Это был первый раз, когда она ударила свою дочь.
– Ты больше никогда не должна так разговаривать со своей второй матерью! – закричала она. Мехран тут же умолкла. Азита замерла, увидев на лице дочери изумление, которое тут же сменили слезы. Красные отметины на щеке Мехран побледнели, но до следующего дня она практически не разговаривала.
Азита умоляла первую жену мужа признать, что ситуация с бача пош должна послужить к их общей выгоде. Благодаря ей отпадает настоятельная необходимость продолжать рожать детей. Или брать третью жену. Но этот аргумент не произвел на ту ни малейшего впечатления: первая жена твердо настаивала, что Мехран должна выглядеть и вести себя как девочка и обращаться с ней нужно соответствующе. Пока Азита этого не поймет, необходимо напоминать Мехран, что она на самом деле девочка, – и уродливая, кстати говоря, – если она будет плохо себя вести.
Ведя эти принужденно-вежливые разговоры между собой, две жены ясно понимали, что́ стоит на кону: если Мехран лишится своей роли сына, это также лишит Азиту ее ненадежного статуса чуть более важной жены. Между несколькими женами одного мужчины существует традиционная иерархия: первая вышедшая за него замуж имеет более высокий статус и большее влияние в семье. Но статус, в свою очередь, корректируется вопросом о том, кто рожает больше сыновей. Мехран – это последнее, что стоит между нынешним образом жизни Азиты и потенциальным возвращением к более низкому статусу второй жены. Таким образом, Мехран – точка приложения силового баланса между ее матерью и мачехой, что еще больше усложняет ее и без того непростое детство.
Первая жена взяла в привычку напоминать мужу, что его младшую дочь нужно воспитать как девушку, способную составить достойную брачную партию. Ее нынешняя громогласность и разговорчивость позднее вырастут в настоящую проблему, если не считать всего остального. Ее уже трудно контролировать. Ему не следует усугублять ситуацию, то и дело напоминала она: «Мехран – девочка, и ты должен обращаться с ней как с девочкой».
Мужа Азиты не радовал назревающий конфликт между старшей женой и младшим ребенком, и он требовал от обеих жен, чтобы они ладили между собой и заставляли детей хорошо себя вести. Даже пару раз сам рявкал на Мехран – чего никогда не делал прежде. Теперь, когда семья снова в сборе, они должны быть счастливы все вместе, настаивает он.
После того как ужин в ресторане окончен, Азита оплачивает счет. Она хочет поскорее уйти, чтобы успеть посмотреть свой турецкий сериал: в предыдущей серии молодой женщине грозило договорное замужество, и Азите любопытно, как будет развиваться эта коллизия. Она торопит мужа и детей к боковому выходу, у которого припаркован их полноприводный автомобиль. Им пришлось купить новую машину, чтобы в нее поместилось все семейство из восьми человек.
Сегодня вечером Мехран все еще садится на переднее сиденье.
Глава 20Отверженная
Шукрия
Все ее усилия в попытке стать женщиной обессмыслились за какие-нибудь тридцать секунд. Позвонила ее сестра и с грубой прямотой повторила то, что ей только что сообщил муж Шукрии: «У меня есть другая жена и ребенок». Не желая сообщать эту новость жене в лицо, он попросил сестру Шукрии послужить посредницей.
Шукрия, которая только что пришла домой после смены в больнице, смертельно устала и поначалу решила, что у нее путаются мысли и она не так поняла слова сестры. Но когда та положила трубку, Шукрия задалась вопросом, как долго она это уже знала. Ощущение, что что-то не так, определенно появилось у нее какое-то время назад. А теперь она выглядела глупо из-за того, что не признавала истину сама и отрицала ее в разговорах с другими.
В дорогом ливанском ресторане, который я выбрала для нашей встречи, она слепо уставилась в пространство. Или мне так кажется. Небольшие, с тонированными стеклами очки эффективно скрывают ее глаза.
Прошло почти два года с тех пор, как мы с Шукрией впервые встретились в больнице. Она сегодня опоздала на час, и в результате у нас с Сетарех было полно времени, чтобы заказать на стол половину меню, пытаясь представить себе, что может понравиться Шукрии. Мы воображали, что наша встреча будет маленьким праздником – хотя бы потому, что сидеть мы будем не в том темном и душном углу, где встречались обычно. Теперь мы сидим над разномастным фуршетом из жареной курицы, хумуса, рубленых салатов и тающего мороженого – все это стоит на столе между нами. Шукрия не хочет есть, и Сетарех из вежливости тоже не прикасается к пище.
При всех интимных подробностях, которыми Шукрия поделилась с нами за то время, что мы знаем друг друга, она старалась избегать пространных разговоров о муже. Она лишь упоминала о нем в нейтральном уважительном тоне, почти всегда мимоходом, не желая много рассказывать об их браке.
Вплоть до сегодняшнего дня.
