Вот тебе раз.
— Я-то тебе зачем? Я в вашей среде человек чужой, чего мне делать там? Я даже феней не владею, мне переводчик нужен с языка блатного на общечеловеческий.
— Ты мне мозги не канифоль, понял? Сказал поедешь, значит поедешь.
— Да нахера? У тебя вон бригада какая.
— Не обсуждается. Ты с Фериком тёр, а это тоже вес имеет.
— А ты чего сам-то не поехал к Ферику? — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, что это было рискованно, не зная чью сторону он примет.
Цвет даже здесь, в своей вотчине, так сказать, и то сейчас не чувствует себя в безопасности. Охраны вокруг ресторана немеряно, да и по городу в одиночку не передвигается. Надо, кстати, со своими пацанами встретиться, на тренировочку сходить.
— Не поехал, значит так надо было, — огрызается Цвет. — Готовься, короче. Послезавтра летим.
— Нет, — качаю я головой. — Не полечу. У меня другие дела намечены. Посмотри сам, я тебе на сходняке помог с ребятами? Помог. К Ферику поехал? Поехал, ещё как поехал. И бабки отвёз и голову подставлял. Меня бензопилой чуть не покромсали, но не суть. Дело я сделал? Сделал. К Ферику попал, всё порешал. Теперь осталось уладить техническую сторону вопроса. Ну так и улаживая. У тебя вон сколько народу. Я зачем?
— Да ты чёт разговорился, я гляжу, — бычится Цвет. — Ты, попутал походу в натуре.
— Да нет, — спокойно отвечаю я, вставая из-за стола. — Ничего я не попутал. Всё чётко. Планы у нас грандиозные. Тебе надо Красноярск подгребать с Иркутском, мне казино открывать. Алкашка скоро попрёт, частично через тебя. Фирменный шмот. Дел в шапку не соберёшь. Мы с тобой партнёры, друзья-товарищи. Но только ты мне не начальник, не кум, да? Улавливаешь мысль, партнёр? И приказывать, что мне делать не можешь. Мнение я твоё ценю, но я не твой. Я за тебя горой стоял, но не потому, что ты мне царь-батюшка. Вот такие дела. Пошёл я, а ты покумекай, не отмахивайся, подумай о моих словах.
Он ничего не отвечает, хотя вижу, что хочет. Может, хочет сказать, как другим своим партнёрам бошки поотстреливал? Может и так. Напоминать не надо, я помню, но подминать себя не дам. У нас ведь действительно планы. А голову отстрелить невелика хитрость. Я и сам, в случае чего, смогу.
Вернее, не отстрелить, а напустить других своих партнёров. Отличная у меня конфигурация вырисовывается. Уголовник, кагэбэшник и мент. И мы с Платонычем. Мы-то как раз и должны так дело поставить, чтоб эти элитные группировки друг друга уравновешивали, а мы только за ниточки дёргали и со всех сливки снимали. Есть у нас, правда, ещё партийный босс, тоже охочий до сливок. Надо и его куда-то встроить.
Я иду к двери и чувствую на спине тяжёлый, придавливающий, как три пуда, взгляд Цвета. Ничего, не раздавит. Сейчас перебесится, а в другой раз уже подумает, как со мной разговор строить. Поехать-то я могу, конечно, если надо. Но вот только особой надобности и нет вроде.
Вечером иду на тренировку. Все пацаны на месте.
— О, Егорыч! — жмёт мне руку Юрка. — Явился, не запылился. Куда пропал?
— В Ташкент ездил на конференцию, — улыбаюсь я. — Вот пахлавы вам привёз.
— Это чё такое? Какие ещё похвалы?
— Восточные сладости.
— Так, Брагин! — вступает Скачков. — Никаких сладостей перед занятиями. Ты совсем что ли?
— Это на потом. Гостинцы.
— Гостинцы тебе. Ну-ка быстро на ковёр. Я тебе сейчас устрою гостинцы.
И устраивает. Ломает, крутит и вертит, как резиновую куклу, а я и сделать ничего не могу. Да, за формой следить надо. Пацаны смеются, а я выползаю с тренировки, как выжатый лимон и сдувшийся шарик. Трыни, кстати нет. Уехал на каникулы к родакам. Страдает там небось…
— Виталий Тимурович, — отвожу я в сторонку тренера после занятий. — На пару слов.
— Ну, чего тебе?
— Мы ж после того раза не поговорили с вами.
— Чего говорить-то? Ты попросил, мы сделали. Такие вот правила жизни.
— Про жизнь это вы точно подметили, — соглашаюсь я. — Один за всех, все за одного. Вы на меня тоже можете положиться в случае чего.
— Посмотрим, — кивает он.
— Но я вот о чём. Ребятки у нас подобрались прям зачётные все.
— Какие ещё зачётные? — хмурится тренер.
— Ну, классные. Все, как на подбор. Элитные войска, гвардия.
— Ну-ка, ну-ка, какая ещё гвардия? Ты это дело на конвейер что ли поставить хочешь?
— Никак нет. Таких дел не предвидится, но вы точно идею уловили. Нужен отряд, который может решать задачи любой сложности.
— И зачем тебе этот спецназ? Бандитов хочешь устранять? Или ментов?
— Не знаю ещё. Задачи-то разные возникать будут. Надо работать над боеготовностью и над боеспособностью. Я вам, кстати, премию принёс за прошлый раз.
— Чего? Ты совсем уже? Мы тебе за деньги что ли?
— Нет, конечно, не за деньги. Дружба не продаётся, это я знаю. Но премия лишней не будет. Я сейчас думаю о постоянных выплатах.
— Это от кого деньги, от бандитов?
