а религиозных меньшинств. Такие ограничения есть в Германии, где только лютеранам и католикам разрешено преподавать в государственных школах. В России таких ограничений нет.
6. Государство помогает господствующей религии, не ограничивая активности религиозных меньшинств. Так в Финляндии государство оплачивает труд лютеранских и православных преподавателей Закона Божия в школе, не запрещая этого другим, но и не поддерживая труда миссионеров других конфессий.
Наконец, известны еще такие формы государственно-церковного симбиоза: государство обязано выполнять некоторые решения Церкви; государство платит зарплату (или часть зарплаты) церковным работникам; государство признает браки, скрепленные Церковью, но не зарегистрированные государственными службами. Никакими подобными правами Православная Церковь в России сейчас не пользуется.
Какое же главное преступление, направленное против свободы совести и на государственную поддержку Православия совершили российские государственные мужи? Они, оказывается, иногда со свечками в руках стоят в православных храмах — а телевидение на всю страну показывает те нечеловеческие мучения, которые они при этом испытывают. При всем сочувствии к сановным «подсвечникам» не могу не заметить, что посещение человеком храма все же не есть государственное или должностное преступление. Когда президент встречается с писателем М., никто из профессиональных борцов за свободу не требует, чтобы он немедленно посетил и писателя N. Но стоит ему только заглянуть в православный храм — как немедленно следуют намеки, что не грех было бы и в синагогу зайти.
Разговоры журналистов о том, что Россия движется к православной теократии, не подтверждаются ни фактами, ни рассудком. Очевидно же, что у самой Церкви не хватает сил не только на то, чтобы подчинять себе общество и государство, но и просто на реставрацию своих храмов. Значит, приходится искать причину возникновения подобных разговоров в иррациональной сфере эмоций и предрассудков. Значит, у этих людей есть не логические, но иные — политические, национальные, религиозные мотивы для борьбы с «православной теократией». А может, все еще проще — и мотив чисто финансовый: какая-то из сект просто оплатила антиправославный алармизм очередного «антиклерикала».
Подлинно черное колесо катится по городам России — непрерывной чредой в муниципальных домах культуры, библиотеках и кинотеатрах сменяют друг друга шаманы и «целители», «контактеры» и «пророки», йоги и «белые ламы».
Так вот, я больше бы уважал мужество журналистов, борющихся за сохранение светского характера российского государства, если бы они писали не только об угрозе огосударствления Православия, но и об оккультизации школы и гостелевидения. То есть если бы они не бегали с огнетушителем во время наводнения…
Пока же в России государство (и прежде всего школы) отделены от Церкви, но не от сект. А потому будет, будет православная Церковь оказывать давление на государственные структуры. Мы «фанатично и нетерпимо» будем требовать одного: обеспечьте, пожалуйста, действительно светский характер образования и общественной жизни.
О нашей «соборности»
Я являюсь скептиком в отношении способностей нашего народа в его нынешнем состоянии не только в эффективном освоении огромных пространств России, но и просто в их удержании.
Поводов для скепсиса достаточно. Все разговоры о нашей соборности оказались агитпропом: налицо полное отсутствие человеческой национальной солидарности. Нет даже кастовой сословности в сословии духовенства. Наблюдаешь со стороны уличную встречу двух священников: на лице у каждого скорее чувство неудобства. Проходят не приветствуя друг друга, подчеркнуто не замечая… Когда русские люди встречаются где-нибудь в парижском магазине — точно также: «мы с этими ничего общего не имеем!»
У нас нет ни одной народной программы помощи русским беженцам. Есть государственные механизмы, фонды (и их — позорно мало!), но проектов, рожденных совестным отзывом помочь своим, которых выгоняют откуда-нибудь из Туркменистана или Эстонии — нет абсолютно.
В России нет нормальной патриотической партии: наши прописные патриоты по большей части или троечники или марионетки. Когда наши правые идеологи начинают митинговать, то в их потугах столько насилия и над стилем русского языка и над логикой человеческой мысли, что поневоле сожалеешь, что им еще при рождении не заклеили рот лейкопластырем. Нам так и не удалось создать не крикливое, а нормальное здравое консервативное издание: с христианской традиционной системой ценностей, политических оценок и т. д. Нет аналогичного телеканала и нет такой партии. Эта дистрофия или атрофия механизмов общественной национальной самозащиты — вот это самое печальное.
Нам устами Маргарет Тэтчер вполне ясно пояснили, что Россия слишком сильно населена. В России должна быть добывающая промышленность, система транспорта и плюс элементарные органы правопорядка для того, чтобы обеспечивать беспроблемную транспортировку энергоресурсов. Поскольку это голос человека из мировой элиты, то ответить ему надо тоже голосом российских социальных элит. Поэтому, считаю, что предприниматели сделают огромное благо, если окажут все возможное давление на региональную и федеральную политику в области воспитания семейных ценностей.
