– Ну что это за танец? – возмущается тренер, прерывая выступление очередной группы на сцене.
Таня с Лизой устало сидят в зале, опять в черном, как две грузинские вдовы.
– Ты уроки сделала? – спрашивает вдруг Лиза.
– Что там делать? – удивляется Таня. – Детский сад.
– Ну, не знаю, – обижается Лиза. – Дай алгебру списать.
Таня достает из сумки тетрадь, передает Лизе. Из тетради падает рекламка филармонического концерта с фотографией Иры Герман. Крупная надпись: ДЕВЯТИКЛАССНИЦА ИРАИДА ГЕРМАН ИГРАЕТ С ПРОСЛАВЛЕННЫМ ОРКЕСТРОМ ФИЛАРМОНИИ.
Лиза поднимает рекламку с пола и одновременно с этим поднимает кверху бровь.
– Зачем тебе это?
– Дай сюда, – злится Таня.
– Концерт сегодня, – замечает Лиза. – Вот прямо сейчас Герман бьет по клавишам – ты-дыщ!
Таня криво улыбается и рвет рекламку.
– Бесценные мои, поднимайтесь, – кричит тренер. – Ваша очередь пришла!
Ира Герман сидит в ресторане с веселым директором филармонии и уставшими родителями.
– И всё-таки, Ираида, я не понимаю, чем тебя привлекла такая несимпатичная часть культуры, – мама по-прежнему недовольна, но держится спокойнее. – И название… малоаппетитное!
– Будто кого-то шлепают: хип, хоп! – шутит директор, но тут же сникает под ледяным взглядом Ириной мамы:
– Наверное, кто-то из подружек занимается, да, Ирочка?
Ира вспыхивает.
– Ираида?! – спрашивает мама. – Надеюсь, это не та жуткая девица из семьи мотоциклистов?
Ира вдруг вскакивает с места и выбегает из ресторана, сбив по дороге стул.
– Подро́стковое поведение, – понимающе кивает головой директор. – Моя Сашка еще не так зажигала! А сейчас сидит тихо-смирно в Швейцарии. Всё уладится, Ольга Борисовна!
Утро в учительской. Юлия Юрьевна говорит коллегам:
– А я всё равно считаю, пусть лучше танцуют свой хип-хоп, чем сидеть как приклеенные к телефонам. Вы посмотрите, посмотрите на детей, – она машет рукой, приглашает подойти к окну. На лавке, как птицы на жердочке, сидят шестеро мальчишек, каждый уткнулся в телефон. – Это ненормально! А танцы – всегда хорошо, и для осанки, для самооценки. Царева вон какая стала красавица!
– Ну если бы бальные, – говорит Альбина Сергеевна. – Или латиноамериканские… Я вот мечтала танцевать танго! Аргентинское! И ногой так – опа!
Пытается изобразить, но неудачно, задевает поднос с чашками, и посуда летит на пол.
– Вот вам и опа, – ворчит пожилая учительница литературы. – Да ладно, идите уже, я уберу. А эти все танцы современные – не наша культура, не русская. Негры придумали, а наши дети почему должны им подражать? Не понимаю! Сколько раньше было красивых, мелодичных песен… и такие танцы… И передача «Играй, гармонь!» А сейчас – штаны в полкомнаты, и скачет, как на сковородке. Когда сегодня у них этот концерт?
– В шесть. Я обязательно пойду, – говорит Ю-Ю.
На уроке она же, сдержанная, сосредоточенная:
– Сегодня повторим правописание «при-» и «пре». Зайцев, что ты тянешь руку? Что тебе надо?
– А где Царева с Семеновой?
– У них сегодня отчетный концерт, я их отпустила, по записке.
– А у Герман вчера тоже был концерт, она же не отпрашивалась!
– Правда, Ирочка, – вспоминает учительница, – я вчера так тобой гордилась! Я сидела в третьем ряду, в розовой блузке с воланами, не видела, нет? А ты, Зайцев, иди лучше к доске и объясни нам правила правописания «пре» и «при».
– ПРЕкратите ПРИдираться, – ворчит Мартин, проходя между рядов.
Отчетный концерт в ДК. Застывшие золотые слова Ленина. В зале публика, в публике Ю-Ю в кедах. На голове кепка. Ира входит в зал и вначале собирается сесть рядом с учительницей, но потом видит кеды и кепку и пересаживается на два ряда дальше. К ней с двух сторон, молча, идут Ваня и Мартин.
– Ты чего тут садишься, Стивен Хокинг? – спрашивает Ваня. Мартин в шестом классе написал проект, типа ему нравится Стивен Хокинг. – Может, помочь тебе приблизиться к идеалу, а? Чудила!
Мартин всё равно садится рядом с Ирой. Она улыбается ему так же вежливо, как уборщице в школе.
В первом ряду сидят Батаня, Танина мама с Левой. Под вой, свист, аплодисменты на сцене появляется тренер.
– Обойдемся без долгих речей! – он даже не пытается перекричать биты. – Мы начинаем!
На сцене появляются детишечки, гоу-гоу, и вот, наконец, пара – Таня и Лиза Семенова, а с ними – вообще нормальный юноша по имени Антон.
– Ах, какой красавец! – кричит Альбина на ухо Ю-Ю. Она в сарафане, плечи все в веснушках, глаза рыжие, как подсолнухи. – Были бы мы, Юлька, помоложе!
Таня – по сюжету танца – уводит любимого у Лизы, и в конце счастливая пара уходит со сцены, а Лиза остается одна и вытирает слезы ладонями. Все трое прыгают, мягко приземляются, движения то резкие, то плавные, и это танец, да, совсем особенный танец.
– Браво! – тупо кричит в тишине балерина Ира Герман.
