сто нормальными девушками. Я не видела ни одного неудачного примера.
– Как же она может не испытывать трудностей, когда впоследствии ей придется ограничивать себя в роли женщины? Как вы можете быть так в этом уверены?
Азита, улыбаясь, наклоняется ко мне:
– Откровенно говоря, может быть, стоит вам кое-что рассказать? Я и сама несколько лет была мальчиком.
Ну, конечно! Мне следовало бы догадаться.
В случае Азиты это был вопрос практический. Во времена своего кабульского детства она была старшей дочерью в семье, несколько лет состоявшей из одних девочек, пока не родился их младший брат. Бизнес в маленьком семейном магазинчике набирал обороты, и ее отцу требовалась помощь во второй половине дня. Кому можно было бы доверять больше, чем члену семьи?
Но это должен был быть мальчик.
Родители Азиты обратились к ней с вопросом, не хочет ли она сделать такой шаг. Они уже называли ее дома «маленьким менеджером», а теперь поинтересовались, не возьмет ли она на себя еще какую-то часть работы. Как же она могла отказаться? С точки зрения десятилетней Азиты, для нее это был шанс стать для своих родителей «лучшим сыном и лучшей дочерью» в одном лице. Она надела брюки, рубашку и пару кроссовок – и пошла работать.
Две длинные темные косы когда-то были ее гордостью, но, раз их отрезав, Азита больше по ним не скучала. Новая короткая стрижка днем была по большей части скрыта бейсболкой. Азита носила ее козырьком назад; ей казалось, что так будет круче – напоминает персонажей виденных ею западных фильмов. В магазине она стала мальчиком на побегушках, доставая с полок и принося товары, помогая покупателям. У нее не было специального мальчикового имени: Муртаза, отдавая ей приказания в присутствии посетителей, называл ее просто бача, или мальчиком. Магазин не закрывался до часу ночи, поскольку большинство людей ходят за покупками по вечерам. Среди самых популярных продуктов были домашний йогурт, который готовила ее мать, хлеб, выпечка, сыр и импортный чай.
Азита предпочитает думать, что время, проведенное в магазине, закалило ее характер. В школе ей говорили, что она красива и, может быть, чуточку слишком горда, но работа научила ее гибкости. Уже избранная капитаном школьной девичьей волейбольной команды, она была сильной и высокой девочкой, что здорово ей помогало, как в магазине, так и в уличном общении с мальчишками.
Ей очень нравилось то, что за ней стали меньше приглядывать: уже не было необходимости постоянно следить, как она одевается и разговаривает. Когда телесные признаки тебя не определяют, это позволяет расслабиться. Хотя «при русских» в положении городских женщин наметился некоторый прогресс, девушкам по-прежнему нужно было тщательно следить за своим поведением и одеждой в общественных местах, поскольку социальные нормы оставались неизменными.
Помимо всего прочего, маскировка под мальчика дарила Азите право доступа. Она могла действовать в любой ситуации, подходить к любой компании мужчин или парней, не подвергаясь пристальному изучению и не думая о том, как вести себя подобающим образом. Ее одежда, самое ее существо перестали быть препятствием. Было такое ощущение, что она стала естественнее вписываться в любой слой общества и ей всегда были рады. Она чувствовала себя особенной, и ей не нужно было никого избегать. Женщины и девушки сторонились ее на улицах, уступая дорогу. Это было волшебное ощущение.
Как-то раз она увидела, как парнишка ее возраста, лет тринадцати, прокрался в магазин и внезапно сунул под рубашку печенье. В своей роли мальчика-охранника Азита отреагировала инстинктивно – она бросилась к нему, схватила за руку и выволокла из магазина на улицу. Не выпуская его руки, она кулаком ударила мальчишку в живот. Тот сложился пополам и упал на колени. Краем глаза Азита заметила, что к ним бежит целая компания подростков, и поняла, что пора срочно ретироваться. Она наклонилась к воришке и прошептала:
– Я девочка. Но, думаю, я сильнее тебя. И я поколочу тебя еще крепче, если ты вздумаешь хоть раз сунуть сюда нос.
Потом она выпустила его и убежала обратно в магазин, ощущая лихорадочное возбуждение, которое не забудет никогда. Азита впоследствии еще пару раз видела этого мальчишку, всегда верхом на велосипеде; но он больше никогда не пытался войти в их магазин.
«Служба» Азиты в другой роли подошла к концу, когда отец однажды днем пораньше отпустил ее с работы. Ей в то время было почти 14 лет. Азита начала быстро расти; за считаные месяцы она сменила два размера одежды, и настал день, когда она пожаловалась на боль в животе. Слишком перепуганная, чтобы расспрашивать мать, на следующий день она узнала от одноклассницы, что́ с ней случилось. Никто из родителей ничего ей не сказал, но было очевидно, что они знают об этом событии, которое превратило ее в женщину детородного возраста. Отец дал ясно понять, что она больше не будет работать в магазине – и что ей больше не стоит бегать по улицам.
