— Не возражаешь, — останавливаю его я, — если мы оставим дверь открытой? Пусть мой брат всё видит, ладно?
— Конечно! — поднимает он руки, на мгновение прекращая смеяться. — Никаких проблем.
Я осматриваюсь. Комната довольно убогая. В ней стоит кровать, заваленная яркими подушками и тумба. На кровати сидит унылый старик, а на тумбе лежит старый потёртый чемодан. Дверь, ведущая в соседнюю комнату открыта. Там, судя по всему, ванная и больше никого нет.
Я останавливаюсь посреди комнаты.
— Знакомься, — говорит продавец и показывает рукой на старика, глядящего прямо перед собой и не обращающего на нас внимания, — это Аббас.
— Аббас? — переспрашиваю я и внимательно смотрю на замотанного в ткань тщедушного старика с красными слезящимися глазами. — Хорошо. Здравствуй, Аббас.
Он не удостаивает меня взгляда. Возможно, не говорит по-русски.
— Я Ибрагим, — продолжает улыбчивый афганец.
Я перевожу взгляд на него. На нём длинная серая рубашка из хлопка, такие же брюки афгани и тёмный жилет. На ногах запылённые сандалии. Да он весь запылённый — лицо, волосы и руки. Несмотря на это, лицо, изъеденное оспинками, кажется жирным.
— А я Махмуд, — говорю я, прищуриваясь.
— Отлично, Махмуд, — улыбается он. — Как у тебя дела?
— Нормально, — киваю я. — А у тебя? Как твои дела, Ибрагим?
— Замечательно, — отвечает он медовым голосом. — Омар передаёт тебе привет.
Я киваю. Хрень какая-то…
— Ну, а ты… — разводит руки в стороны Ибрагим. — Деньги у тебя?
— А товар? — спрашиваю я. — Товар здесь?
— Да, — кивает он. — Но не прямо здесь, не при мне. Я скажу и мне принесут. А где деньги?
Что за хитрожопая хрень!
— Денег у меня тоже нет. Деньги тоже рядом.
Он кивает и на мгновенье лицо его делается злым. Что-то не нравится он мне, вот просто совершенно не нравится…
— Где? — спрашивает он.
— А где товар? Слушай, Ибрагим, может, я сейчас выйду, а потом ещё разок зайду, и мы начнём всё заново?
Он смеётся:
— Ты такой юный. Откуда ты, Махмуд?
— Какая нахер разница откуда, уважаемый? — излишне резко бросаю я. — Из Медельина годится?
— Тише, тише, — взмахивает он руками и говорит так, будто мне лет шесть отроду. — Просто хочу понять, с кем имею дело.
— Поймёшь, — делаю вид, что злюсь я, — когда мы наконец приступим к этому самому делу, а пока не трахай мозги, окей?
— Махму-у-д! — качает он головой, мол, ну разве можно так говорить со старшими и тут…
— Егор! — вдруг доносится короткий резкий вскрик с лестницы и в тот же миг в комнату вваливается настоящий Махмуд, он же Абдулла.
К его затылку приставлен пистолет, а к горлу — здоровенный нож. В комнату его вводит ещё один моджахед. Всё происходит моментально, просто молниеносно, и я не успеваю ничего предпринять. Но не потому, что теряюсь, а потому, что апатичный старик с воспалёнными глазами, скинув тряпьё, направляет на меня ствола «калаша».
Ибрагим шустро вытаскивает у меня из-за пояса пистолет и грубо приставляет к виску.
— Где деньги?
— Тупой план, — отвечаю я. — Ты же видишь, денег нет, а вот тебе пришёл пи**ец.
— Этого в ванну, живо, — кивает Ибрагим парню, держащему на мушке Абдуллу.
Тот ведёт его в соседнюю комнату. Если вся эта постановка сделана, чтобы проверить меня, то это невероятно глупо.
— Давай, — тычет в меня стволом продавец, также подталкивая к ванной.
Я захожу. Абдулла стоит с залепленным скотчем ртом. Руки заведены за спину. Похоже, он пристёгнут к трубе.
— Отдашь деньги? — шепчет Ибрагим. — Или сперва убить твоего брата?
Я стараюсь придать своему взгляду надменности и безразличия. Не на того напал, дебил. Но сердце бушует и скачет, как сумасшедшее.
— А потом и тебя, — заканчивает Ибрагим.
— Да пошёл ты!
— Да? Пошёл я?
Я не отвечаю. Он отходит к тумбочке, я стою практически в дверях и мне видно часть комнаты. Старик что-то злобно, словно оглашая приговор, выкрикивает, подёргивая стволом автомата. На розыгрыш это похоже всё меньше, уж слишком хорошо он играет свою роль.
Ибрагим открывает чемодан. Я замечаю там несколько запечатанных, замотанных скотчем пакетов и «Дружбу». Вернее, не прямо «Дружбу», а какую-то другую, гораздо более компактную бензопилу.
Он дёргает стартёр, и пила начинает реветь. Вряд ли это привлечёт чьё-то внимание, учитывая звуки стройки.
— Пошёл я? — переспрашивает он, перекрикивая рвущийся из рук инструмент. — Нет, это пошёл ты!
Тот чувак, что приковал Абдуллу отходит в сторонку и направляет пистолет на меня. Мозг работает лихорадочно быстро, выхватывая детали, вот этот пистолет, например. Хороший пистолет, большой, американский.
Ибрагим подходит к Абдулле и поворачивается ко мне:
— Где деньги?
Я чувствую, как по виску скатывается капля пота. Я весь мокрый, как в бане. Второй моджахед делает шаг ко мне и приставляет ствол к голове. Такое чувство, будто металл раскалён…
— Нет? — орёт Ибрагим. — Не скажешь?!
