей, а мы – уничтожением живых существ, которых люди решили убить…
Дверь соседнего купе открылась, оттуда вышел несколько заспанный Улоф и направился к туалету. Когда он протискивался мимо меня, бормоча свое шведской выделки «сори», пришлось задержать дыхание – давешний алкоголь проступил кислым потом. Бедная Донгмей. Или привыкла? Вообще к такому не привыкнешь. Улоф молча кивнул Даразу и, как мне показалось, даже подмигнул ему. Сзади белая рубашка вылезла из джинсов, она висела, как тряпка, которой отчаянно машут спасшиеся на плоту пассажиры утонувшего лайнера, пытаясь привлечь внимание команды проходящего мимо эсминца. Но кто же будет спасать такого? Ужасно жалко, ведь мирный человек, ничего плохого не сделал, везет будущую жену в Европу, покажет ей Эйфелеву башню. Из-за двери, возле которой мы стояли, раздался тихий стон.
– Дараз, это ведь ваше купе? Кто там страдает? Это Од? Что с ним?
– Мигрень. Лежит с закрытыми глазами и стонет. Я ему дал кое-что – все-таки почти фармаколог! – но от такого приступа средство одно: закрыть глаза, выключить свет, лежать. Пройдет. Я и вышел в коридор, чтобы не беспокоить его.
– Мда. Болезненные пассажиры собрались в Поднебесном Экспрессе.
– Не надо! Не надо! Сглазите! У меня все в порядке! Я здоров, в отличной форме!
– Прошу прощения, я пошутил. Бедная Чжэн… ну, она не в счет. Аллергия вещь такая…
– У меня был приятель в университете, он чуть не умер, съев кусочек арахисового торта…
– Я ничего про это не знаю или почти ничего, у меня давно ничего такого не было после истории с гистаминами, ну разве не могу киви есть, горло саднит, но ведь можно и не есть его, так ведь?
– Конечно. Но я посоветовал бы все-таки сдать кровь на специальный анализ, иногда аллергия возвращается или начинается довольно поздно. Вам сколько лет?
– Пятьдесят три.
– Сдайте обязательно, вдруг что-то появилось, а вы и не знаете. Я немного об этом слыхал; года два назад мы в компании делали средства против насекомых, их ведь надо распылять, так что приказали всем сдать анализы на аллергены, а то запросто можно погибнуть на рабочем месте.
– Героическая смерть! Великие жертвы китайского капитализма! Мы будем помнить их всегда!
– Вам смешно, а мы из-за анализов затянули эксперименты, потом надо было посылать партнерам химикаты, не успевали. Пришлось в кармане везти на самолете, в пробирочках. Хорошо, не стали на границе проверять, а то бы за террориста приняли.
– Так ведь, если не жидкость и емкость маленькая, их не интересует…
– Японцев после той атаки в метро интересует все. Да и вообще, мало ли что? Арестовали бы, уволили – что дальше делать? Нет, я пару раз еще так ездил, и мои коллеги тоже, но потом прекратили – и стали посылать по специальной почте.
– Но это тоже опасно! Вдруг почтальон решит поинтересоваться содержимым да и понюхает, а то и съест. Вы говорите, там же опасные вещества?
– Обычно нет, впрочем, иногда да, когда мы пытались сделать новый антидот для гидрогенного цианида…
Дараз окончательно потерял собеседника из своего внутреннего вида и перешел в режим автомонолога, я слушал забытые со времен школы слова «тиосульфат», «амилнетрит» и пытался вытащить со своего жесткого диска что-то важное обо всем этом, но не мог, ах да, дедушка не разрешал мне есть косточки от абрикосов, грозился чем-то страшным, но я их, конечно, жевал, мне нравился горьковатый привкус – особенно после мягкой сладости плода, купленного у все того же узбека на колхозном рынке, они были страшно дорогие, по нашим семейным меркам, конечно, но дед, а он же врач, знает, настаивал на абрикосах, они понижают давление, у бабушки гипертония, стоп, я запутался, это же курага против давления и еще черноплодная рябина, а абрикосы, не помню, может быть, они просто вкусные и дед их любил – и оттого придумал отмазку? ведь он же с юга, из мест, где абрикосы росли просто так, в садах, а занесло после войны на убогую картофельную среднерусскую равнину, наверное, ему тяжело пришлось. Но привык. Человек ко всему привыкает. Хорошо хоть в лагерь не посадили или на войне не убили. Повезло. Мне, собственно, тоже повезло, даже, наверное, еще больше, хотя как знать, у деда была профессия, а я джентльмен в поисках десятки, eurotrash, всё так, но его заставили в партию вступать и прочее – то, что здесь, в Поднебесной, местные делают, если хотят хорошо жить, честно говоря, я бы не выдюжил такое, вдыхать застарелый партейный душок, как в ящике платяного шкафа, где почему-то хранят несвежие носки, интересно, а вот Дараз наверняка вступил бы в партию, если нужно для карьеры, для семьи, для деток, вот и дед мой вступил, и я его детка, внучок, вырос, выучился, а ведь мог бы и не, остаться шпаной на раёне, или спиться потом, или еще чего, тоже выдюжил, так что все мы выдюжили и оттого равны перед… ну нет, не Богом, перед Путем, перед Дао, что ли, – дед мой, Дараз и я, недостойный.
