— Не знаю. Ладно. Иди позвони… Пойдём вместе. Я его отвлеку, а ты позвонишь. Никуда они не уползут у нас?
— Если только вместе со столбом.
Мы выходим. Платоныч разговаривает со сторожем, а я звоню Куренкову и обрисовываю ситуацию. Удостоверение, кстати, похоже на настоящее, но выдано УВД Улан-Удэ. Явно не наш резидент. Залётный.
Большак отправляет сторожа в магазин, а сам садится за руль «Лады» и загоняет её в ангар. Ну, хотя бы так. Мы дожидаемся сторожа и возвращаемся в цех.
— Безопасность никудышная, — ворчу я. — Что это за сторож такой, что любого встречного-поперечного впускает на территорию?
Тут крыть нечем, факт налицо, так что Платоныч молчит. Нужно будет всё это брать под контроль, чтобы сменить благодушную сельскую пастораль на настороженную и боеготовую бдительность.
Примерно через час приезжает Куренков с заплечных дел мастером, тем самым, что пытал меня в застенках конторы.
Не могу сказать, что рад его видеть, но, по крайней мере, у нас появляется шанс узнать некоторые подробности миссии этих как бы стражей законности. И мы узнаём. Не сразу, конечно. Для начала палачу приходится открыть свой чемоданчик со зловещего вида инструментами и продемонстрировать их участникам опроса. Эффект получается весьма сильным.
Выясняется, что эти ненатурально выглядящие ребята действительно не имеют никакого отношения к ОБХСС. Да и вообще к органам. Зато они имеют прямое отношение к Парашютисту. Что-то он в последнее время становится популярным. Сначала Фриц к нему в объятья попал, теперь вот мусора-разбойники от него же.
Своего босса горе-полковники сдают сразу, а вот откуда взялась информация по спирту, не говорят. Вроде как не знают. Заканчивается всё тем, что мы грузим их в машину к Куренкову и он увозит их в свои казематы, а мы с Платонычем возвращаемся домой.
— Где-то у нас очень серьёзная протечка, — говорю я. — Как какой-то Парашютист может знать о содержимом бочек у нас на складе? А Казанцева не может лить инфу?
— Вряд ли, — задумчиво говорит Большак. Она совсем не заинтересована в этом. Тут у неё такой фронт работ. Перспектива.
— Надо постепенно ЛВЗ захватывать, — вслух размышляю я. — Здесь мы можем только мелочёвкой заниматься, а горизонты на самом деле куда более широкие…
Платоныч подвозит меня к дому, и у подъезда я встречаю Рыбкина. Он сидит на лавке и о чём-то размышляет.
— Здорово, дядя Гена, — приветствую его я и останавливаюсь напротив.
— Привет, — кивает он. — Садись.
Я присаживаюсь.
— Чего скажешь, что нового? Как самочувствие после вчерашнего?
— Про вчерашнее я ничего не помню, — отвечает он. — Так что если ты пытаешься таким вот образом как-то намекнуть, на то что вчера произошло, то сначала должен будешь рассказать подробности.
— Нет уж, это пусть тебе дочь рассказывает.
— Да, — машет он рукой. — Мне и без этих воспоминаний нормально.
— Как расследование? Знаешь, что Фриц теперь вроде с Парашютистом связался.
— Ну, и дурак, — пожимает плечами Гена. — Хотя, какая разница, ему всё равно скоро на нары придётся собираться. Я ведь тут сложа руки не сижу, работаю потихонечку. У меня уже четверо потерпевших имеется. Ну, то есть девки все. Приходили в ДК на танцы и получали весь набор удовольствий. Заявления не писали, не желая огласки. Да и эти уроды запугивали. Есть одно групповое и три обычных. А у тебя какие новости? Что там по бате его? Нашли факты хищений?
— Не знаю ещё, — качаю я головой. — Сейчас позвоню и разузнаю. Ты посиди пока, я к автомату сбегаю.
Я поднимаюсь с лавки, но прежде чем уходить, решаю задать вопрос.
— Слушай, дядя Гена, тебе печень свою не жало? Ты же каждый день бухаешь. А тебе ещё дочь поднимать, на ноги ставить. Хоть перед ней бы держался, не рассупонивался.
— Знаешь что, Егорий, — говорит он, расстёгивая пуговицу на вороте рубашки. — отвали, понял? Нашёлся здесь учитель. Профессор кислых щей…
Я отваливаю. Подхожу к телефону-автомату, засовываю в монетоприёмник двушку и, услышав длинный гудок, набираю номер майора Баранова.
— Здорово, Вилен Терентьевич, — приветствую я его. — Это Егор Брагин.
— О, приехал? — уточняет он.
— Приехал, да. Как ты тут без меня справлялся?
— Справлялся, — отвечает он. — По ДК нарыл кое-чего. При встрече расскажу. Есть, есть за что за жопы их подёргать.
— Молодец, — одобряю я. — Давай, как-нибудь пресечёмся в ближайшее время. Обсудим успехи и перспективы. Но сейчас я по другому вопросу. Хочу поинтересоваться, нет ли у тебя в памяти человека по имени Самойлов? Предположительно это твой коллега. Подполковник Самойлов.
— Хм, — отвечает Баранов. — Как нету, есть конечно.
У меня челюсть отвисает… Ну, и челюсть-челюстью, а на сердце делается неспокойно. Одно дело урку лопатой по голове двинуть, а другое — подполковника ОБХСС.
— Алло, Егор, ты меня слышишь?
— Да слышу-слышу, — прикусываю я губу. — И чем он занят по службе?