И, уже не дожидаясь моего ответа, проводит пилой по руке Абдуллы. Неглубоко, едва касаясь, вскользь. Но кровища хлещет так, будто ему руку отпилили. Брызги летят во все стороны, попадая на меня и стоящего рядом афганца.
Вжик. И тут же ещё раз вжик, но уже по бицепсу второй руки. Вжик, вжик! Глаза Абдуллы лезут из орбит, и он пытается орать, но скотч, заклеивший рот, не даёт ему этого облегчения.
Сердце ускоряется настолько, что время замедляется. Я вижу каждую каплю крови, медленно летящую по ванной, каждую каплю пота, застывшую на лицах участников этого жуткого спектакля. Надо продержаться, пока не придут наши солдаты, оставшиеся в машине.
Удар по руке правой и максимально сильный — в ухо левой рукой. Моджахед жмёт на спуск, но пули уходят мимо, медленно выбивая брызги из кафельных стен. Я оказываюсь за ним, и старик на мгновение замирает в нерешительности, не желая подстрелить своего.
Это мгновение оказывается последним в его жизни. Сквозь грохот пилы я различаю редкие звуки автоматной очереди. Это наши. Поспели вовремя. Старик начинает плясать странный и страшно медленный танец, сопровождаемый появлением красных пятен на его одежде.
Не давая опомниться чуваку с пистолетом, я втыкаю ему по почкам и выламываю руку, направляя пистолет в сторону Ибрагима. Но тот сам уже плывёт мне навстречу, желая вонзить в моё тело тянущую звуки пилу.
Вместе с моим «партнёром» мы делаем выстрел, меняя траекторию движения Ибрагима. Пуля врезается в бок, и он резко поворачивается, круша пилой матовое стекло окна. По комнате медленно разлетаются острые кристаллы, а сам он, вываливаясь в освобождённый проём, падает на лестницу.
Я бью не желающего сдаваться моджахеда локтем в нос, и он, дёрнувшись, обмякает. Вырываю из его руки удлинённый Кольт 1911 и бросаюсь к окну.
— Заберите чемодан и Махмуда! — командую я своим ребятам, и прыгаю на лестницу.
Ибрагим, держась за окровавленный бок и припадая на ногу, похожий на переломанного паука или робота-трансформера, ковыляет вниз по лестнице. Как он ещё на ногах-то стоит…
Я прицеливаюсь и посылаю пулю. Он вздрагивает и замирает. Тело, вмиг утратив жизненные силы, обрушивается вниз на лестницу, как крепкое бетонное здание, идущее под снос и подорванное заложенными в его основание зарядами.
Время восстанавливает бег. Из открытой двери появляются парни, волокущие окровавленного Абдуллу. Чемодан! Чемодан они не взяли. Мне приходится подняться на один пролёт и снова забежать в комнату. Теперь она выглядит иначе. Повсюду следы выстрелов и кровь. Расстрелянный старец на полу и ноги того, второго чувака, торчащие из ванной.
Я подскакиваю к тумбочке, хватаю чемодан, поднимаю автомат и возвращаюсь на лестницу. Машина уже стоит прямо у входа. Я распахиваю задние дверцы, бросаю свою добычу, вскакиваю внутрь и принимаю изодранного Абдуллу.
Похоже, совсем не привлечь внимания нам не удалось. Чуть поодаль от «Буханки» стоит кучка мужчин, внимательно следящих за нами. Блин! Кто-то машет руками, а от торговых лотков в нашу сторону бегут настоящие моджахеды с калашами и ещё несколько наших солдатиков.
— Скорее! — ору я своим ребятам.
Машина начинает двигаться, и они запрыгивают буквально на ходу. Раздаются выстрелы. Твою ж дивизию! Только бы никто не преградил дорогу — ни верблюды, ни овцы, ни вооружённые головорезы.
Уазик скачет по кочкам и колдобинам, хлопая задними дверками. Истекающий кровью Абдулла стонет на полу.
— Перевязывайте! — кричу я ребятам.
Мы выскакиваем из городка, оставляя погоню за собой и не встречая никаких препятствий. Водитель притормаживает, и я, наконец, захлопываю дверцы. Дальше едем молча. Только Махмуд, лёжа на полу, тихо вздыхает.
Доехав до части, где расстались с Айгюль, мы забираем её и мчимся в небольшой госпиталь. Капитан медслужбы принимает Махмуда и после осмотра сообщает, что придётся делать операцию, но жизни его ничего не угрожает.
Мы оставляем его на попечение врачей и отправляемся в обратную дорогу, такую же муторную и невесёлую. Когда, наконец, на второй день мы приезжаем в дом, где я сидел в яме, Айгюль отводит меня в сторонку.
— Егор, — говорит она, — тебе нужно побыть здесь пару дней.
— Опять в яме? — спрашиваю я.
Она улыбается.
— Нет, на этот раз не в качестве пленника, а в качестве гостя. Отдохнёшь, придёшь в себя, а я пока постараюсь поговорить с Фархадом Шарафовичем. Он человек очень занятой, но я надеюсь, завтра-послезавтра мне это удастся. Твои вещи в твоей комнате. Деньги я ему передам.
Я киваю. Может, так даже лучше, чем я бы выходил на Ферика Ферганского через Куренковского кагэбэшника. А может и не лучше. Пока не знаю…
— А с Алишером можно что-то сделать? — спрашиваю я.
— В смысле? — хмурится она. — С каким Алишером?
— С Абдибековым, тем ментом, которого подставили. Ну, типа он своих пострелял.
— А что с ним сделать? — пожимает она плечами.