Но он же честный человек, он не желает обманывать эту женщину.
– Все камины чернеют, миссис Хильдегард. Это копоть. Все они покрываются копотью. Тут ничего не поделаешь.
Нет, это плохо выглядит.
Он рассказал ей про соляную кислоту. Соляная кислота растворяется в воде. Чистить щеткой: копоть исчезнет. Работы не больше чем на два часа…
Два часа? Не пойдет. Нет, мистер Бандини. Надо вынуть весь старый огнеупорный кирпич и заменить его новым. От такого мотовства он только покачал головой.
– Тут понадобится дня полтора, миссис Хильдегард. Будет стоить вам двадцать пять долларов, включая материал.
Вдова запахнулась в манто, дрожа в холодной комнате.
– Цена ничего не значит, мистер Бандини, – ответила она. – Это нужно сделать. Для моих жильцов мне ничего не жалко.
Ну что он мог на это ответить? Мария что, ожидала, что он отмахнется от работы, откажется делать? Он действовал как разумный человек, довольный тем, что представилась такая возможность заработать побольше. Вдова отвезла его на склад.
– В этом доме так холодно, – сказала она. – Вам туда надо какой-нибудь обогреватель.
Ответом ей послужило его безыскусное смятение, из которого стало ясно одно: где работа, там и тепло, когда человек свободен двигаться, этого хватает, ибо тогда кровь его тоже горяча. Однако ее забота кинула его в жар, и рядом с нею в машине ему стиснуло горло, а ее духи дразнили его, и он все втягивал ноздрями роскошный аромат ее кожи и одежд. Ее руки, обтянутые перчатками, поворотом руля бросили автомобиль к обочине перед «Компанией стройматериалов Гэйджа».
Старик Гэйдж стоял у окна, когда Бандини вылез из машины и откланялся Вдове. Та пронзила его своей несгибаемой улыбкой так, что колени у него затряслись, однако, входя в складскую контору, он вышагивал, словно бойцовый петух – громко хлопнул дверью, как бы бросая вызов, извлек сигару, чиркнул спичкой по конторскому прилавку и глубокомысленно затянулся, выдохнув клуб дыма прямо в лицо Старику Гэйджу, который только сморгнул и отвел глаза, когда жесткий взгляд Бандини проткнул ему самый череп. Бандини удовлетворенно хмыкнул. Должен ли он «Компании стройматериалов Гэйджа» деньги? Так пускай тогда Старик Гэйдж примет факты как есть. Пускай вспомнит, что своими собственными глазами видел Бандини среди сильных мира сего. Он заказал сотню облицовочного кирпича, мешок цемента, ярд песка – и чтобы доставили по адресу на улице Виндзор.
– И поскорее, – бросил он через плечо. – Я должен получить все через полчаса.
Враскачку обратно, на улицу Виндзор, нос кверху, крепкий сизый дым его «Тосканелли» закидывается за плечо. Видела бы Мария рожу Старика Гэйджа – как у побитой собаки, видела бы то подобострастное рвение, с каким он кинулся записывать заказ Бандини.
Материал уже доставили, когда он только подходил к пустому дому: грузовик «Компании стройматериалов Гэйджа» сдавал к обочине. Содрав с себя пальто, он ринулся в работу. Эта, поклялся он, будет одной из лучших кладок во всем штате Колорадо. Пятьдесят лет пройдет, сто лет пройдет, двести – а камин будет стоять, как стоял. Ибо когда работу делает Свево Бандини, он делает ее хорошо.
За работой он пел – пел песню Весны: «Вернись в Сорренто». Пустой дом вздыхал гулким эхо, холодные комнаты полнились звоном его голоса, стуком его молотка, шлепками мастерка. Звездный день: время пролетело быстро. Комната разогрелась от жара его энергии, оконные стекла плакали от радости – лед на них таял, и завиднелась улица.
Вот у обочины затормозил грузовик. Бандини приостановился посмотреть, как водитель в зеленом макинтоше поднял из кузова блестящий предмет и понес к дому. Красный грузовик из «Скобяной компании Ватсона». Бандини отложил мастерок. В «Скобяной компании Ватсона» он ничего не заказывал. Нет – ни за что на свете не стал бы он ничего заказывать у Ватсонов. Они как-то замылили всю его зарплату, когда он по одному счету заплатить не смог. Ненавидел он «Скобяную компанию Ватсона» – одного из заклятейших своих врагов.
– Ваша фамилия Бандини?
– А вам какое дело?
– Никакого. Распишитесь.
Масляный обогреватель от миссис Хильдегард для Свево Бандини. Он расписался на бумажке, и водитель уехал. Бандини стоял перед обогревателем, будто это сама Вдова. Он присвистнул от изумления. Это уж чересчур для любого мужика – просто чересчур.
– Прекрасная женщина, – вымолвил он, покачивая головой. – Очень прекрасная женщина.
На глаза ему вдруг навернулись слезы. Мастерок выпал из рук, когда он рухнул на колени, чтобы повнимательнее рассмотреть блестящий никелированный обогреватель. «Вы прекраснейшая женщина в этом городе, миссис Хильдегард, и когда я закончу этот камин, вы будете чертовски им гордиться!»
Он опять вернулся к работе, то и дело улыбаясь через плечо обогревателю, разговаривая с ним так, словно это его напарник.
– Здрасьте вам, миссис Хильдегард! Вы еще тут? Наблюдаете за работой, а? Глаз на Свево Бандини положили, правда? Так вот, вы смотрите на лучшего каменщика в Колорадо, леди.
