Произнося речитатив, Од в изнеможении левой рукой хватается сначала за живот, потом за сердце и наконец за голову, обмахиваясь веером, который держит в правой руке. К нему нерешительно продвигается Сюин, покачивая головой вправо и влево. Остальные персонажи стоят недвижно, будучи погруженны в собственные мысли и чувства.
СЮИН
Слива уже опадает в саду,
Стали плоды ее реже теперь.
Ах, для того, кто так ищет меня,
Мига счастливей не будет, поверь.
Переходит на речитатив высоким, пронзительным голосом, который сплетается с трелями цзинху.
Только не знаю я ничего, кто же ищет меня, кто он будет, мой милый супруг, и будет ли он; или всю жизнь мне мыкать мое одиночество, сидя в конторе,
глядя в экран Lenovo, переводя в иероглифы постылые русские буквы;
нет, не будет такого,
я еду на солнца закат и там, в вечно вечернем краю, мне отыщется милый супруг.
Печальная ария сменяется торжествующим звучанием всего оркестра. Сюин, Од и Стив незаметно исчезают, оставив на сцене одну Донгмей. С разных сторон появляются Володя и Кириллов. Володя в подпоясанном халате чиновника и соответствующей шапке, на переносице – белый четырехугольник с непонятным черным иероглифом, короткая борода, начерненные брови, на веках – серый грим, глаза обведены розово-фиолетовым, губы накрашены ярко-красным, у кончиков рта – бело-черные пятнышки. Кириллов в полном белом гриме, на которым черном обозначены морщины и брови, искусственная треугольная борода закрывает нижнюю часть лица и шею, глаза его сверкают, он в широкой одежде сине-желтой расцветки. Движения Володи быстры, Кириллова – неторопливы. Они приближаются друг к другу, отвешивая учтивые поклоны.
ВОЛОДЯ
У каждого в сердце
желание только одно:
Той тайной думы
никто не выскажет вслух,
Что жизнь человека –
постоя единый век,
И сгинет внезапно,
как ветром взметенная пыль,
Так лучше, мол, сразу
хлестнуть посильней скакуна,
Чтоб первым пробиться
на главный чиновный путь,
А не остаться
в незнатности да в нищете,
Терпеть неудачи,
быть вечно в муках трудов!
Торжественная музыка смолкает, остается цзинху. Володя первым выходит к середине сцены, опередив Кириллова, он поворачивается к зрителям, делает несколько ловких акробатических трюков и стремительных жестов руками, приговаривая под заунывные звуки.
Вот и я все хлещу да хлещу скакуна, но он еле плетется. Бить сильнее? Подохнет. И тогда вот куда мне деваться? Как мне дом содержать и машину, чем семью мне кормить? Не искать же убежища в дальнем селе, знаю я, как мучителен труд землепашца, и снискать, ковыряясь в земле, пропитанье – задача совсем непростая. А мне не везет никогда, те, кто начал со мною в партийной структуре, сейчас уже в шишках, их в Европу давно по делам посылают – так, решить пару легких вопросов, открыть счет-другой для начальства, что-то купить или сопроводить важных лиц, а меня – на Восток, в китайские дали со странной едой и странными лицами, которые здесь мне терпеть еще многие дни. Ни выпить нормально, ни поговорить, все щебечут на чуждых наречьях. И даже земляк, что попался в вагоне, какой-то кривой, непонятный и делает вид, что совсем не земляк, а того, иностранец, пижон – а может, шпион? Подальше мне надо держаться от них. И плюс эти трупы.
Нет, увы, не везет мне, хоть до крови хлещи скакуна.
Наконец до центра сцены добирается и Кириллов. Он начинает громко петь, поводя головой и пританцовывая.
КИРИЛЛОВ
За дверью из грубого
серого пластика
и цинь у меня,
и для чтения книги.
А разве лишен
я других наслаждений?
Еще моя радость
и в уединенье.
Никто же не стой на моем одиноком пути,
ни старик-землепашец,
ни столичный чиновник,
ни красавица нежная.
Не нужен никто мне,
я мир сочиняю,
возлежа на циновке,
всех этих людей,
и добрых, и злых, и таких,
что никак не назвать их,
просто попутчики в жизни,
в экспрессе, что мчит беспощадно,
да-да, беспощадно он мчит, превращая нас всех из существ, обладающих будущим,
в существа, у которых все в прошлом.
Из грядущего в минувшее мчит.
С Востока на Запад.
Поднебесный Экспресс,
катафалк,
что везет
живых еще
в мертвые.
Тревожная барабанная дробь, звучит гонг, Володя мечется по сцене, кувыркаясь, размахивая непонятно откуда взявшейся у него палочкой с белыми кистями, Кириллов замер, приподняв одну ногу, правой рукой он поддерживает собственный слегка задранный подбородок, левой же акцентирует такт исполняемой им арии.
