— Майлс, это не то, что ты думаешь, — щебечет голос Линси у меня за спиной, пока я пытаюсь пробиться сквозь толпу. Руки Линси обхватывают мой бицепс в попытке удержать.
Я поворачиваюсь и нависаю над ней, отвечая:
— Кажется, здесь все чертовски ясно.
— Он никто, — говорит она, нервно покусывая нижнюю губу.
— Тогда зачем ты меня удерживаешь? — рявкаю я, глядя на ее руку у себя на предплечье. Она спешно меня отпускает, я бормочу слова благодарности и возвращаюсь в прежний темп.
Я совершенно не думаю, когда решительно подхожу к ним. Это инстинктивная, непроизвольная реакция, с которой я не могу бороться.
Голос Зеленой Рубашки доносится до меня как раз в тот момент, когда я подхожу достаточно близко, чтобы услышать:
— Ты можешь быть настоящей тварью, ты это знаешь?
Мерседес отвечает нечто отрывистое и шевелит пальцами у него перед носом прямо перед тем, как я добавляю:
— Как, мать твою, ты только что ее назвал? — Я почти рычу, придвигаясь ближе, чтобы встать по другую сторону от Мерседес.
Зеленая Рубашка смотрит на меня с раздражением, написанным на его лице.
— Прошу прощения?
— Проси, — резко отвечаю я и наклоняюсь, широко раскинув руки на столе.
— Майлс, — говорит Мерседес напряженным голосом. Я чувствую, что она смотрит на меня, но не могу оторвать взгляд от этого придурка.
— Как, мать твою, ты только что ее назвал? — повторяю я свой предыдущий вопрос и добавляю: — Спрашиваю в последний раз.
Зеленая Рубашка, который на самом деле сегодня в белой рубашке, только смеется.
— Наш разговор не имеет к тебе никакого отношения, гаражная мартышка. Почему бы тебе не пойти прогуляться? Ты явно перенюхал бензина.
— Драйстон! — огрызается на него Мерседес, и то, как она произносит его имя, кажется мне знакомым. Будто это человек, которого она знает больше, чем мне хотелось бы.
— Мерседес, ты знаешь этого придурка? — спрашиваю я, переводя взгляд на нее. Она дергается и нервничает, изо всех сил стараясь встретиться со мной взглядом. Ее грудь покрывается красными пятнами, чего я никогда не видел раньше.
Парень издает неприятный, напыщенный смешок.
— Мерседес? — он смотрит на меня, подняв брови. — Думаешь, ее зовут Мерседес?
Я хмурю брови и смотрю на Мерседес, ожидая подтверждения. Она быстро мотает головой и тараторит:
— Я собиралась тебе все рассказать.
— Что рассказать? — рявкаю я, и мои руки на столе сжимаются в кулаки. — Кто этот чертов парень?
— Никто! — непреклонно заявляет она сквозь стиснутые зубы, ее взгляд мечется по моему лицу, она тянется ко мне, чтобы коснуться моей руки.
Зеленая Рубашка издает еще один неприятный смешок и говорит:
— Никто, мы просто два года жили вместе.
— Жили вместе? — спрашиваю я, совершенно сбитый с толку, потому что в «Магазине шин» мне не показалось, что этот ублюдок гей. — Это твой сосед-гей, которого ты выгнала?
Зеленая Рубашка перегибается через стол и бормочет:
— Я не трахал ее, будто гей, бро.
Ярость. Неразбавленная ярость разрывает мое тело, и я выпрямляюсь, грудь вздымается. Мерседес встает, чтобы схватить меня за руку и остановить, прежде чем я обойду стол, и разорву гребаное горло этого хрена.
— Майлс, пожалуйста, позволь мне все объяснить, — выпаливает она дрожащим и искаженным голосом.
— Да... Кэти, — добавляет Зеленая Рубашка, — объясни ему, что я два года был твоим парнем и все еще живу с тобой.
— Ты не живешь со мной, Драйстон! — кричит она, сама сжимая кулаки, и топает ногой.
С искаженным от смущения лицом я поворачиваюсь к ней.
— Почему он называет тебя Кэти? — скрежещу я сквозь стиснутые зубы, которые в любой момент могут разлететься вдребезги. — Тебя же зовут Мерседес.
— Ее зовут Кейт Смит, идиот. Фактически Мерседес — это придуманное ею имя проститутки, чтобы писать те ужасы, которые она называет книгами.
А теперь с меня хватит. Я сыт по горло этим придурком. Он сказал последнюю мудацкую вещь, с которой я могу справиться.
Я перегибаюсь через стол и за воротник рубашки рывком поднимаю его на ноги. Отступив в сторону, я так сильно притягиваю его к своему лицу, что ему приходится встать на цыпочки, чтобы достать до моего подбородка.
— Еще раз обзовешь ее, и пожалеешь об этом.
В моих руках чувак похож на болтающийся мешок с дерьмом, его глаза полузакрыты, а губы изогнуты и шепчут:
— Можешь забирать эту дешевку. Ей все равно не место в приличном обществе.
Мои глаза широко распахиваются, и прежде чем успеваю осознать, я отвожу руку назад, и мой кулак летит прямо в напыщенный нос этого ублюдка. Соответствующий хруст распространяется под костяшками пальцев, и ему на лицо брызжет кровь.
Он воет от боли и падает на пол, закрывая нос рукой.
— Ах ты, чертова горилла! — кричит он, и в конце его голос срывается. — Кажется, ты сломал мне нос!
— Хорошо, — цежу я сквозь стиснутые зубы, когда Сэм обхватывает меня руками и оттаскивает назад. Мои плечи быстро поднимаются и опускаются, я хватаю ртом воздух и сжимаю и разжимаю пальцы той руки, которой нанес удар.
