Обезопасить правительство от революционеров не просто. Особенно в последнее время. Понимает это и департамент полиции. Поэтому и превращает политический розыск в науку. Задача жандармов не только в том, чтобы ловить революционеров (всех все равно не переловишь), но и в том, чтобы превратить часть из них в своих агентов, в своего рода «троянских коней» в революционной среде. Тайная инструкция департамента полиции прямо гласит: «Единственным вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскных органов в революционной работе, является внутренняя агентура». Предательство и провокацию в России сделали профессией. По количеству завербованных агентов и оценивают сейчас работу охранника. А дело это нелегкое. О способах улавливания «душ» департамент полиции разработал недавно большую инструкцию. Подгоричани перечитал ее перед допросами:
«Рекомендуются настойчивые и продолжительные беседы с политическими арестантами».
И дальше:
«Залог успеха в приобретении агентур заключается в настойчивости, терпении, сдержанности, также осторожности, мягкости, осмотрительности, спокойной решительности, убедительности, проникновенности, вдумчивости, в умении определить характер собеседника и подметить слабые и чувствительные его стороны, в умении расположить к себе человека и подчинить его своему влиянию, о отсутствии нервозности, часто ведущей к форсированию. И вложенные качества каждый занимающийся розыском офицер и чиновник должен воспитывать и развивать в себе исподволь, пользуясь каждым удобным случаем».
Когда ввели арестованного, Подгоричани пригласил его сесть на стул, что против окна, и попросил подождать. Это был старый прием: пока арестованный томится в ожидании, можно наблюдать за ним, просматривая какие-нибудь не относящиеся к делу бумаги (пусть думает, что о нем знают больше, чем есть на самом деле).
Итак, посмотрим, что за птица. Судя по одежде, из простого сословия: куртка из грубого дешевого сукна, сатиновая рубашка-косоворотка, сапоги. Руки крупные и сильные. Молод, лет двадцать с небольшим, похоже и бриться-то не так давно начал. Овал лица почти детский. Но вот рот и глаза совсем не детские. Рот большой, упрямый. Детского лепета из таких губ уже не услышишь. Но самое непонятное — глаза. Уж слишком уверенные. Взгляд тяжелый, даже слишком тяжелый. Как-то неприятно смотреть в такие глаза. В позе напряжения не чувствуется. Что-то уж очень спокоен…
На первый вопрос арестованный ответил без всяких эмоций: «Зовут меня Борис Антонович Чистяков. Это вам известно по паспорту. Вот, собственно, и все, что я могу вам сообщить…»
Остальные вопросы повисли в воздухе…
Подгоричани, добросовестно спросив обо всем, что полагалось, продолжал:
— Вы обвиняетесь в том, что принимали участие в сообществе, организованном в городе Екатеринбурге в целях ниспровержения существующего общественного строя, а также в том, что распространяли путем печатания на типографском станке сочинения, имеющие целью возбудить среди рабочих, населения и воинских чинов неуважение к верховной власти и стремление к ее ниспровержению. Что вы можете сказать по поводу этого обвинения?
— Только то, что вы зря теряете время, ротмистр.
Но Подгоричани хочет выиграть эту психологическую битву. Поначалу почти все арестованные упрямятся. Нужно сломить их внутреннее сопротивление. Но сделать это надо умело. Грубостью многого не добьешься: она часто только усиливает упрямство. Лучше разговорить человека, снять с него заторможенность, враждебное отношение. Если систематически повторять одно и то же, Можно убедить человека в чем угодно.
Это была хорошо отрепетированная речь, где продуманы каждая интонация, каждый жест. О сложности жизни, о бессмысленности попыток переделать мир, об увлечениях молодости, об иллюзиях, от которых нужно вовремя избавиться…
— Я — жандарм, но я во многом понимаю вас, революционеров, хотя это может показаться странным. Я тоже вижу, что не все у нас в России устроено так, как этого бы, хотелось. Понимают это и в правительстве и готовят сейчас широкие реформы. Но революционеры своими неразумными действиями могут все испортить…
Я чувствую, вы умный человек и можете смотреть на вещи реально. И вы могли бы и помочь усовершенствованию России, и спасти свое будущее. В моих силах не дать. вашему делу дальнейшего хода… Но для этого вы должны оказать нам некоторые услуги. Нет, не подумайте, что я склоняю вас к предательству. Дело вовсе не в этом. Правительство, готовя реформы, хочет мира со всеми, в том; числе и с революционерами. Но оно должно знать намерения революционных организаций, настроение революционеров. Никаких имен, адресов. Подумайте об этом…
Подгоричани повернулся к арестованному, наткнулся на его взгляд и замолк на полуслове: так смотрят на нечаянно раздавленную гадость.
Граф отдернул глаза, нажал на кнопку звонка и, когда в дверях появился жандарм, не глядя на арестованного, сказал:
— Уведите.
Оставшись один, Подгоричани долго ходил по кабинету, а затем принялся дописывать протокол допроса.