КИРИЛЛОВ
Зимний путь
пред нами лежит,
зимний путь,
за нами бежит,
зимний путь
от восхода
и до заката,
неверное
слабое
солнце
наш путь освещает
во тьму.
Кириллов медленно удаляется в глубину сцены, Володя на протяжении всего оставшегося времени ходит колесом перед зрителями, лишь изредка останавливаясь, замирая в позе ожидания, оглядываясь по сторонам, потом он машет своей палочкой с белыми кистями и снова принимается за акробатику. Донгмей, которая, делая жесты, исполненные серьезности, слушала Володю и Кириллова, двигается к правой части авансцены, откуда появляется Чен. На его лице почти нет грима, подведены только брови, губы и слегка раскрашены участки вокруг глаз. Чен – сама учтивость и благопристойность. Прекрасный халат, облегая его тело, ниспадает классическими складками. На голове Чена – шапка ученого, однако издалека ее можно принять за чиновничью. Звучит нежная сладкая музыка, перкуссия смолкает. Чен поет фальцетом.
ЧЕН
С красотками беда – они полны коварства:
и рушат города,
и покоряют царства.
Нам сердце иссушить
способна чаровница,
там ненависть внушить,
где жаждут породниться.
Услышав последние слова, Донгмей с неистовством бросается на Чена, нанося ему удар невидимом копьем. Чен ловко обороняется. Фехтование сопровождается нарастанием барабанной музыки. Наконец Донгмей отступает, и Чен продолжает – уже речитативом, который он произносит низким глубоким голосом.
ЧЕН
Лучше яства вкушать да делать карьеру, путь мой тих и спокоен, нет места в нем
для красоток коварных, нет места в нем и для жен непослушных, послушных же жен не бывает, я видел в кино. А если совсем уж мой дух затуманит желанье, макбук свой открою и там наслажусь лишь глазами всем тем, что приносит несчастье для сердца
и для кошелька.
Оркестр переходит к торжественной мелодии сипи, а Чен – от речитатива к арии, исполняемой им фальцетом.
О ты, что в роскошный цветок влюблен,
Безумец, ты просто смешон!
Донгмей подходит к Чену ближе, намереваясь обратиться к нему, но тут на сцене появляется Дараз, он ходит колесом, однако в обратном направлении, нежели Володя, а также кувыркается и исполняет приемы древних боевых искусств. Лицо его в белоснежном гриме, Дараз носит черную длинную искусственную бороду, на нем длиннополый наряд воина, желтый, расшитый красным, на голове шапка, похожая на тиару, увенчанная металлическим цветком лилии и двумя длинными фазаньими перьями по бокам. Дараз поглощен танцем и пением.
ДАРАЗ
Из дальних странствий я вернусь
домой, где ждут меня
жена и дети.
Я везу
мешочек золотых
для них:
пусть нарядятся как никто,
пусть насладятся беззаботно
всем тем, чего бывал лишен
в их годы я.
Какое счастье дом иметь,
подобный полной чаше,
где все идет на свой черед,
где нет «мое», а есть лишь «наше».
Но чтобы не скучать, как нынче,
я всех своих перевезу
сюда, в страну великого былого,
где будущее мира создается
трудолюбивыми руками населенья.
Устроим дом свой здесь
на время,
и разбогатеем,
и обретем почет,
и дочерей я выдам замуж.
Потом с супругой верной
от дел мы удалимся,
вернемся в старый добрый мир,
где фиш-энд-чипс и эль,
где Daily Mail и Sun,
где правда есть и есть обман.
Проделывает энергичные воинственные трюки.
За это я готов сражаться.
И убивать врагов.
Музыка затихает. На сцене появляются Стив, Сюин и Од. Все персонажи выходят на авансцену. Слева из-за кулис выходит Чжэн. Справа – Улоф. Они медленно проходят вдоль строя попутчиков, вглядываясь в лицо каждого. В середине Чжэн и Улоф сталкиваются, обмениваются поклонами и учтивой жестикуляцией, после чего продолжают движение. Дойдя до конца шеренги, они исчезают со сцены, Чжэн направо, Улоф налево. Стив, Сюин, Од, Донгмей, Чен, Кириллов, Володя и Дараз не двигаются. Набирает силу барабанная дробь, и все присутствующие хором кричат.
Innocence!
Между тем в глубине сцены появляются два человека в черных фраках, белоснежных накрахмаленных манишках, жесткие воротнички стянуты белыми бабочками. Они без грима, но из-за расстояния поначалу сложно их узнать. Эти двое медленно везут большой концертный рояль, блестящий, черный. Чуть слева и поодаль от выстроившихся в линию попутчиков рояль останавливается. Первый из людей во фраке садится за него, второй встает перед инструментом. Звучит торжественно-печальное «та-та-та-та-та-та-та-там – там-татам»; певец, в котором мы узнаем официанта, говорящего на английском, выводит: