– Я так и не понял, Сеня, зачем ты это сделал? Особенно в свете того, что «про куда следует» я тебя предупреждал.
– Ну, мне было интересно… – замялся Соколов.
– А ну, в глаза смотреть, правду говорить!!! – рявкнул на друга Всеволод Александрович.
– Ну, я подумал… Вдруг… Ну, они же ходят в детские садики, в школы, а кругом пе… Сексуальные преступники. Вот! Вдруг мои дети вовлечены… Кем-нибудь, а я не знаю!
– Да-а… Заставь дурака богу молиться – он и его достанет! Ты, Семён Петрович, совсем спятил? Кто может знать лучше тебя, что происходит с твоими детьми?! Разговаривай с ними – и всё будешь знать.
– А вдруг они боятся? Кто-то запугал их?
– Ага. Это прямо сразу бросается в глаза. Пугливый Жорыч с сахарницей наперевес.
– А вдруг я плохой отец? Простыни не меняю!.. – Сеня весь затрясся.
– Ты вообще слышишь, что я тебе говорю, мой маленький почти сорокалетний мальчик?! Ну, не плачь, не плачь, иди, папа Сева ваву поцелует! – Северный шутливо чмокнул Соколова в макушку. – Легче?.. Похоже, параноик у нас не Дарий. Хотя, конечно, ненормальность передаётся по наследству… Кстати! Посиди, – внезапно Северный стал серьёзен. – Посиди, выпей, покури. Мне надо сделать один важный звонок. – И, прихватив телефонную трубку, он вышел на лоджию.
Когда он вернулся, Сеня уже немного пришёл в себя и наворачивал из своего персонального тазика пельмени. Несколько лет назад Северный, предпочитавший куда меньшие порции куда более здоровой и вкусной пищи, купил специально для Соколова эту фаянсовую развесёлую миску.
– Ты правда думаешь, что ничего серьёзного? – заглотив очередную порцию, поднял на него щенячий взгляд Соколов.
– Разумеется. Твои дети любят и вас, и друг друга. А то, что вы все немного безумны, – так то бывает. Главное, чтобы безумие было контролируемое. Но если ты беспокоишься, то можно ещё раз посетить психолога. Но хорошего. Не из серии «Туроператор «Фобос и Деймос» предоставит психолога в детские клубы Египта» и не из центра «Ваша семья – наша забота!», а нормального, хорошего, вдумчивого специалиста. Не выносящего психологические «приговоры» на основании одноразовых рисунков и поверхностно-стандартных тестов.
– Она сказала, что достаточно понаблюдала…
– Так, больше ни слова про ту профаншу, которую ты вызвал на дом. Вот тебе телефон грамотного мужика, – Северный вырвал лист из лежащего на столе блокнота, – он работает в департаменте судебно-психологических экспертиз, сошлёшься на меня – не откажет…
– Ой, зачем же мне судебно-психологическая…
– Затем! Затем, что вызванная тобою на дом «из чистого любопытства» психологиня уже, поди, позвонила «куда следует». А грамотный мужик как раз занимается в том числе психологической экспертизой детско-родительских отношений по делам о месте проживания ребёнка, участии в воспитании, целесообразности усыновления и прочим таким… по предписанию суда! – завершил Северный «страшным» голосом после паузы.
Сеня аж ложку в тазик с пельменями уронил.
– Как так по предписанию суда? Почему по предписанию суда? Я столько бабок вкатал, чтобы процесс усыновления… Тьфу ты!.. удочерения был сильно ускорен! Я хочу эту девочку!!!
– Тсс! Тихо! Не разбрасывайся словосочетанием «Я хочу эту девочку» в наши очередные смутные времена. Забудь про предписание суда. Грамотный мужик грамотно проведёт экспертизу, потому как… – Всеволод Алексеевич сменил тон на деловой, – по договорам с юридическими и гражданскими лицами отдел судебно-психологических экспертиз осуществляет возмездную консультативную деятельность и выполняет несудебные психологические экспертизы. Так понятней? – Он усмехнулся.
– А то! То есть – за бабки.
– За деньги, да… Вот чёрт!
– Ты чего…
– Да так, одну заразную хворь подхватил. Странно, что за годы общения с тобой я не стал материться, как последний забулдыга… У них даже сайт есть, у департамента этого. Отвечают вменяемо, вежливо, быстро.
– Слушай, а рестораторшу освободили, – сказал Сеня Северному, немного помолчав.
– Я в курсе, мать писала. И не освободили, а изменили меру пресечения.
– Чего?
– Мерой пресечения, мой далеко уже не юный друг, в уголовно-процессуальном праве называют принудительную меру, временно ограничивающую права личности и применяемую органами дознания, следователем и судом к обвиняемым. В исключительных случаях – к подозреваемым. При наличии предусмотренных в законе оснований с целью лишить их возможности скрыться от дознания, предварительного следствия и суда, воспрепятствовать установлению истины по делу или продолжить преступную деятельность. А также для обеспечения исполнения приговора. К мерам пресечения относятся: подписка о невыезде; личное поручительство; наблюдение командования воинской части; присмотр за несовершеннолетним подозреваемым или обвиняемым; залог; домашний арест; заключение под стражу. Гражданке Румянцевой Евгении Васильевне изменили меру пресечения. С заключения под стражу на подписку о невыезде… – Северный вздохнул.
– Наблюдение командования воинской части? – недоумённо вопросил Сеня после недолгого молчания.