Таня и Антон возвращаются на сцену – он подхватывает ее в воздухе и кружит, а Ира держится руками за виски, будто это у нее кружится голова.
Так-то время летит быстро.
Спустя несколько месяцев в магазине одежды хипхоперов надменная женщина выковыривает из кошелька бережно сложенные купюры. Рядом нетерпеливо пританцовывает Мартин в гигантской майке и широких штанах.
– Ну, ма-ам, давай скорее.
– Не галди, – устало просит женщина, – и так для тебя живу. Никакой своей жизни не осталось!
Продавец с каменным лицом отбивает чек и выдает женщине пакет с новой майкой.
– Ты лучшая, мам! – Мартин торопливо чмокает мать в щеку и выбегает из магазина.
– Вот только на это и гожусь, – грустно говорит женщина.
Продавец вдруг теплеет (язык у него проколот, поэтому он пришепетывает):
– Да это профто фосраст такой! Я тоже таким был – мать фо мной наплакалафь! А фейфас фсе о’кей!
Мама Мартина с сомнением смотрит на утешителя и выходит из магазина. Она рассказала бы сейчас хоть кому-нибудь, каким он раньше был, ее мальчик. Мартин читать научился в три года, он с ходу узнает работы художника Воловича, он с первого класса занимался химией, а в седьмом переводил «Охоту на Снарка» и писал стихи в духе Георга Тракля. И всё это вмиг выпарилось, как вино со сковородки.
Мама пытается проглотить свою боль, но она не глотается, засела в горле сопливым комом.
Вот знать бы, как оно – быть матерью, я бы ни за что не рожала, злобно думает женщина. И тут же расплывается в улыбке, вспоминает, каким забавным был ее мальчик в детстве. Пышечка такой. Учил стихи Бодлера «Альбатрос»:
– Времена Михандраза…
– Какой Михандраз? – пугалась мама. Увиделся не то Минздрав, не то волхв Мельхиор с владыкой Мельхиседеком. А это была строка «Временами хандра заедает матросов…»
А как он рисовал, я вас умоляю! Жаль, не решилась показать Воловичу ту работу – черно-алый черт с копьем на фоне мертвенно-белого леса. И жалобная просьба: «Мамочка, пожалуйста, подпиши здесь в углу «Леонардо да Винчи»! А картина называется «Этюд в багровых штанах».
Мама расправляет плечи и отправляется домой. Ее Мартин еще вернется, вот увидите.
А у Иры Герман родители собираются на гастроли.
– Ираида, – строго говорит Ольга Борисовна, – ты поняла, что нельзя никому открывать дверь? И чтобы никаких вечеринок!
– Ирочка, – мягко просит Ростропович, – пожалуйста, не ешь всухомятку. Там Марья Степановна приготовила обед.
Домработница Марья Степановна, простая на вид, сложная внутри женщина трудной судьбы, вырастает на пороге, оглашая меню:
– Курица с рожками! Чай с сушками!
Ира фыркает:
– Курица с рожками! Чай с ушками!
Они спускаются по лестнице, Ира торопливо машет отъезжающей машине. Пока-пока! Потом выпроваживает домработницу и загружает диск, спрятанный между учебников.
На мониторе появляется юноша, очень похожий на тренера из данс-школы.
– Начнем урок! – бодро говорит он.
Уроки окончились, уборщица моет пол. Ира дергает дверь кабинета с надписью «Психолог».
– Обедает твой психолог, – сварливо говорит уборщица. – Она по три раза в день обедает. Иди в столовую.
– Спасибо, – благодарит Ира и бежит в столовую. У дверей сидит маленькая девочка и горько-горько плачет.
Ира заглядывает в столовую – там несколько женщин с удовольствием питают себя свежими котлетками – и усаживается рядом с малышкой.
– Что случилось? Кто тебя обидел?
Девочка начинает реветь еще громче.
– Мальчишки? – гадает Ира.
Девочка икает от плача. Вообще, она такая милашка. Хотя немного ванилька.
– Слушай, я сейчас позову тебе психолога. Хорошо?
Малышка кивает и утирает слезы.
Ира мчится в столовую:
– Ольга Васильевна!
Ухоженная пухлая женщина неторопливо отправляет в рот котлетку. И поднимает руку вверх: дескать, дай дожую. Ира ждет, приплясывая на месте.
– Ну что случилось такого срочного? – недовольно говорит Ольга Васильевна, сглотнув последний кусочек.
– Там девочка плачет… – теряется Ира.
– У меня обед, – объясняет психолог. – Я, между прочим, тоже живой человек. Доем и приду, подождите.
Так-то девочки всё время плачут, если разобраться.
Ира смотрит на пышные формы психолога – она легко прожила бы месяц за счет подкожного жира. Психолог невозмутимо подцепляет вилкой котлету и продолжает кормиться.
Ира обводит взглядом сотрапезниц (знакомая среди них одна – пожилая учительница литературы, смущенно опустившая взгляд в тарелку) и выходит из столовой. Малышка всхлипывает на той же скамейке, в той же позе.
– Знаешь что? – говорит Ира. – Тебя ведь Соня зовут, да? Ты на скрипке играешь, я помню. Сонь, ты мне расскажешь, почему ты плачешь, а я тебе расскажу, что случилось у меня.
– Меня Арина обидела, – выпаливает вдруг девочка. Как застрявший кусок в горле, как кубик льда или обиду. – Папа привез мне книжку из Парижа. Там красивые лошади. Мы с Ариной смотрели эту книжку, играли, будто бы это всё наши кони. А там была одна моя любимая белая лошадь, я ее сразу полюбила, но Арина сказала, что это будет ее лошадь. А я сказала, что это нечестно – ведь книжка моя! И тогда Арина дернула за страницу, и вот…