— Все хотят, да вот только не все блатных истребляют.
— А вот, по-моему, сделать мир чище — хороша идея.
— Ладно, кривится он. Я ещё подумаю.
Некогда думать-то, но он упрямый, так что пусть. В крайнем случае, без него повеселимся.
Вечер у меня выдаётся свободным. В коем-то веке я торчу дома. Вдруг накатывает желание, и я беру в руки гитару. Я жду звонка от Рыбкина и не могу дождаться. Время тянется очень медленно. Я то и дело поглядываю на круглые настенные часы, но стрелки меня не радуют, ни большая, ни маленькая.
Я тренькаю, бью по струнам, пытаясь вспомнить студенческие годы. Родители умиляются, что я наконец вспомнил об их подарке, а я не знаю, как им сказать, что мне предложили очень хорошую комнату в общаге, и я принял это предложение.
В общем, я тоже как Шерлок Холмс. Цвет пыхает табачным дымом, а я играю почти фуги Баха и почти на скрипке.
Наконец, раздаётся звонок. Я отбрасываю гитару и подлетаю к телефону:
— Алло!
— Это я, — сообщает голос Рыбкина.
— Здорово, дядя Гена. Ну что там слышно?
— Да что… Взяли четверых, но так, мелкую сошку. А вот Фриц твой на дискотеку не пришёл.
— А дома? Дома его ждут?
— Ждут пока, но как долго ещё будут ждать, я не знаю…
А вот это не очень хорошо, совсем даже нехорошо…
— Ладно, — говорю я. — подождём ещё. Как будет информация, сразу дай знать.
— Дам, — соглашается он, но как-то без энтузиазма.
Блин… По большому счёту, отсутствие Фрица ничего не меняет, но мне хотелось сделать всё красиво и окончательно закрыть с ним вопрос. Ладно, подождём, может он ещё проявится…
— Радж, пойдём погуляем.
Пёс уже не может дождаться, когда я закончу с музыкой и вспомню о нём. Услышав любимое слово, он начинает суетиться и бегать по кругу, громко фыркать и цокать когтями. Мы выходим во двор. Темнеет у нас поздно, но сегодня небо затянуто тучами, поэтому кажется, что уже глубокая ночь.
Воздух тёплый, напоенный сладкими запахами цветущих яблонь, сирени, клейких тополиных почек и черёмухи. Радж самозабвенно носится, обнюхивает столбы, углы, пни и деревья. Я неспешно шагаю, раздумывая о завтрашнем дне.
Мы идём по нашему обычному маршруту. Проходим через двор, заходим за соседний дом, и двигаемся мимо детского сада. Место здесь глухое, прохожих практически не бывает, так что если бы я планировал засаду, то выбрал бы именно это место.
Вот и эти ребята, судя по всему, именно поэтому толкутся здесь — поджидают свою добычу, то есть меня. Вернее, они не толкутся, а появляются будто ниоткуда. Трое спереди и двое сзади.
— Здорово, Бро, — говорит один из них.
— Фриц, ты что ли? — спрашиваю я. — Вот ты где, а мы-то тебя ищем, лбы порасшибали.
Он достаёт что-то из-под куртки, длинное и чёрное, разумеется. Я слышу щелчок.
— Это обрез, — театрально произносит Фриц. — Так что не дёргайся.
19. Любой план можно доработать
— Блин, ну ты чудило — восклицаю я.
У меня даже адреналин не вырабатывается, и я действительно просто пытаюсь понять, чего он хочет.
— И что тебе надо, человек с ружьём, обрезанным?
— Я тебе сейчас башку отстрелю, — пафосно заявляет он.
— Капец. А попадёшь в темноте? И, кстати, ты у хозяина своего спросил разрешение?
— У меня нет хозяина, это ты, как пёс ждёшь, когда тебя за поводок дёрнут.
— А что же тогда Парашютист тебя чихвостил и в хвост, и в гриву давеча? Это типа товарищеские отношения у вас? Ну ладно, прости, как скажешь. Значит, ты поджидал меня со своими скудоумными дружками, чтобы отстрелить голову из обреза. Я правильно тебя понял? Ты поправь, если я неправ.
— Ты, сука, мне заплатишь, ты понял?
— За что? За то, что в жопу тебе…
Я не успеваю ответить, потому что сзади мне довольно сильно пинают под колени. Вот же сволочи. Ноги, естественно, подгибаются и меня тут же обрушивают вниз, ставят на колени, на голову ложится рука и тут же грубо и весьма болезненно в лоб втыкается обрез двустволки.
— Проси прощения, — требует Фриц. — Я видел, как ты перед Парашютистом пресмыкался, чмо.
— Не понял, за то, что якобы пресмыкался перед Фрицем?
В лоб прилетает ощутимый тычок.
— Не за это, — цедит Фриц. — Ты сам знаешь.
— Всё-таки за жопу?
В этот момент я обращаю внимание на звук учащённого дыхания, соскальзывающего в тихий угрожающий рык. Совсем близко.
— Ты чё сука, — начинает Фриц, но я, на самом деле, не интересуюсь тем, что он собирается сказать.
Я перехватываю рукой ствол и, чуть отведя, убираю из-под него голову. Очень быстро, разумеется, молниеносно, в режиме мухи. Одновременно с этим, я бросаю короткое слово:
— Фас!
И в тот же миг ужасный, обладающий чудовищной разрушительной силой дракон, заточённый в теле моего верного пса Раджа, вырывается наружу и обрушивает гнев на жестокого, но глупого и беспечного врага.