Блин, деньги от меня, конечно, но как сказать, чтобы самому не заработать репутацию бандита?
— В данном случае, — отвечаю я чуть замешкавшись, — да, от бандосов. Я у них выбил премиальный фонд, нефиг им расслабляться. А на будущее, думаю, смогу договориться с предпринимателями, чтобы…
— Мы их охраняли? — перебивает Скачков.
— Нет, о прямой охране речь сейчас не идёт. Но, возможно, иногда…
— Надо тогда специальную подготовку с парнями завести, чтоб охранять могли.
Я киваю. Надо, мысль хорошая.
— И машину все должны уметь водить, и мотоцикл. И стрелять. В общем, пока идея не оформилась окончательно, но вскоре мы создадим нашу частную военную кампанию. Держите, распределите между парнями сами, как захотите.
— Это шутка такая? — недоумённо спрашивает Скачков, глядя на деньги.
— Никаких шуток. Здесь десять тысяч. Вам, как руководителю больше, остальным по штучке. Ну, это идея такая была. Но вы, Виталий Тимурович, сами решайте.
Он качает головой и какое-то время задумчиво смотрит на пачки.
— Ну ты даёшь, Егор, — наконец, хмыкает он. — Ладно, придумаем, как распорядиться бандитскими деньжищами. Не пропадут.
— Только в фонд мира не перечисляйте. Бесполезно.
— Ты что, против мира что ли?
— Нет, конечно, за мир. Только фонд этот вряд ли миру поможет. Такие вот дела.
Когда захожу домой, мама разговаривает по телефону.
— О, вот и он. Сейчас! Удачно вышло. Егор, подойди, тебя Андрюша к телефону.
— Трыня что ли? — спрашиваю я.
Мама кивает и протягивает мне трубку.
— Алло, Андрюха, здорово! А я вот только с тренировки зашёл.
— Везёт тебе, — грустно вздыхает он. — А я тут на улице чалюсь. Мои там зажигают, полный пипец. В дом не войдёшь. Орут, бухают, курят. Менты каждый день приезжают. Там типа прав хотят лишать.
— И как ты выдерживаешь? Где спишь вообще? Тебе есть куда пойти?
— Да… — неуверенно отзывается он. — Есть. Типа…
— Типа?
— Ну… к бабке могу пойти, но там свои заморочки, короче. Жду, когда эти каникулы уже закончатся.
— Слушай… — я прикусываю губу, задумываясь.
— Да ладно, не заморачивайся, — тускло говорит он.
— Нет-нет, послушай. Приезжай ко мне. Когда последний автобус сегодня?
— Не знаю. Ушёл уж наверно.
— Ну беги на автовокзал да узнай. Есть деньги на билет?
— Деньги-то есть, я от бати заныкал, а то он бы выгреб.
— Ну и всё. Беги скорей. Позвонишь мне оттуда.
— А с родаками чё?
— Скажи, что в интернат возвращаешься. А сам у меня поживёшь.
— Так это… а ты со своими-то поговори сначала…
— Да не парься, поговорю. Всё нормально. Беги давай.
Я опускаю трубку на рычаг.
— Я, конечно, могу понять, — говорит мама довольно строгим голосом, — что у Андрея проблемы, но, прежде чем приглашать его пожить у нас, ты бы мог сначала со мной и с отцом посоветоваться.
— Мам… тут такое дело…
Я замолкаю. Блин, нехорошо вышло, надо же было подготовить как-то, а не так вот сразу с бухты-барахты…
— В общем, — помолчав, продолжаю я, — мне на фабрике общежитие дали. Хотел вот посоветоваться с тобой и с папой. Как думаешь, наверное мне пора уже в самостоятельное плавание выходить?
В это время раздаётся звук поворачиваемого в замке ключа. Отец. Что-то он поздно сегодня. Мама замирает, превратившись в античную статую. От неё исходит такой ужас, что даже Раджа не лает, приветствуя отца, а стоит понуро опустив хвост.
— Что случилось? — спрашивает папа, входя в комнату и меняясь в лице, заметив маму. — Что?!
— Тебе же ещё и восемнадцати нет! — со слезами в голосе восклицает она и, обхватив руками голову, опускается на диван. — Андрей, он хочет переехать в общежитие!
Резкий звонок телефона во вмиг сгустившейся тишине производит эффект разорвавшейся бомбы. Даже я вздрагиваю и, выйдя из короткого оцепенения, подхожу к аппарату.
— Алло.
— Егор! — почти кричит Трыня, сквозь шум и грохот. — Меня короче не пустят…
— Ну ты так, без спросу давай.
— Ах ты, сучёныш! — вклинивается пьяный голос. — Я тебе щас башку на*уй оторву. Дай сюда телефон бл*дь! Сюда-на…
После этого я слышу только звуки борьбы, крики и многоэтажный мат. На заднем плане звучат пьяные голоса, раздаётся женский визг и переливаются трели дверного звонка. Да, влип Андрюха, похоже.
— Андрей! — кричу я. — Трыня!
Он не отзывается, но через короткое время трубка оживает и тот же хриплый пьяный голос зло произносит:
— Я тебя пи**раса, вы*бу, ты понял? Пи*ор, ты понял нах? Чтоб к моему пи***нышу близко не подходил-на! Петух конченный!
Трубка с грохотом падает на рычаг и я слышу короткие гудки.
— Чего там? — спрашивает мама.
— Да, похоже ничего хорошего, — отвечаю я, набирая Рыбкину.
Только бы не набухался ещё.
— Слушаю, — раздаётся голос участкового, вроде бодрый.
— Дядя Гена, привет.
— Здорово, Егорий, коли не шутишь.
— Блин… Опять ты за старое. Ладно, дело есть.