— Самойлов-то? Да хрен его знает. Он редко мелькает. Видать где-то в других местах по-стахановски пашет. А чего? Зачем он тебе?
— А скажи мне, пожалуйста, как он выглядит. Есть ли приметы особые или ещё что?
— Хм, ну так немного, но есть. Внешность у него заурядная, но есть кое-что необычное…
Баранов задумчиво замолкает.
— Ну давай, майор, не тяни…
8. Царство теней
Внутри телефонной будки душно, воздух концентрированный. Пахнет нагревшимся за день металлом, пластиком и ещё чем-то неуловимым. Телефонная трубка кажется горячей от солнца, тепла рук случайных абонентов, да и от моей собственной руки.
— У него под глазом такое маленькое родимое пятно, — говорит Баранов и мне делается немного не по себе.
— Чем он у вас занимается? — спрашиваю я.
— Да говорю же, хрен знает. Он зам начальника группы.
— Что за группа такая? Скажешь ты уже всё, что знаешь или нет?!
Похоже, мент настоящий. Но тогда вообще всё становится чрезвычайно запутанным. Причём здесь Улан-Удэ?
— Ну типа они там какими-то особыми делами занимаются, так что об этом много не говорят.
Особыми делами. Это нами что ли?
Я быстро заканчиваю разговор с майором и звоню Куренкову. Он сейчас должен быть на работе. Должен, но нет. По крайней мере, трубку не берёт. Набираю домашний. Такая же фигня. Куда ты делся, Рома? Уже собираюсь вешать трубку на рычаг, как в трубке раздаётся томный женский голос:
— Алло…
— Здравствуйте, я бы хотел с Романом Александровичем поговорить. Это Егор Брагин звонит.
— Рома, тебя! — звучит тот же голос чуть в стороне, и трубка бьётся о твёрдую поверхность.
Потом наступает тишина и довольно долго ничего не происходит. Наконец, я слышу Куренкова.
— Да, — коротко бросает он.
Похоже я его отвлёк от чего-то важного.
— Это Егор, — сообщаю я.
— Чего? Говори скорей, я мясо кручу.
— Надеюсь, не Самойлова?
— Что? — напряжённо переспрашивает он и я понимаю, шутка не самая удачная.
— Просто он, кажется, действительно сотрудник. Наш, кстати, не из Улан-Удэ.
— Погоди-погоди… Как это?
— Ну вот, по приметам выходит, что он. Так что надо бы как-то убедиться и помягче, может быть, не знаю…
— Понял тебя. Ладно, всё, некогда мне. Потом поговорим.
Ну, потом так потом. Возвращаюсь к Рыбкину.
— Дядя Гена, подробностей не знаю, но дело закручивается. Есть за что Фрица-старшего прихлопнуть. Так что скоро будем этот рассадник ликвидировать. До седьмого колена. Готовьте посадки.
— Посадки? — хмыкает он и, щелчком отбросив окурок, поднимается и двигает к своему подъезду.
— Брагин! — громогласно и требовательно обращается ко мне директриса. — Ну-ка зайди ко мне!
Караулила она меня что ли? Только мы с Наташкой вошли в школу сразу наткнулись на неё.
— Здравствуйте, Алевтина Ивановна.
— Садись, — кивает она на стул.
Я сажусь и смотрю на неё невозмутимо.
— Чего это ты в чёрном весь, а? Траур по несданным экзаменам?
— Это не по экзаменам, — отвечаю я серьёзно. — На похороны иду.
— Ой, — осекается она. — Извини. Кто у тебя умер?
— Близкий друг.
— Да что ты! Молодой?
— Да, на два года меня старше, — киваю я.
— Горе какое… А что случилось?
— Несчастный случай, Алевтина Ивановна.
— Ой, беда-беда… — вздыхает она. — Ну что же поделать… Некоторые оценки невозможно исправить… Не горюй, Егор… Я тебе соболезную.
— Спасибо.
То, что я выгляжу и держусь, как обычно, на самом деле, ничего не значит. Внутри у меня бушуют снежные ураганы и дуют студёные северные ветры. Сегодня в двенадцать на новом кладбище состоится погребение Айгуль… Так что после второго урока я смоюсь. А может, и после первого. Как настроение будет…
— Я, собственно, две вещи хотела тебе сказать, — продолжает после паузы директриса. — Во-первых, вопрос с экзаменами окончательно решён, можешь расслабиться, сдавать не будешь. А, во-вторых, спасибо. Мне лично Ефим Прохорович звонил. Я его давно знаю, ещё по школьным делам, он же из наших, из педагогов. Звонил и поздравлял с наградами. Наша школа опять стала лучшей в городе и, возможно, окажется первой и в областном смотре. Сказал, что во многом это произошло благодаря твоим горячим пожеланиям. Так что, Егор, хочу сказать, что я очень рада, практически счастлива. Но радуюсь я не потому, что снова вырвала победу, как сказал Захарьин, а потому, что не ошиблась в тебе. Я знала, что ты будешь биться за свою школу до самого победно конца. Молодец. Мы сегодня решили с педагогическим коллективом повесить твою карточку на стенд «Ими гордится школа».
— Карточку? — рассеянно переспрашиваю я, не врубаясь, о чём речь.
— Да, фотографию. Так что зайди, пожалуйста, в фотосалон и снимись на доску почёта. Посерьёзнее только, понял?
— Понял, сделаю.
— Ну всё, иди, а то на урок опоздаешь. Тебе во сколько на кладбище?
— К двенадцати.
— Если будут спрашивать, скажи я разрешила уйти.