Первая поездка в Таджикистан, которую муж предпринял пару лет назад, была короткой. Он попросил у Шукрии отложенные ею деньги, чтобы вложить их там в некий новый бизнес. В Кабуле для него больше не было возможностей. Инвестиционный оптимизм первых военных лет испарился. Строительный бизнес больше не оправдывал себя, одно новое здание за другим шло на слом или оставалось недостроенным. Богатые иностранцы старались потихоньку выйти из дела, а большинство афганцев с деньгами предпочитали вкладывать их за границей. И соседний Таджикистан, как он слыхал, только и ждет инвестиций. Это могло бы сделать их богатыми, говорил он Шукрии.
Она отнеслась к этой идее скептически, но не желала показаться чересчур пессимистичной. И дала ему денег. Перед второй поездкой он попросил еще – и на сей раз отсутствовал дольше.
За следующие полгода он приезжал домой лишь дважды. Он организовал в Таджикистане фруктово-овощной бизнес и говорил, что дела нуждаются в его постоянном внимании. У него была машина с «дорожным пропуском», позволявшим ему пересекать границу, закупая товар на афганской стороне, а затем продавая его в таджикском приграничном городке. Он казался жизнерадостным: все вроде бы шло хорошо. Шукрии нет нужды беспокоиться, уверял он ее. Он взял денежные ссуды и в других местах в Кабуле. Платить кредиторам, когда они придут за долгами, предстояло Шукрии. Но ведь она же понимает, что они в этом деле действуют сообща и что она должна внести свою долю в его тяжкий труд за границей? Шукрия не протестовала, не желая портить мужу настроение. Как она будет искать деньги, чтобы оплачивать его долги, – эту проблему можно решить потом.
Снова приехав домой, он упомянул за ужином какую-то женщину. Сыпля байками о своих путешествиях, он рассказал и об одной глупышке, с которой познакомился в Таджикистане. Она, мол, влюбилась в него и сказала, что хочет за него замуж. Шукрия не приняла шутку:
– Если хочешь жениться на другой и бросить жену и троих маленьких детей – что ж, делай как знаешь! – сказала она мужу.
Он посмеялся над ней – мол, она вообще не понимает шуток. Это же была просто очередная байка. Женщины с такой легкостью вбивают себе в головы дурацкие идеи – вот и все, что он имел в виду. Шукрия помнит, как нехотя улыбнулась мужу: да, женщины порой бывают удивительно глупы, согласилась она.
В ту ночь он не пришел в ее постель. Вместо этого кратко заявил, что ему нужно съездить к родственникам. Он останется у них ночевать. А на следующий день, вернувшись, когда она убирала после завтрака, он просто сказал эти слова:
– Талак. Талак. Талак.
Потом он повторил это еще трижды и ушел, не произнеся больше ни слова. Шукрия и в первый раз прекрасно все расслышала, но не понимала, что это на самом деле значит, пока не раскрыла словарь. Произнеся слово талак – которое в буквальном смысле означает «развязывание узла», – ее муж с ней развелся. Произнесенное трижды, это слово сделало развод окончательным.
Правда, она все равно ничего не понимала. В этом не было никакого смысла. Зачем ему понадобилось с ней разводиться?! Осмыслить это было невозможно. Тогда Шукрия погрузилась в обычные повседневные дела. Вначале пошла на базар за покупками, которые уже давно запланировала. Приготовила ужин и помогла детям сделать домашнее задание. Она никому не рассказала о странном утреннем поступке мужа. Может быть, если она будет молчать, то ничего такого не случится.
Шукрия проработала еще десять месяцев – все в том же состоянии отрицания. Время от времени ее муж наезжал погостить из Таджикистана, но они не обсуждали свой развод. До тех пор, пока на днях не позвонила ее сестра.
– А вот теперь послушай меня, – потребовала она от Шукрии во время их разговора, выговаривая каждое слово в подчеркнуто замедленном темпе. – Я больше не позволю тебе страдать. Ты должна подумать о своей жизни и детях.
Кроме того, вся семья уже в курсе, так что Шукрия может перестать притворяться, сказала сестра. Они знают даже о новорожденном ребенке. «Ты должна жить реальностью», – убеждала она.
Муж Шукрии бросил ее, и пора было это принять. И тогда-то до нее впервые дошло: она потерпела неудачу не только как жена. Она потерпела неудачу как женщина.
Если афганка хочет развестись{130} с мужем, требуется его безоговорочное согласие. Возможно, ей также придется предоставить свидетелей, которые подтвердят, что ее развод с мужем обоснован. Мужчина волен развестись по любой причине – или вовсе без причины. Произнесение слова «талак» трижды делает брак недействительным для мужчины. И часто все на этом и заканчивается.
Однако в подобных случаях брошенная женщина едва ли становится свободной. Если брак не расторгнут судом или собранием старейшин, в глазах общества брошенная женщина по-прежнему остается замужней, просто муж ее отсутствует.
Для Шукрии сложилась кафкианская ситуация: вся власть над ее жизнью по закону по-прежнему принадлежит отсутствующему человеку. Если бы она попыталась сменить место жительства, отправиться путешествовать или подписать любой документ от своего лица или от лица своих детей, кто угодно мог бы потребовать дополнительного и исчерпывающего одобрения мужа, поскольку он остается главой ее домохозяйства и ее дел.