– Не в её случае, – криво усмехнулся его старший товарищ.
– Так она что, не оправдана?
– Оправдать, Сеня, может лишь суд. Ей предъявлено обвинение. Прости, не могу раскрывать тайну следствия. Иначе люди, помогшие мне эту тайну раскрыть, более никогда и ничьих тайн мне не раскроют. Она, впрочем, как и Егоров, не подозреваемые, а обвиняемые. Иногда всё случается очень быстро. Практически – молниеносно. Как при HELLP-синдроме. С той только разницей, что HELLP-синдром – патология существования белковых тел, а чересчур быстрые обвинения иногда бывают… – Всеволод Алексеевич замолчал.
– Что бывают?!
– Соколов! Я взялся за это вовсе не интересное дело исключительно из долга перед монетным двором США.
– Чего?!
– Ты повторяешься… Ещё наливать? Тебя, помнится, привело ко мне большое личное горе. Ты даже в очередной раз, подозреваю, отпросился у мамы Леси ко мне ночевать, мотивируя это какой-нибудь заботой обо всём озабоченном человечестве. Не мог же ты ей сдать тот факт, что у ваших детишек – куча психологических проблем, и ты подставился, как последний лох, под систему, и так слишком запускающую свои липкие длинные пальцы в частную жизнь добропорядочных обывателей. – Северный посмотрел на своего друга, чуть повернув голову набок.
– Это шантаж?
– Да. Семён Петрович, давай пить, курить, о бабах и о детях говорить, но ни в коем случае не касаться дел гражданки Румянцевой Евгении Васильевны и гражданина Егорова Виталия Андреевича. Я не собираюсь касаться этих дел ни сейчас, ни когда-либо впредь. Это ясно?
Сеня было открыл рот, чтобы… Чтобы, возможно, возразить, оспорить… Или согласиться… Неизвестно. Потому что именно в этот момент раздался грозный рык из-под стола. Некондиционный терьер рычал во сне. Он рычал и дёргал всеми четырьмя лапами. Он стонал и пыхтел, он огрызался и плакал…
– Тихо, тихо! Папа здесь! – Северный присел на корточки и погладил пса. – Это всего лишь страшный сон. Тут тебе ничего не грозит, идиотина.
«Идиотина» продрала мутные глаза, посмотрела на Северного и раскрыла пасть.
– Будь я проклят, но он – улыбается! Улыбается, блядина! – воскликнул Сеня.
– Не матерись, поганец!
– Ладно… – в стотысячный раз пообещал Сеня. – Бля буду, куплю Дашке собаку. Пусть для неё собака будет существующим животным.
– Слушай, у этого пса есть только одна проблема. Я ему насыпаю в миску корм. И зову. А он – не идёт. Он ждёт, пока я отойду от миски – и только потом подходит. Опасливо. Я бы даже сказал, затравленно. Ветеринарша сказала, что, вероятно, это детская психологическая травма. Скорее всего, кондиционных чистолинейных щенков кормили первыми, а его отпихивали, мол, пожрёшь, что останется.
– Да ну! Разве люди на такое способны?! Люди, у которых есть собаки, должны их одинаково кормить и одинаково любить!
– Ты путаешь, друг мой, ты путаешь… Ты путаешь людей с собой, а щенков с детьми. Если ты заведёшь Дашке собаку, пообещай, что не выкинешь её и не усыпишь, когда Дашка псиной наиграется.
– Ты чё, Сев, охуел?! – искренне возмутился Соколов. – Как ты можешь даже предположить такое! Чтобы я усыпил собаку только потому, что…
– Матерщинник ты мой любимый! – вдруг умилился Северный. – Семён Петрович, наверное, я старею…
– Гонишь ты, а не стареешь!.. Но ты же расскажешь, расскажешь?
– Нет! Ни слова! Пошли, прогуляем пса. Это будет так трогательно. Чистое Сан-Франциско! Два немолодых уже, нетрезвых мужика и маленькая палевая собачка.
– Почему палевая?
– Потому что так у неё в международном ветеринарном паспорте записано.
– Так собакам ещё и паспорт положен?!
– А то! Пошли, я расскажу, во сколько тебе выльется собачка для твоей милой дочурки…
И друзья, сопровождаемые беспрестанно прыгающим саквояжем, не совсем твёрдыми походками отправились на прогулку.
– Ты, толстый пельмень, завтра будешь спать! А мне – опять бежать…
– Так не беги! Плюнь на свои пробежки. Почувствуй себя свободным!
– Ты чувствуешь себя свободным?
– У меня жена и пятеро детей! О какой свободе ты говоришь?! Я закабалён. За-кам-балён! – Соколов рассмеялся.
– Но ты счастлив в своём закабалении?
– В за-кам-балении!.. Я настаиваю! – пьяненько хихикал Сеня.
– Так счастлив?
– А то!
– Никогда после мне об этом не говори. О том, о чём я тебе сейчас скажу. Не смей напоминать, щенок, понял, да?! Счастье, Сеня, – в несвободе. В несвободе от любви. В несвободе от пса. В несвободе от пробежек. Счастье – в свободе закабаления! И в ответственности за закабаливших тебя.
– За-кам-ба-лив-ших! – с ослиным упрямством повторил Семён Петрович.
Безымянный некондиционный терьер распластался камбалой на полу добропорядочного лифта примерного кондоминиума на Рублёвском шоссе. Друзья чуть не надорвали животы от хохота.
Виски никогда не бывает много, но иногда его бывает слишком.