Азита протестовала против решения отца, но тот был тверд. Чтобы поощрить в дочери позитивное отношение к женственности, он принес ей в подарок ярко-голубое платье длиной до пят. Азита вспоминает, что оно было «красивым, дорогим и похожим на одеяния из волшебных сказок». Она терпеть его не могла. Поначалу ей было очень трудно в нем ходить. Она дважды падала, поскольку тяжелая ткань путалась в ее длинных ногах, но вскоре научилась ходить мелкими шажками. Впрочем, в любом случае далеко уйти Азита не могла, поскольку вторую половину дня теперь в основном проводила дома, как и другие приличные девушки-афганки. Импровизированный волейбольный турнир, который она организовала с друзьями, прошел без нее. По вечерам она смотрела из окна, как играют на улице другие дети. И больше никогда не носила ни бейсболку, ни джинсы.
– Вы когда-нибудь жалеете о том, что не родились мальчиком? – спрашиваю я. Мы сидим в уголке на полу, и тишину темной кабульской ночи за стенами дома лишь иногда нарушают звуки отдаленной перестрелки.
– Никогда. Все наши здешние конфликты создают только мужчины.
Но Азита уверена вот в чем: ей определенно не повредило то, что она провела какое-то время в мужском облике. «мальчишеские» годы помогали ей всю жизнь. Они сделали Азиту более энергичной и уверенной в себе, сделали ее сильной. Почти пять лет она могла открыто сидеть и разговаривать с мужчинами.
– Я их не боялась, – говорит она. И с тех пор уже больше никогда их не боялась. Эти короткие годы подарили ей одно из лучших воспоминаний. – Я получила и мужской опыт, поэтому никогда не стесняюсь, разговаривая с мужчинами. Теперь уже никто из мужчин не будет игнорировать мою волю. Никто не будет игнорировать мой талант.
– Значит, вы хотите, чтобы Мехран тоже получила такой опыт?
– Да. Именно опыт.
– Это нечто большее, чем просто эксперимент?
Ее взгляд начинает блуждать, а потом она медленно кивает.
– Не могу с вами не согласиться. Я буду очень тщательно готовить свою дочь к обратному превращению в девушку. Я была мальчиком только часть дня, а она остается мальчиком постоянно. Это другое дело. Я понимаю.
Ее голос становится чуть глуше.
– Так ли уж это необходимо? Не знаю. Не могу сказать. Мы применяем эту тактику уже больше года, и сплетни прекратились. Большинство людей считают, что у меня есть сын. Так что теперь – по крайней мере, для меня – положение улучшилось. Я дарю своей младшенькой вкус всей полноты жизни, понимаете? Я вижу, как она меняется. Теперь она стала намного активнее, гораздо живее. Она ничего не боится. И теперь мои гости уважают мою семью и моего мужа.
– Так что же вы знаете такого, чего не знают другие афганки?
Это легкий вопрос.
– Большинство моих избирателей – мужчины. В обществе доминируют мужчины. Все руководители – мужчины. И мне приходится разговаривать и общаться с ними. Конечно, на собраниях и в семьях я разговариваю и с женщинами. Но все решения по-прежнему принимают только мужчины. Старейшины. На мужских советах-шура, в деревнях. Так что мне приходится больше разговаривать с ними. Даже когда мне хочется поговорить с женщинами, я должна действовать через мужчин, чтобы получить их разрешение. И я знаю их язык; я знаю, как к ним подойти и заставить их выслушать меня. Составляя речи для избирателей, я понимаю, что придется говорить на мужском языке, даже когда я говорю о женщинах, чтобы мужчины велели своим женам голосовать за меня.
Язык мужчин, по ее словам, спокоен, прям и бескомпромиссен. Они всегда немногословны, никогда не вдаются в пространные разъяснения. Все, что она говорит, должно излучать властность и, в идеале, быть безэмоциональным. Женская же речь, наоборот, – сплошь нюансы и подробности. Как она выяснила, мужчины порой от этого теряются.
– А что, если Мехран подойдет к вам завтра и скажет, что хочет быть девочкой?
Азита возводит взгляд к потолку в молчаливом «иншалла»: на все воля Аллаха.
– Я не стала бы ее принуждать. Мы спрашивали ее, хочет ли она быть мальчиком, и она сказала: «Ага, конечно!» Но если бы она сказала мне, «я хотела бы снова стать девочкой», я бы с этим согласилась.
Для Азиты явление бача пош – не столько показатель предпочтения, оказываемого сыновьям, сколько симптом неблагополучного устройства общества. Однако в политике она работает с той реальностью, с которой приходится иметь дело. И порой, говорит она, нужно искать компромиссные решения, когда пытаешься постепенно изменить что-то масштабное. Азиту возмущает тот факт, что в ее стране сыновей предпочитают дочерям, но ей предстоит пройти долгий путь, прежде чем она сможет убедительно выступить в защиту той истины, что представительницы женского пола в Афганистане имеют не меньшую ценность.
Она верит, что ее решение в отношении Мехран, по сути, глубоко подрывное, поскольку однажды оно превратит ее дочь в женщину иного рода – в женщину, которая сможет продвинуть общество еще дальше вперед. Кажется, Азита слегка идеализирует реальность, но главный ее аргумент – собственное возвращение из Бадгиса снова в Кабул.