Работа продвигалась быстрее, чем он себе представлял. Он продолжал, пока не стемнело настолько, что он перестал четко видеть. К завтрашнему полудню должен закончить. Он собрал инструменты, отмыл мастерок и приготовился уходить. И только теперь, в этот поздний час, стоя в сумеречном свете уличного фонаря, он сообразил, что не зажег обогреватель. Руки его просто вопили от холода. Установив обогреватель в очаге, он включил его и подрегулировал пламя до тусклого свечения. Оставить его тут – безопасно: он может гореть всю ночь, и свежий раствор не перемерзнет.
Он не пошел домой к жене и детям. Снова остался с Рокко в ту ночь. С Рокко, Мария; не с женщиной, а с Рокко Сакконе, мужчиной. И спал он хорошо; не падал ни в какие черные бездонные пропасти, никакие зеленоглазые змеи не ползали по его снам.
Мария могла бы спросить, почему ж он не пришел домой. А вот это уже – его дело. Dio rospo! Неужели нужно все объяснять?
На следующий день в четыре он уже стоял перед Вдовой со счетом за работу. Он выписал его на бланке отеля «Скалистая Гора». С грамотностью у него было не очень хорошо, и он это знал. Он написал просто: «Работа – 40.00 долларов». И подпись. Половина этой суммы уйдет за материал. Он заработал двадцать долларов. Вдова даже не взглянула на счет. Она сняла свои очки для чтения и попросила чувствовать себя как дома. Он поблагодарил ее за обогреватель. Он был рад поработать у нее в доме. Суставы его не так замерзли, как раньше. Ноги овладели блестящим полом. Он уже предчувствовал мягкий диван, еще не сев на него. Вдова с улыбкой отмахнулась от благодарностей.
– Этот дом был как ледник, Свево.
Свево. Вдова назвала его по имени. Он неприкрыто рассмеялся. Не хотел смеяться, но восторг от того, что ее рот выговаривает его имя, все-таки вырвался. Огонь в камине горел жарко. Его мокрые башмаки стояли так близко к нему. Горько пахнувший пар поднимался от них. Вдова что-то делала у него за спиной; он не смел оглянуться. Он снова потерял голос. Вот эта сосулька во рту – это его язык: двигаться не хочет ни в какую. Это биение у него в висках, такое горячее, что кажется, будто все волосы в огне, – это колотится его мозг: слов ему не дает. Симпатичная Вдова с двумя сотнями тысяч долларов в банке назвала его по имени. Сосновые поленья в очаге, шипя, плевались смолой. Он сидел, уставившись в пламя, а лицо расплывалось в улыбке; он потирал большие руки, и кости его потрескивали от радости. Он не шевелился, зачарованный беспокойством и восторгом, мучимый утратой дара речи. Наконец опять сумел заговорить.
– Хороший огонь, – сказал он. – Хороший.
Ответа нет. Он глянул через плечо. В комнате ее не было, но из вестибюля доносились шаги, и он повернулся и снова устремил блестящие взволнованные глаза в огонь. Она вошла с подносом, на котором стояли два бокала и бутылка. Поставила на каминную полку и разлила. Он заметил, как на ее пальцах сверкнули бриллианты. Увидел ее основательные бедра, плавные обводы фигуры, изгиб ее женственной спины, пухлую грацию руки, когда Вдова наливала ликер из побулькивавшей бутылки.
– Пожалуйста, Свево. Вы не возражаете, если я вас так называть буду?
Он принял от нее коричневато-красный ликер и уставился на него, не очень хорошо понимая, что это, что это за напиток цвета его глаз, что за напиток, которым богатые женщины смягчают себе горло. Потом сообразил, что она говорила с ним о его имени. Кровь у него дико вскипела, набухая на горячей, разрумянившейся границе лица.
– Мне все равно, миссис Хильдегард, как вы меня назовете.
Это его рассмешило, и он был счастлив, что наконец смог сказать что-то смешное по-американски, хотя и не собирался. Ликер оказался малагой – сладким, жарким, крепким испанским вином. Сначала он отхлебывал из бокала осторожно, а потом хватанул все залпом с решительным крестьянским апломбом. В желудке стало сладко и горячо. Он причмокнул и провел большим мускулом руки себе по губам.
– Ей-богу, хорошо!
Вдова налила ему еще бокал. Он условно запротестовал, а глаза чуть не выскакивали от восторга, когда вино, смеясь, лилось в его протянутый бокал.
– У меня для вас есть сюрприз, Свево.
Она отошла к столу и вернулась с пакетом, завернутым в рождественскую бумагу. Улыбка ее натянулась, когда она попыталась разорвать шнурок пальцами в драгоценностях, а он наблюдал, задыхаясь от наслаждения. Наконец шнурок подался, и бумага внутри встопорщилась, будто в ней зашевелились маленькие зверьки. Вдова подарила ему пару ботинок. Она протянула их ему, по башмаку в каждой руке, и увидела: огонь заиграл в его бурлящих глазах. Этого он перенести не мог. Рот его искривился от недоверчивой пытки: откуда она знает, что ему нужны башмаки? Он замычал, отказываясь, он раскачивался на диване, он запускал корявые пальцы в волосы, он пыхтел, натужно улыбаясь, а затем глаза его исчезли в лужицах слез. Снова рука его потянулась наверх, провела по лицу и выдавила из глаз влагу. Он нашарил карман, извлек хрустящий красный платок в горошек и быстрой хрюкающей очередью прочистил ноздри.