Радж вгрызается в тело Фрица. От неожиданности тот орёт и, должно быть, рефлекторно жмёт на спусковые крючки. Следует вспышка и сдвоенный звук выстрела. Двустволка — это сила. И, тут же раздаётся крик.
После этого начинается настоящая суматоха. Я слышу лай и удаляющийся топот шагов. Нас остаётся только трое — истекающий кровью соратник Фрица, принявший на себя выстрел практически в упор, сам Фриц с поломанными пальцами и прокушенной ляжкой, и я. Ну, и Радж, конечно же.
— Идиот, — взываю я к разуму Фрица. — Если не хотел стрелять, зачем заряжал свой дурацкий обрез? А если собирался стрелять, зачем так долго молотил языком?
Мне кажется, он сам не понимал, чего он собирался делать. Наверное то, как при мне с ним обращался Парашютист, больно ранило его самолюбие. Да и нож для разрезания бумаг, вонзённый в мягкие ткани, вероятно, неважнецки повлиял на самооценку. Но, честно говоря, другого, кажется, он и не заслуживает.
Впрочем, ему сейчас не до моих рассуждений, он оплакивает переломы. Отдача была хорошая, судя по всему, а держал он своё орудие как попало. Вот, спусковая скоба и долбанула по пальцу. Впрочем, надо отдать ему должное, соображать он всё-таки начинает, и даже несмотря на тьму, содеянное им ясно открывается его взору.
Он вдруг прекращает выть и, резко повернувшись, пытается дать дёру. Но я это дело пресекаю жёсткой подсечкой. Тяжёлый груз его тела низвергается наземь, поднимая незначительную волну вибраций.
Радж оглушительно лает и победные звуки его лая гармонично сочетаются со стонами раненных и приближающимся звуком милицейской сирены. Апофеоз фантасмагории.
Разбирательства занимают довольно много времени, но чувство удовлетворения от этого не становится менее глубоким, как мог бы выразиться наш любимый генсек.
Когда мы с Раджем возвращаемся домой, часы уже показывают глубокую ночь. Тем не менее, я набираю номер Рыбкина и, выслушав отборный мат, произношу коротко:
— Фрица взяли за незаконное и применение. Неплохой довесочек, неправда ли?
Разумеется, это чистая правда. Дружок Фрица, принявший на себя два заряда мелкой дроби помещён в реанимацию. Он также проходит и по многочисленным эпизодам изнасилований. Никакого сочувствия я не испытываю, это вам не обаятельный проходимец Миша Бакс, к которому и в той жизни я применял закон с некоторым сожалением.
Времени на сон остаётся совсем немного, но поспать надо. Завтрашний, вернее, уже сегодняшний денёк обещает быть довольно жарким во всех отношениях. По прогнозу завтра тридцать один градус. Лето вступает в права. Вот и мы планируем вступить по итогам дня в новые права. Так что нужно немного вздремнуть.
Утром я поднимаюсь как обычно, делаю зарядку и вывожу Раджа на прогулку. Единственное отличие — завтрак. Перед операцией я никогда не ем. Эта привычка ещё из прошлой жизни. Выхожу из дома и шагаю на работу. От дома мне всего несколько минут пешком.
Первый, кого я встречаю, это Баранов. Сегодня он в форме и выглядит весьма представительно.
— Ты комсорг? — спрашивает он.
— Да.
— Где мы можем потолковать, чтобы никто не мешал?
— В комитете комсомола. Идёмте, товарищ майор.
Мы заходим в комитет. Там уже находится Настя Курганова и Галя Алёшина, моя заместительница.
— Девочки, — говорю я. — Оставьте, пожалуйста, нас с товарищем майором на несколько минут.
Они с пониманием кивают и выходят.
— Ты следующая, — хмуро кивает майор Кургановой. — Далеко не уходи.
Я закрываю дверь и показываю на стул, приглашая его присаживаться.
— Ну что там? Посмотрел материалы?
— Посмотрел, — недовольно отвечает Баранов. — Там на пятнашку точно набрать можно, а то и на вышку. Трудно будет всё это закруглить.
— Насколько трудно? — чуть щурюсь я.
— Тыщ на семь.
— Ты чего, Вилен Терентьевич? С каких это пор несколько пар джинсовых брюк из отечественной ткани «Орбита» тянут на высшую меру? Опытная партия, экспериментальная, потребителю не отгружалась. Ну, напортачили чуток в документах, так за это пожурить надо, а ты уж сгустил краски.
— Егор Андреич, — крутит он головой, — ты мне мозги-то не компостируй. Там знаешь сколько эпизодов? И без отечественной ткани «Орбита» хватит на долгие годы вперёд. Так что вы тут ребята знатно обгадились и семь штучек — это самый, что ни на есть, кандидатский минимум.
— Это для кандидатов в члены политбюро что ли?
— Это для кандидатов на пулю в затылок в узком коридоре у бревенчатой стены.
— Во как… А пятёрочка не спасёт отца русской демократии?
— Не, мне семь надо, — говорит он с кислой физиономией.
— Машину что ли берёшь?
— Квартиру хочу кооперативную, вот здесь недалеко, сразу за кондитерской фабрикой, в тридцать седьмом доме.
— Смотрите, какой конкретный. Ладно, пойду выбивать тебе семёрочку. А ты, пожалуйста, как закончишь, бери этого хрена из ДК Строителей, Михаэлиса, или как он там. Фрица старшего, в общем.
— Да, Михаэлис. Только я его потрясти хотел, а если взять сразу, потом уж не выпустить.
— Не, у него связи там какие-то имеются, может настучать на тебя. А так возьмёшь его и всё. Закон соблюдён, начальство счастливо, премия опять же.