«Колдунья», — с неожиданным для самого себя умилением подумал он.
Утро выдалось солнечным и ветреным. Небо было чистым, только в самой вышине неслись пушистые белые перышки.
— Это хепа, — сказала Риль, протягивая Баулику серебряную чашку, до краев наполненную коричневым непрозрачным зельем. — Отвар, приготовленный из листьев и стеблей призернянки волоконной. Такому заядлому любителю растительной пищи, как ты, должно прийтись по вкусу.
Чародейка по-прежнему сидела у костра. По боковому шву ее брюк полз деловитый рыжий муравей.
— Выглядит как навозная жижа, — закапризничал Баулик.
— А ты не смотри, ты пей, — посоветовала Риль.
Несмотря на странный вид, напиток оказался очень приятным на вкус. Густой, обжигающий, он согревал и придавал бодрости.
— Вы вчера так и не закончили, — заметил монах, с удовольствием прихлебывая хепу.
— Что не закончила?
— Ну как что? Рассказ.
— По дороге закончу. Собирайся, — ответила Риль и пошла отвязывать коней.
Десять минут спустя они выехали на тракт. Баулик нетерпеливо поерзал в седле.
— Так что было дальше? — спросил он. — Когда вы вернулись…
— Скорее когда нас вернули. — Опустив поводья, она забрала волосы в хвост. — Однажды утром я нашла у себя в кармане записку: «Приходи немедленно. Хи Нарргак.».
— Ага! Дилетантики мои явились! — За прошедшие десять лет голос ректора сделался еще более тонким и пронзительным. — Надеюсь, вы уже нашли себе более подходящую профессию, чем магия, кхе-кхе?
— Не искала, — ответила Риль, неловко вытирая руки о штаны. Кончик ее носа был измазан чем-то синим.
— Разве наш подопечный несчастлив? — удивился Юмазис. Выглядел он представительно: шитый золотом камзол, замысловатый шелковый шарф, сапоги змеиной кожи. В коротких волосах блестели алмазные заколки.
Орк тяжело заперхал:
— А вот в этом, мальчик мой, вам предстоит убедиться самим.
Ни Риль, ни Юмазис так и не успели увидеть телепортирующего жеста ректора, только сырая затхлость кабинета сменилась вдруг одуряющим жаром и невыносимым, давящим солнечным светом. Они были в Заюльской пустыне.
— Лихой старичок, — восхитился Юмазис, торопливо наматывая шарф на лицо.
— А одежонку ты ничего подцепил. Богатенькую.
— Да мне по рангу положено, — смутился он. — Сам знаю, что выгляжу как ярмарочный петух. Оазис открылся им за ближайшим же барханом. Высокие стены, защищающие сад от песчаных буранов, были увиты сочным плющом, в щели пробивались трава и мох. На голой, рассохшейся земле буйно цвел куст шиповника. От иррациональности этой картины у Риль по спине побежал холодок.
«Глупо как. Неправильно», — с неожиданной тревогой подумала она.
Створки ворот раскрылись, и из оазиса выступил целый караван самодовольных верблюдов. Рядом с караваном шествовал облаченный в белые одежды человек. Не прошло и минуты, как ворота снова отворились, выпуская роскошные носилки, сопровождаемые охраной. Следом проскользнул пеший отряд торговцев.
— Ох, — выдохнул Юмазис. — Проходной двор. Риль поежилась.
— Пойдем, — сказала она. — Посмотрим.
Оазис кишел людьми. Казалось, что на площади, немногим превосходящей средних размеров городской квартал, собрались сотни, а то и тысячи. Под каждым деревом кто-то спал, повсюду виднелись палатки и шатры. Песчаные дорожки были затоптаны, цветы сломаны. Воняло потом и мочой.
На окнах красного домика появились ставни, неумело сработанные из кусков большого ящика. Дверь была закрыта, и только тоненькая ниточка дыма, выбивающаяся из треснувшей форточки, говорила о том, что здесь еще кто-то живет.
— Беда, — буркнул сквозь зубы Юмазис, отпихивая ногой лоснящуюся пегую крысу.
Крыса сдвинулась едва на шаг. В ее глазках посверкивало спокойное ожидание.
— Надо как-то попасть внутрь. — Риль вскарабкалась на подоконник и заглянула в щель между досками ставен и стеной. — Он на кухне.
— Так окликни его. Помнится, ты была любимой ученицей глухонемого паралитика Вукса. Вот уж кому была наипрямейшая польза от своего мастерства.
Риль глубоко вдохнула, собирая силы.
«Тробан. Тробан. Тробан, — позвала она, мысленно потянувшись к Приссу. — Откройте мне, Тробан. Впустите меня». В домике что-то загромыхало и забулькало. Заскрипели половицы. Дверь приотворилась, и сиплый голос произнес:
— Кто здесь?
— Это мы.
— Кто — мы?
— Маги.
— Неофициальные. Студенты.
— Вспомнили, значит… — Он неразборчиво прошептал еще что-то. — Ладно, заходите, раз пришли.
Внутри жилище Присса почти не изменилось. Немного поистрепались ковры, потускнела позолота, но в целом все было так, как прежде.
В кухне плавали едкие щекочущие запахи, источником которых был низкий короб, доверху заполненный толчеными сухими лепестками.
— Такие вот дела, — устало сообщил бывший письмоводитель, опускаясь на табурет.
Его пальцы потянулись к лежавшей на столе глиняной трубке, вытрясли ее и привычным движением набили цветочным крошевом. Чиркнула спичка, и по дому пополз густой сладковатый дым.