Мир глобализации требует разрушить традиционные социальные скрепы: свобода от церкви, свобода от семьи, свобода от национальности, свобода от традиций, а значит, от связанности с родиной и своим народом и т. д. По определению Жака Аттали, цивилизация 21 века — это цивилизация кочевников; ей нужно максимально свободное перемещение финансовых и трудовых ресурсов в масштабах планеты. А для этого у людей, как трудовых ресурсов, не должно быть никакой иной идентичности, кроме профессиональной — ни религиозной, ни национальной, ни семейной, ни даже половой, по большому счету. Чтобы «Матрица» успешно имела тебя, у тебя должен быть универсальный разъем, в который можно было бы вставить нужный кабель.
Это идеал меня не вдохновляет, и потому я бы хотел, чтобы ресурсы регионального и федерального бизнеса были бы направлены против этой глобальной атомизации человечества. Кстати, тут понятен парадокс идущих процессов: атомизация на службе глобализации. Распад традиционных связей для загнания рабсилы в новую глобальную сеть. Иногда освобождение человека из-под одного контроля — это лишь шаг на пути к контролю со стороны более высокой инстанции. Крепостные могли отчуждаться от своих привычных феодалов ради государевой кабалы. И при этом они порой оказывались еще более бесправными. Потому что свой Троекуров был крепостному более понятен и внятен, чем царь, до которого не докричишься через его безликий аппарат, перед которым ты просто никто.
Наконец, еще один повод для скепсиса — это просто отсутствие фольклора. У нас нет песен, которые бы оплакивали гибель СССР. А ведь это скорее катастрофа не менее страшная, чем 1941 год… Нет анекдотов. Нет даже литературы об этой боли. Единственное исключение, пожалуй, это повесть Валентина Распутина «Мать Ивана, дочь Ивана».
О «новом мировом порядке» и православии
Строителям нового мирового порядка не хотелось бы видеть проявлений непослушания в восточно-христианском мире. Но чтобы управлять наследниками православно-византийской цивилизации, надо ее изучить. И вот США становятся всемирным центром византологических исследований. Но если вкладываются серьезные средства в изучение истории Православия, то приобретенные знания, наверно, будут потом использовать…
Так как же должен действовать центр, перед которым поставлена задача блокировать церковное возрождение в России?
Первый и самый простой рецепт — предпринять попытку религиозной американизации России. Секты американского происхождения и в самом деле чрезвычайно бойко начали свое шествие по России в начале 90-х годов. Но стать сколь-либо заметной общественной силой они так и не смогли.
Второй рецепт — это мутирование самой Православной Церкви. Но как бы западные и прозападные СМИ ни лоббировали экуменически и модернистски ориентированных российских проповедников, они все же оказались маргинализированны в самой Церкви.
Третий рецепт — парализация жизни Церкви через провоцирование в ней самой раскола. То есть перенос украинской ситуации в Россию.
Но как организовать раскол в сообществе людей, которые всей своей историей и каждой проповедью предупреждаются о гибельности раскола? Как втянуть в раскол тех, кто помнит слова Златоуста: «Грех раскола не смывается даже мученической кровью»?
Вот тут и настает пора присмотреться к русской церковной истории. Так устроено наше церковное сознание, что оно чутко реагирует на любую «левизну». Все, что хотя бы шепотом заявляет о возможности и необходимости пересмотра древних уставов, сразу отвергается. В итоге веками устоялось у нас своего рода косоглазие: все косимся влево, опасаясь угрозы оттуда. А вот справа образовалась зона слепоты. Слева муха не пролетит. Зато справа хоть танковая колонна проедет — а слишком многие церковные люди будут думать, что все нормально, что и тут мера и граница не нарушены. «Левые» расколы у нас не приживались. Единственный удавшийся раскол в русской церковной истории — это раскол, который шел под «правыми» лозунгами: «больше верности старине!»
Таково «заветное начало греков: частичку уступи, все поползет и расползется. Хоть оно и правда — отчасти, но нельзя же оставаться всему как есть неизменно. Подле неизменяемого есть и изменяемое. Вот эту сторонку как бы они угадали как следует» [Св. Феофан Затворник. Собрание писем. Из неопубликованного. М., 2001]. Страх перед новизной настолько велик в русском церковно-народном сознании, что может с испуга столкнуть в новизну радикальнейшую.
Чтобы парализовать церковный страх перед расколами — надо сделать «обезболивающую инъекцию» в церковное сознание: «Да, раскол неканоничен. Но каноны-то написаны для нормального течения церковной жизни. А сейчас времена ненормальные. Времена сейчас антихристовы, а потому цепляться за старые каноны нет никакого смысла. Ведь время антихриста — это время подмен». Антихрист — это «вместо-Христос». Раз настало это время — ищи подмен. Все должно быть ложным. И прежде всего — ложной должна быть Церковь.