– …А также альдегиды и кетоны, то есть глюкоза, диоксиацетон и другие, которые химически связывают синильную кислоту с образованием циангидринов…
– Дараз, а не выпить ли нам аперитив перед обедом?
Дараз вдарил по тормозам хорошо поставленной речи об антидотах, которая явно была частью его лекции в университете, где он подрабатывал, встряхнул головой, посмотрел на меня, потом в уже темное окно, потом на протискивающегося мимо нас обратно в свое купе Улофа (странным образом от него уже несло свежим, а не метаболизированным) и сказал: «ОК, хотя я уже там был около часа назад, но можно еще. Пиво у них хорошее».
Странно, сильно пьющий мало работающий человек не всегда сразу согласится пропустить стаканчик, а вот мало пьющий, но сильно работающий – почти всегда. Надо будет позже обдумать эту мысль.
Люди – существа странные и моделировать их поведение почти невозможно, что бы там ни говорили романтики и маркетологи. То есть обычные люди, конечно, как я да Дараз. Или как Улоф и Чен. Или как Сюин и Володя. Или даже как Од, хотя он и типа художник, и Стив, хоть он типа литератор. Все мы бредем по жизни странными дорожками, боковыми тропками, но считаем, что шествуем широким бульваром под сенью вязов и каштанов, среди пестрой толпы, заполнившей магазины, кафе и галереи. Я представил себе Верлена, он тащится по только что отстроенному бульвару Капуцинов, одинокий, несчастный, пьяненький, аутичный; вот и мы примерно такие же, фигурально выражаясь, конечно. Каждый чем-то своим, нелепым, одержим, кто старыми немецкими романами, кто новыми японскими играми, кто-то ищет грязь, кто-то чистоту. К примеру, я заметил, что Сюин, переходя от блюда к блюду, вытирает палочки салфеткой. А Стив может запросто налить водку-сок в стакан из-под вина. А Улоф предпочитает ходить в туалет не в вагоне, а в ресторане. И что все это говорит о нас? Что значит? А ничего. Как и мы сами ничего не значим. В вагоне-ресторане сидел Стив в неизменном сопровождении бокала бренди и книги. Увидев нас, он помахал рукой, приглашая подсесть. Почему бы и нет? По крайней мере, про диоксиацетон он никогда не слыхал. Или слыхал, но забыл. Пора попробовать их джин-тоник. Кошмарный, наверное.
7
Последовательность событий, происходивших на второй день пути в вагоне-ресторане Поднебесного Экспресса начиная с 17:50, такова.
17:50. За столом Стивена Финкнотла сидят Кириллов и Дараз. Они разговаривают. Беседа их, начавшись с обсуждения политических новостей позавчерашнего дня – беспорядки на палестинских территориях, взрыв у мечети в Ракке, слухи об отставке Терезы Мэй, слухи о начале импичмента Доналда Трампа, смерть известного актера, падение курса фунта стерлингов (последнее особенно занимает собеседников, учитывая их гражданство), – постепенно свернула в обычное для экспатриатов (пусть в случае Кириллова теперь уже бывших экспатриатов) русло: китайские нравы, китайская бюрократия, китайская кухня, китайская Интернет-цензура, китайская традиционная медицина versus китайская обычная медицина, сложность с добыванием тех или иных западных продуктов, китайские девушки, китайские напитки, цены на аренду китайской недвижимости и уловки китайских риэлтеров, забавные происшествия, причиной которых послужило незнание иностранцами китайского языка, а также некоторые события в истории великой страны, куда собеседников занесла судьба. К столу подходит официант с асимметричными морщинками и, извинившись с помощью жестов, просит собеседников на минуту подняться или отодвинуться – ему нужно поменять зеленую скатерть на белую. Пьющие аперитив, которым беседа уже несколько наскучила, с готовностью выполняют его просьбу; Дараз и Кириллов расходятся к своим столам, которые уже накрыты к ужину. Впрочем, первый из них вспоминает, что должен проведать соседа по купе и спросить, появится ли он к ужину. Дараз пересекает вагон-ресторан, заходит на пару минут в туалет, после чего исчезает в коридоре спального вагона. Кириллов в тот момент, когда намеревается сесть, замечает краем глаза Володю, стоящего в дверях вагона-ресторана и делающего ему какие-то знаки. Кириллов аккуратно приставляет обратно стул, было им отодвинутый, и направляется к Володе. Тот просит уделить ему несколько минут внимания. Кириллов с преувеличенной охотой соглашается. Володя излагает свое беспокойство по поводу происходящего в Поднебесном Экспрессе. Оно, прежде всего, касается последствий внезапной смерти китайской пассажирки, имя которой русский путешественник не запомнил. Сам факт ее кончины Володю занимает не сильно, но огласка, полицейское дознание, возможная отмена дальнейшего путешествия Поднебесного Экспресса или хотя бы его задержка, наконец, то, как эта история будет подана в прессе, – вот что неприятно. Володя сообщает Кириллову, что собирался как следует отдохнуть на борту экспресса, но все эти обстоятельства грозят отдых этот испортить. Кириллов, как может, успокаивает бывшего соотечественника. По его словам, все уже давно улажено и ник