— Рассказывайте, как вы тут блаженствуете, — развязно бросил Юмазис.
За окном послышались крики, разноголосая ругань и щелканье бича. Тробан вздрогнул.
— Вчера они снова пошли на приступ. Едва отбился. — Он глубоко затянулся. — Сам не знаю как. Чудом. А ведь все начиналось так хорошо, так хорошо. Это был рай земной — тихий, солнечный, восхитительный. Я просыпался поздно, неторопливо завтракал прямо в саду, слушал птичьи трели. Господи, господи…
Он закрыл лицо руками и застонал.
— У меня открылись способности. Правда, не смейтесь, я оказался талантливым селекционером. Мои огурцы не боялись засухи, моя клубника плодоносила трижды в год. Я вывел новый сорт лилий — медовую красавку. — Он тоскливо посмотрел на короб с лепестками. — Ее аромат…
Голос Тробана снова прервался. Он вскочил, достал из шкафчика мутную зеленую бутыль и тщательно ее взболтал. — Понюхайте. Это красавка. То, что от нее осталось, Чувствуете? Она была королевой.
Крики за окном перешли в жуткий, нечеловеческий вой. Бич хлестал не переставая.
— Вопи, мерзавец, вопи! Тебе и этого еще мало! Такого верблюда угробил, выродок, криворук проклятый, — рычал невидимый экзекутор.
— Обстановка становится чрезмерно недружелюбной. — Юмазис шевельнул бровью, и воздух вокруг наполнился крошечными, почти неразличимыми хрустальными колокольчиками. Колокольчики нежно позванивали на самом пределе слышимости. Уличный шум стих моментально.
Продолжайте, — сказала Риль.
Тробан нервно покосился на висящий перед его носом кусочек хрусталя.
— Тот человек появился в три часа пополудни. Я вышел за ворота оазиса — мне нравилось гулять по пустыне — и увидел, как он лежит без сознания у самой стены.
— Кто это был?
— Да какая разница — кто? Купчишка какой-то. Круком его звали, кажется. Или Курком? От каравана отбился. Я его выходил, воды дал с собой, пищи. Верблюда — одного из тех, что вы мне оставили.
— И он ушел?
— Ушел. И чего мне стоило подсунуть ему ягоды кусачего плюща? Или сок маслюка болотного? Нет, я зачем-то дал ему уйти.
Воцарилось молчание. Риль перебирала душистые лепестки и искоса поглядывала на Присса, который то вставал, то садился, то начинал вприпрыжку прохаживаться по кухне, переставляя с места на место тарелки и горшки. Взгляд у него был неспокойный, бегающий, на щеках и лбу горели алые пятна.
«Да он пьян! — подумала она. — Или…»
— Тробан, а что это вы курите?
Курю? Ах, вы имеете в виду… — Он удивленно посмотрел на медленно расплывающееся колечко дыма. — Красавку. Мою медовую красавку. Лучшую из лилий. Хотите попробовать?
Неловко цепляясь за шторы, он залез на стол и достал и подвесного шкафчика еще две вересковые трубки.
— Через три месяца после отбытия Крука началось форменное столпотворение. Они все шли и шли. Воду просили.
— Зачем же вы их впускали? — удивился Юмазис, покусывая мундштук. — Гнать надо было в шею.
— Да я пытался. Перелезли через стены, открыли ворога. Сам еле успел укрыться. Дом штурмуют каждый день. Хотят меня выкинуть и постоялый двор устроить. Но тут заклинание какое-то, похоже, действует. Не могут ни двери выломать, ни поджечь. Так что облепят со всех сторон, поорут, подубасят, да и отступятся.
Риль осторожно втягивала в себя дым, впитывала его бархатный аромат. Трубка тихо и довольно урчала.
— Мой оазис оказался бесценным местом отдыха на пути через Заюльскую пустыню. — Присс вздохнул. — После десятого каравана от сада не осталось ничего. Во всяком случае, ничего достойного называться садом. Но я им не дал погубить королеву. Сам, все сам. Мне было бы невыносимо сознавать, что кто-то другой…
Он замер, горестно глядя перед собой.
— Надо что-то решать, — сказала Риль, поднимаясь с пола.
— П-погоди. Мне дурно.
— Что с тобой?
Юмазис покачнулся и упал с табуретки. Его лицо обиженно вытянулось.
— Голова кружится, у тебя нет?
— Нет.
— Небось твой полуэльфийский организм по-другому устроен. Пресвятая матерь Амна, куда это я плыву?
— Никуда ты не плывешь, ты валяешься мордой в венике.
— Глупая ты. Зато добрая. Когда не злишься.
— Ого! — Риль повернулась к Приссу. Тот по-прежнему смотрел в пустоту.
Пожав плечами, она снова поднесла к губам трубку Некоторое время ничего не происходило. Потом сердце остановилось выдало серию бешеных ударов и застучало вдвое быстрее обычного. Тут же налетел горячий вихрь, единственный светильник ударил солнцем, а просторное доселе помещение сжалось до размеров шкатулки.
— Ого! — повторила Риль, на этот раз куда веселее.
Она огляделась. Потолок, еще пару минут назад внушавший доверие, теперь раздувался и колыхался, как парус. Стены вибрировали. Дверной косяк неприлично кривился. Но самое ужасное творилось внизу, возле самых ног. Похрипывая и стрекоча, на полу извивалось нечто, больше всего похожее на полуразумную водоросль макеу, разросшуюся до размеров крупного барашка.