«1905 года 31 января в городе Екатеринбурге я, отдельного корпуса жандармов ротмистр Подгоричани, допрашивал нижепоименованного в качестве обвиняемого, который показал: «Зовут меня Борис Антонович Чистяков».
О своих летах, месте прописки, звании, местожительстве здесь в городе Екатеринбурге и вообще, а равно по другим пунктам, означенным в настоящем протоколе, Чистяков отказался объяснить что-либо. На предъявленные ему обвинения Чистяков заявил, что он ничего не желает отвечать по этому поводу…
Подписать настоящий протокол назвавшийся Чистяковым также отказался и не объяснил причины».
Следствие по делу Уральского комитета РСДРП затянулось. Экспертиза установила, что паспорта, которые предъявили арестованные (за исключением С. А. Черепанова), были фальшивыми. Продолжать следствие, не выяснив личность каждого из арестованных, было нельзя. Между тем, екатеринбургским делом заинтересовался департамент полиции и запросил фотографические карточки арестованных.
20 февраля Подгоричани вынужден был ответить в Петербург:
«Карточек пяти нелегальных, задержанных в Екатеринбурге, нет, сниматься отказались… Надо ли сообщать наружный вид?»
Подгоричани вызывал арестантов к себе, приезжал в тюрьму сам, убеждал, уговаривал, угрожал. Комитетчики только посмеивались.
А между тем…
«Протокол 1905 года марта 26 помощник начальника Екатеринбургской тюрьмы Конюхов составил настоящий протокол о нижеследующем.
Сего числа старший надзиратель Завиралов заметил в нижнем этаже в карцере, двери которого были открыты для дезинфекции, спрятавшегося арестанта Кулькова, которого и вывел в коридор. В последнем находился я, Конюхов. И так как карцер расположен против одиночек с политическими арестантами и последними могло быть что-нибудь передано или наоборот, то я, Конюхов, совместно со старшим надзирателем Завираловым обыскал Кулькова, у которого оказались спрятанными в борту бушлата две стальные пилки для резки металла, ввиду чего мною немедленно приступлено было к обыску в камерах политических арестантов…
При тщательном обыске Чистякова у него найдено: в кармане новый перочинный нож, в рубашке зашитые деньги 9 руб. И в брюках 4 р. 90 коп., а в сапогах между подклейками голенищ паспортная книжка на имя коллежского асессора Сергея Афанасьевича Домрачева, у Белевского же в кармане визитки письмо в конверте без адреса, а в пальто оказался зашит паспорт… на имя мещанину Павла Андреевича Соколовского.
При осмотре камеры, в которой находились Чистяков и Белевский, оказалось, что одна половина пола пропилена тонкой пилой в двух местах и места прореза затерты мастикой из мыла под цвет краски пола. При подъеме вырезанной половицы под ней ничего не было найдено, а лишь были заметны в цементированном накате следы подкопа. Доски двух кроватей приспособлены к устройству лестницы, причем в досках прорезаны небольшие отверстия для вставки ступенек. Последние найдены в печке, в душниках которой и стенных вентиляторах спрятаны веревочные вожжи, две железные кошки (четыре крюка соединены между собой), в золе печи винты (шурупы) 1 ½ вершка длины и тонкий подпилок. В кринке молока обнаружены самодельный ключ к замку и буравчик для сверления дерева.
Оконные же решетки и рамы в камере оказались целы…»
Следствие зашло в тупик. Все усилия графа натолкнулись на упрямство арестованных. Мало того — они использовали любой промах ротмистра, самое мелкое его отступление от законного ведения следствия, посылая прокурору один протест за другим. Хочешь не хочешь, а эти протесты приходилось разбирать. Граф уже не знал, как и вести себя. Спасибо, надоумил помощник прокурора. И вот однажды ротмистр объявил комитетчикам, что если не назовут своих настоящих фамилий, то их без всякого суда и следствия отправят за бродяжничество на каторгу.
Арестованные согласились посоветоваться.
Так через два месяца 6 апреля 1905 года появился Второй протокол допроса Михаила:
<<Обвиняемый… в дополнение своих объяснений от 31 января показал:
«Я именовался раньше Борисом Чистяковым. Прошу писать за меня ввиду моей болезни. Зовут меня Никифор Ефремов Вилонов, 22 года, православного вероисповедания, происхожу из крестьян Тамбовской губернии, Моршанского уезда, Печаевской волости, село Кутли, откуда получил паспорт в 1902 году. Холост. Родился я в городе Моршанске, в Соборной церкви крещен в 1883 году в феврале месяце. Слесарь. Личность мою может удостоверить департамент полиции ввиду того, что в 1903 я привлекался за участие в стачках в городе Киеве. Родственные связи указать не желаю, ровно как указать место моего жительства, так как я не имею постоянного местожительства. На иные какие-то ни было вопросы о моей личности и по обстоятельствам дела отвечать не желаю».
Как ни бился ротмистр Подгоричани, ничего больше о Михаиле он не узнал.