— Ты, мать твою, уже не будешь говорить «хорошо», когда я подам на тебя в суд! — вопит Зеленая Рубашка, стоя на коленях.
Но его слова даже не задерживаются у меня в голове, когда я перевожу взгляд налево и вижу Мерседес, прикрывающую руками широко распахнутый рот.
В ее глазах явно стоят слезы.
Это что, из-за этого придурка?
Она смотрит на меня, опускает руки, ее подбородок неудержимо дрожит, и она хрипло произносит мое имя:
— Майлс.
Она тянется, чтобы дотронуться до меня, но я резко отстраняюсь и сбрасываю руки Сэма. Я пронзаю ее суровым взглядом.
— Не разговаривай со мной.
— Майлс! — восклицает она. — Мне нужно все объяснить.
— Объяснить? — реву я, указывая вниз на ее идиота бывшего, рыдающего в салфетку. — Объяснить, почему я ударил парня из-за девушки, имени которой даже не знаю?
Из ее горла вырывается рыдание, и я больше не могу даже смотреть на нее. Я поворачиваюсь, прокладывая себе путь сквозь толпу людей, которые теснятся вокруг нас. У бара прохожу мимо Линси, и она смотрит на меня, как побитый щенок, но, к счастью, ничего не говорит.
Когда я пробираюсь через дверной проем к лестнице, мой разум начинает лихорадочно работать. Черт возьми, ты думаешь, что знаешь кого-то. Думаешь, что, возможно, все это время был неправ, и на свете есть хорошие люди, которые могут быть с тобой честными и откровенными. Настоящими.
Но потом ты обнаруживаешь, что был неправ, так чертовски неправ, что в доказательство этого у тебя есть убитые костяшки пальцев.
Я останавливаюсь на лестничной клетке и впечатываю окровавленный кулак в бетонную стену. Это не причиняет никакого вреда стене, но снимает боль в сердце, и это лучше, чем ничего.
— Проклятье, — рычу я, тряся рукой, костяшки пальцев саднят, когда я разгибаю пальцы.
— Майлс, подожди, — голос Мерседес эхом отдается в темном лестничном пролете, освещенном только бра на стене.
Я испытываю искушение проигнорировать ее и продолжить идти, но замечаю, как она неуклюже спускается по лестнице в сандалиях на высокой платформе. Она выглядит так, будто в любую секунду может упасть, поэтому я останавливаюсь, чтобы она перестала меня преследовать.
— Что, Мерседес? — рычу я, рукой сжимая металлические перила так сильно, что это причиняет боль. — Или, может, Кэти?
Она останавливается в двух шагах надо мной, ее грудь быстро поднимается и опускается. Голубые глаза печальны, она хрипло произносит:
— Кейт. Я собиралась тебе сказать.
— Когда? — спрашиваю я, теперь, когда адреналин замедляет свой бег, мой голос срывается, и я смотрю на женщину, перед которой последние несколько недель обнажал душу. Я смотрю ей прямо в глаза и добавляю: — После того, как влюблюсь в тебя?
Она прерывисто втягивает воздух и торопливо отвечает:
— Я все тот же человек, Майлс. Я такая же Мерседес, как и Кейт. Мерседес — это мой псевдоним для книг.
— Твой псевдоним? — спрашиваю я, и она утвердительно кивает. — Тогда зачем, черт возьми, врать об этом?
— Не знаю! — отвечает она, всплеснув руками. — Потому что со своим бывшим я привыкла скрывать эту часть себя. Но с тобой мне не нужно было этого делать, никогда. Кейт Смит — это та, кто я есть, когда не говорю людям о том, чем занимаюсь. В ту ночь, когда ты рассказал обо мне своей сестре. Майлс, со мной такого я еще никогда не было.
Я недоверчиво качаю головой.
— Если я такой открытый и понимающий, то зачем скрывать свое настоящее имя? У тебя была куча возможностей рассказать мне. Знаешь, каким идиотом я себя чувствую, все это время называя тебя Мерседес? Каждый раз, когда мы спали. Я чувствую себя чертовым посмешищем!
— Не ты посмешище, а я! — Она спускается на одну ступеньку, так что ее глаза оказываются на одном уровне с моими, и тянется ко мне, чтобы коснуться моего лица. — Ты мне так нравился. Все это время ты нравился мне больше, чем просто друг с привилегиями. Посмешище — это я, потому что думала, что могу быть равнодушной и непринужденной Мерседес без каких-либо обязательств, но это была самая большая ложь из всех. Я просто старая добрая зануда Кейт Смит, которая по уши влюбилась в тебя, Майлс.
Эти слова заставляют меня отшатнуться от ее прикосновения и отступить на несколько шагов назад. Мне все равно, даже если она влюбилась в меня. Да вы посмотрите, что случилось сегодня вечером. Она еще хуже, чем Джослин. Она сравняет меня с землей, и после того, как я пройду через все это дерьмо во второй раз, от меня ничего не останется.
Я отворачиваюсь от ее искаженного муками лица.
— Я же говорил, что не хочу драмы, Кейт. Моя бывшая поступала так со мной снова и снова, и я покончил с этим дерьмом. — Я оглядываюсь и указываю на дверь наверху лестницы. — Я никогда в жизни не бил другого парня, а сейчас я, мать твою, сломал этому хрену нос.
— Прости! — восклицает она, хватаясь за перила и сжимая их так сильно, что ее рука начинает дрожать. — Но я не идеальна. В моей жизни будут случаться драмы. И из-за своего долбаного багажа ты не можешь применять в отношении меня политику абсолютной нетерпимости к драме!